РАЗДЕЛ II. ИСТОРИЯ БИБЛИОГРАФИИ

Характеризуется роль истории в современном и перспективном развитии библиографии как деятельности и библиографоведения как науки. Раскрываются основные особенности, тенденции и достижения библиографии на примере ее отечественной истории.

Глава 8. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАУКИ О БИБЛИОГРАФИИ

Несмотря на высокий авторитет российской науки, особенно естествознания, в Западной Европе, научный уровень библиографии в нашей стране в XVIII в. во многом уступал западному. Даже самого слова "библиография" в русском языке еще не было. Более активно и намного раньше, чем в России, во Франции и Голландии используется книгопечатание для библиографических целей. Как мы уже знаем, русские библиографы шли своим путем. И лишь в начале XIX в. опыт российской библиографии обогатился западноевропейским. С этого времени, можно считать, библиография развивается как сфера деятельности международного значения. Естественно, национальное своеобразие сохранилось, что в силу культурно-исторических особенностей характерно и для русской библиографической науки - библиографоведения.

8.2. ПЕРВЫЕ БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ

И все же пионерами в разработке библиографии как науки, основоположниками библиографоведения в нашей стране являются В.Г.Анастасевич (1776-1845) и  В.С.Сопиков (1765-1818). Свои работы они начали одновременно (1811), хотя опубликовали в разное время  [см.: Анастасевич В.Г. О библиографии//Улей. 1811. № 1. С. 14-28; Сопиков В.С. Предъуведомление//Опыт российской библиографии: В 5 ч. СПб., 1813-1821. Ч. 1. С. III-XXII]. Ими впервые были определены социальные функции, объект и предмет, методы, литературные формы, структура библиографии, т.е. важнейшие составляющие каждой науки, необходимые для ее обоснования (табл. 14). Работы В.Г.Анастасевича и В.С.Сопикова как бы венчают первый этап становления библиографоведения в России и открывают новые перспективы в его развитии.

Очередной этап на пути к осознанию библиографоведения как относительно самостоятельной и важнейшей части науки о книге и книжном деле - книговедения - охватывает временной интервал от первой четверти до конца XIX в.

Основные особенности его можно видеть в следующем:

1) усиление революционно-освободительной борьбы, в условиях которой порой только через библиографию удавалось проводить в жизнь, делать достоянием общественности прогрессивные идеи и учения, т.е. формировать общественное сознание;

2) постепенно увеличивающийся, даже в условиях царизма, рост книгоиздания, что требовало от библиографии и ее науки постоянного совершенствования;

3) все углубляющаяся дифференциация библиографии, не только функциональная - государственная, научно-вспомогательная и рекомендательная, но и по отраслям знаний, деятельности - формирование отраслевой (специальной) библиографии;

4) развитие двух основных подходов к социальной и научной сущности библиографии - ограничительного, сводящего роль библиографии к "книгоописанию", к эмпирическому фактографированию книжных знаний; и расширительного, в широком книговедческом (общекультурном) понимании ее как важнейшей сферы общественной деятельности, результатом которой являются специфические не только описательные и фактографические сведения о развитии книжных знаний, культуры, идеологии, науки, техники и искусства, но и социально и научно значимые обобщения, выводы и решения на основе особой, библиографической переработки содержания книжной продукции всего человечества или какой-либо отрасли науки и практики, проблемы.

