О природе комического в литературе

Скачать     |  Содержание   |     Вернуться к списку рефератов

В чеховском мире эффект комического возникает чаще всего уже из простого сопоставления, столкновения, наложения одного на другое, рядоположения таких явлений, которые относятся к разным, несовместимым рядам. Что это за столкновения? И какие явления сталкиваются?

Да все те же – разные представления о мире. Представления индивидуальные и коллективные; выраженные в словах, жестах, поступках, зафиксированные в социальной иерархии, отраженные в системах понятий правил, мнений, оценок, в тех или иных речевых манерах, словесных способах выражения чувств и мыслей; закрепленные в продуктах культуры, в частности, в литературных и риторических жанрах.
Когда разное, несовместимое сталкивается, оказывается рядом – высекается искра смешного. А в многолюдном, густонаселенном и пестром мире Чехова – юмориста таких столкновений не может не быть.

Теплый юмор рассказов Чехова о детях («Гриша», «Детвора», «Событие», «Мальчики», «Беглец») основан на том, что в детском восприятии и мышлении примелькавшиеся вещи и поступки соотнесены с неожиданной шкалой мерок и ценностей; мир как бы увиден заново, то, что привычно и узаконено во взрослом мире, обнаруживает свою относительность: «Мама похожа на куклу, а кошка на папину шубу, только у шубы нет глаз и хвоста…Папа – личность в высшей степени загадочная! Няня и мама понятны: они одевают Гришу, кормят и укладывают спать, но для чего существует папа – неизвестно. Есть еще другая загадочная личность – это тетя, которая подарила Грише барабан. Она то появляется, то исчезает. Куда она исчезает? Гриша не раз заглядывал под кровать, за сундук и под диван, но там ее не было…» («Гриша»).

Смешно, когда носитель какой-то одной системы представлений не в силах освоить никакую иную. Так происходит с чиновником Мирдяевым, которого начальник заставляет книги читать и для начала дает «Графа Монте-Кристо». Мердяев, всю жизнь проживший в кругу совсем других понятий, как ни тужится, не в силах одолеть того, что кому-то кажется легким чтением. «Четыре раза уж начинал, - сказал он, - но ничего не разберу…Какие-то иностранцы…» («Чтение»).

Противоположная этой ситуация – когда один и тот же герой оперирует несколькими системами представлений и оценок – для Чехова также богатый источник комического.
Есть на этом свете черти или нет? «Как бы тебе, братец, сказать? – ответил фельдшер и пожал одним плечом. – Ежели рассуждать по науке, то, конечно, чертей нету, потому что это предрассудок, а ежели рассуждать попросту, как вот мы сейчас с тобой, то черти есть, короче говоря…» («Воры»).

То же в «Хамелеоне»: если собака бродячая, она и ее хозяин попадают под кару закона: «Я вам покажу, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот!»; но если собака генеральская, строгий блюститель постановлений тут же меняет окраску, переходя на более благодушную, предельно неформальную систему оценок происшедшего.

Юмор многих произведений Чехова построен на смешении различных знаковых систем.
Смешно и то, когда человек силится показать непринужденное владение явно не до конца или превратно освоенной им знаковой системой. Сюда относятся все ситуации, в которых чеховские герои «хочут свою образованность показать и говорят о непонятном». Так, в речи обер-кондуктора Стычкина («Хороший конец») мещанская рассудительность «положительного человека» соединяется с подобными претензиями, в ней то и дело обессмысливаются и деформируются обороты книжной речи,возвышенной манеры вести разговор: «Я человек возвышенного класса, при деньгах, но ежели взглянуть на меня с точки зрения, то кто я? Бобыль, все равно как какой-нибудь ксендз. А потому я весьма желал бы сочетаться узами игуменея, то есть вступить в законный брак с какой-нибудь достойной особой».