Указанная двойственность, абсолютизированная, получившая одностороннюю интерпретацию в различных определениях библиографии, ведет свое начало от В.Г.Анастасевича. Оригинально модифицируя известные зарубежные точки зрения применительно к российским условиям, он делил библиографию как целое на две взаимосвязанные части: во-первых, "со стороны ее практики", во-вторых, "в смысле словесном и ученом" (в книговедческой литературе это деление обычно квалифицируется как "практическая" и "теоретическая" библиографии). Особенность первой части, по В.Г.Анастасевичу (см. табл. 14),за-ключается в отношении библиографии "к одним сочинениям", т.е. в том, что теперь трактуется как вторичность библиографической информации, вторично-документальная (информационная) сущность библиографии. Вторая часть определяется В.Г.Анастасевичем именно в качестве библиографической науки - "ее теории, или библиологии (книгословии)", которая выступает как "философия первой" (практической части), "или вышняя библиография". Это он объясняет тем, что научная часть библиографии "не ограничивается только вещественностью и техническим описанием книг, но проникает в существо оных и простирается до означения их достоинства, не в отношении к продаже, но в смысле словесном и ученом". Поэтому она и "заслуживает название науки истинно энциклопедической". С позиций наших дней речь идет о понимании библиографии в широком, книговедческом смысле, что в первом приближении и нашло отражение в так называемом книговедческом подходе к библиографии (библиографоведению). Как видим, рецидивы такой двойственности еще ощущаются и сегодня. И задача состоит в том, чтобы не размывать и не противопоставлять эти части и подходы в библиографии, а строить ее как достаточно сложно структурированную систему. Это предполагал уже и В.Г.Анастасевич, подчеркивая, что библиографическая наука "непременно требует соединения трудов многих, по множеству заключающихся в ней предметов, кои естественно разделяются по особенным способностям каждого".

Ограничительную (или, как ее позже стали называть, "академическую", "академистскую") точку зрения в своих теоретических воззрениях на библиографию развивали такие представители дореволюционной библиографии, как  П.И.Кеппен,  К.М.Базили,  Р.И.Минцлов, Г.Н.Геннади и др. Именно академическую, так как они в основном были специалистами в определенной области знания и часто далеки от общественной борьбы, которая требует целостного, диалектического восприятия явлений социальной жизни, тем более духовного общения. Расширительную (или иначе - "общественную", социологическую, просветительскую, культурологическую) развивали, в первую очередь, деятели прогрессивного революционно-освободительного движения, активно используя библиографию в своей идейно-политической борьбе: революционные демократы, народники, социал-демократы (прежде всего - большевики). И лишь в начале XX в. это направление получает научное (библиографоведческое) обоснование в работах  Н.М.Лисовского,  А.М.Ловягина и  Н.А.Рубакина.

"Академики" разумели под библиографией прежде всего "книгоописание" и "исчисление" книг, т.е. их учет и систематизацию по отраслям человеческих знаний или какой-либо другой схеме. В качестве примера приведем лишь некоторые высказывания отдельных представителей этого направления [подробнее см.: Здобнов Н.В. История русской библиографии... С. 171-173, 208-215, 334-336].

Так, дипломат, историк Востока К.М.Базили под предметом библиографии понимает "собственно исследование книг и их описание, в особенности их издания, внешней и материальной формы книги, касаясь содержания ее в том только, чтобы уметь надлежащим образом причислить книгу к той или другой отрасли человеческих познаний, при составлении точного и систематического каталога... Хотя она нередко была предметом насмешек и колкостей, и многие почитают ее плодом чтения и изучения одних заглавных листов, имен издателей и схолиастов, места и года издания, однако ж она оказывает науке величайшие услуги и должна светить светильником ученому в хаосе беспрерывно умножающегося числа книг". Другой исследователь -  П.И.Кеппен, всесторонний ученый и в полном смысле академик, известный в истории русской библиографии своими "Материалами для истории просвещения в России" и изданием журнала "Библиографические листы", - считал библиографию одной из важнейших частей словесности, просвещения и культуры. Главное назначение своего журнала он видел в том, "чтобы сообщать полные заглавия новых книг, на разных языках в России издаваемых, и предлагать краткое изложение их содержания. По мере возможности к сему присовокупляемы будут и суждения о достоинстве ученых произведений", т.е. критика [Объявление об издании, 1824 г.]. И все же, судя по более поздним высказываниям П.И.Кеппена, он в конечном итоге склонялся к тому, что "библиограф не критик: его дело исчислять точно и подробно все, что писано" [Материалы для истории русской литературы. СПб.: Изд.  П.А.Ефремова, 1867. С. 210]. Это, по-видимому, объясняется тем, что, по его мнению, "в России библиография, особенно критическая, еще в младенчестве" [см. ст.: Библиогнозия и библиография славянская и русская].

Интересен в рассматриваемом отношении эпизод, связанный с публикацией статьи библиографа тогдашней императорской публичной библиотеки (ныне - Российская национальная библиотека), основателя так называемого "кабинета Фауста" - зала средневековой книги в указанной библиотеке - Р.И.Минцлова "Что такое библиография и что от нее требуется?" [Библиогр. зап. 1858. № 12. С. 382-384]. В ней он прежде всего подчеркивал, что "библиография есть книгоописание". Правда, затем Р.И.Минцлов попытался дифференцировать свое понимание и предложил свою систему видов библиографии. "Смотря по тому, - писал он, - видим ли мы в книгах произведения ума человеческого или просто товар, и само понятие об описании книг должно измениться. Библиография может быть или ученая, или книгопродавческая, и еще как бы средняя между ними библиография для любителей и охотников (т.е. для любителей чтения. - А.А.Г.). Можно определить различие этих трех ее видов. Первым признаком для этого послужат разные цели их: денежная прибыль, польза науки и приятное препровождение времени. Дальнейшее развитие в свойстве труда библиографа". Но на вопрос, "во сколько" библиограф понимает "книги, которые описывает, и что его больше в них занимает, особенности и редкость или их содержание?", Р.И.Минцлов дает твердый и однозначный ответ: "Во всяком случае библиограф должен быть в состоянии обсудить и оценить книгу, которую описывает". "Этим я не хочу сказать, - оговаривается он дальше, - что библиография обязана сообщать критические и литературные заметки о книгах: это вывело бы ее из ее области. Цель библиографии - привести в известность книгу, определить ее отдельное существование. Познания библиографа в этом случае служат к устранению ошибок, и последствием его иногда долговременных разысканий бывает определение имени или года, означаемых в скобках... Распределение книг по научной системе есть в сущности важнейшее, окончательное дело, к которому библиография должна стремиться. Кто идет далее и сопровождает свои труды биографическими замечаниями, обсуждениями и разборами книг, тот уже не только библиограф: он является критиком и историком литературы... Библиография собственно не может отвечать таким требованиям. Ей и так уже довольно дела, чтобы быть помощницей наук. Полные и точные списки существующих книг в систематическом виде, - вот все, что можно от нее требовать. Она может и должна быть только вспомогательным знанием, но вспомогательным для всех наук. Не ученым - она бесполезна".

Такая квалификация социальной сущности библиографии смутила даже редакцию журнала "Библиографические записки" [1858. № 12. С. 382-384], в котором статья Р.И.Минцлова была опубликована. И она уже в следующем номере в специальной редакционной статье высказала свое несогласие с некоторыми положениями автора [Ответ редакции "Библиографические записки" на статью Р.И.Минцлова//Там же. № 13. С. 416-418]. Прежде всего, редакция отметила, что "вопросы библиографические более или менее тесно связаны с литературною и историческою критикою, и библиограф не вправе слагать с себя обязанностей, налагаемых на него этою последнею". Далее, соглашаясь с Р.И.Минцловым, что библиография должна быть помощницей всех других наук, редакция в то же время считает, что для этого "библиография должна указать положительно, чем именно в данном вопросе надо воспользоваться ученому исследователю и что оставить в стороне. Одна и та же книга может иметь несколько изданий весьма различного достоинства, одни и те же исторические материалы могут несколько раз появиться в печати, в разных сборниках, под особыми заглавиями и с различными объяснениями и примечаниями, одни и те же ученые задачи могут быть затронуты и решены в двух, трех особых сочинениях: какое издание лучше и полнее? какое более удовлетворяет критическим требованиям? Какое именно исследование полнее и обстоятельнее коснулось известной задачи, и нет ли в данном сочинении ученых подлогов или заимствований из других книг? Вот вопросы, на которые библиография обязана отвечать ясно и отчетливо, ибо в противном случае помощь ее науке будет самая ничтожная". Наконец, по мнению редакции, для ученого недостаточно и традиционного библиотечного каталога, включая и описания рукописей, которые требуют еще большей отчетливости, чем описание книг. Все это не только не выводит библиографию из ее области, а напротив, есть "необходимое условие ее истинно ученого и разумного значения".