Некстати приводимые цитаты, не к месту ввернутые ученые термины или возвышенные обороты, неправильно употребленные иностранные слова, ничего не доказывающие доказательства, как никто другой, Чехов-юморист, начиная еще с «Письма к ученому соседу», подмечал и извлекал комический эффект из этих несуразностей мышления и поведения.

Особенно часто Чехов извлекает комический эффект из ситуаций, связанных с невозможностью безошибочно сориентироваться в иерархическом мире разных чинов, званий, орденов, состояний, и из недоразумений, вытекающих из этой социальной, разветвлено обозначенной пестроты и неравенства («Двое в одном», «Маска», «Толстый и тонкий», «Орден», «В бане» и мн.др.). Чины и люди – постоянная тема Чехова-юмориста, и она также может быть истолкована в более широких и универсальных категориях ориентации человека в окружающем его мире.

Частые в чеховской юмористике столкновения явлений принадлежат к различным жанрам литературы или риторики. Внимание Чехова к взаимообратности жанров, постоянные проникновения «за кулисы» жанра, попытки чеховских героев вписаться в некий жанр, будь то серьезная статья или хотя бы хроникерская заметка («Пассажир 1-го класса»), изображение события в двух жанрах  газетной заметки и живого рассказа-воспоминания, как в («Радости»), кричащей жанровой путаницы записей (в «Жалобной книге») – все это также является частным случаем, разновидностью тех столкновений и сопоставлений, которых так много в юмористике Чехова. Особый модус исследования мира в творчестве Чехова не сводим к проблемам жанра, хотя и включает ее в себя.

Источник комического в произведениях Чехова – поглощенность отдельных людей своим, индивидуальным интересом, образом поведения, ходом мысли, абсолютизация каждым этого своего и вытекающие  отсюда несовпадения и столкновения.
«Антрепренер под диваном»: антрепренеру главное – спрятаться от ревнивца, который его преследует, а артистке, - воспользовавшись пикантностью ситуации, получить прибавку к жалованью; отсюда совершенно различное истолкование ими нравственного и безнравственного.

«Заблудшие»: смешно не просто то, что приятели заблудились и в потемках попали на чужую дачу, а то, что хозяин весь в предвкушении встречи с женой, выпивки, закуски, беседы за полночь, а гостю смертельно хочется спать.
Точно так же в «Драме» анекдотическое преступление совершается только потому, что герой – писатель больше всего хочет куда-нибудь, хоть в погреб, скрыться от жары и от разговоров, а гостья непременно стремиться прочитать ему свою драму.

В «Сирене» изображено существо зоологическое – чиновник-гурман, способный часами вдохновенно говорить о еде, а рядом с ним – уездный философ Милкин, «недовольный средой и ищущий цели в жизни», слушающий рассказы о приготовлении разных блюд с презрительной гримасой. Автор в равной степени смеется над обоими героями, поглощенными столь разными жизненными устремлениями.

На первый взгляд, пропасть отделяет эти три юморески от «Дуэли», «Черного монаха», «Трех годов», «Моей жизни», «Ионыча», в которых люди говорят на разных языках, героям   невозможно столковаться, у каждого свой «определенный взгляд на вещи», которым он всецело поглощен…Однако тема непонимания людьми друг друга приковывала к себе творческое внимание и Антоши Чехонте, и зрелого Чехова. Но то, что вначале вызывало смех, позже приобретает философскую, порой трагическую глубину.
Простое расположение различных знаковых систем, различных «взглядов на вещи» само по себе является богатейшим источником смешного в мире Чехова. Но специфически чеховским типом комического является все же не оно, а столкновение того, что имеет застывшую, оформленную знаковую форму, с тем, чему нет названия на человеческом языке.
В юмористических рассказах 1884 – 1887 годов Чехов нашел себя как художник. Они порождены уже не просто с установкой непременно смешить читателей, а комическим осмыслением глубинной, главной чеховской ориентации человека в окружающем его мире, попыток разобраться в нем, найти правду.

Читать реферат далее>>