E. M. Феоктистову - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

26 февраля (9 марта) 1852. Петербург

С-Петербург.

Вторник, 26-го февр. 52.

Вы не можете себе представить, друзья мои, как я вам благодарен за сообщение подробностей о смерти Гоголя1 - я уже писал об этом Боткину2. Я перечитываю каждую строку с какой-то мучительной жадностью и ужасом - я чувствую, что в этой смерти этого человека кроется более, чем кажется с первого взгляда - и мне хочется проникнуть в эту грозную и горестную тайну. Меня это глубоко поразило - так глубоко, что я не помню подобного впечатления. Притом я был подготовлен другими обстоятельствами, которые вы, вероятно, скоро узнаете - если уже не узнали3. Тяжело, Феоктистов, тяжело, мрачно и душно... Мне, право, кажется, что какие-то темные волны без плеска сомкнулись над моей головой - и иду я на дно, застывая и немея4.

Но об этом когда-нибудь при личном свидании... А оно будет довольно скоро, если ничего не случится - около 10-го апреля я в Москве5 - на Фоминой неделе.

Вы мне пишете о статье, которую я должен написать в "Современник"6 - не знаю, удастся ли мне... В этом случае нельзя сесть и писать, не обдумавши - надо попасть в тон - а уж думать о необходимости попадать в тон, когда говоришь о смерти Гоголя, тяжело и даже жестоко.

Я рад, что его хоронили в университетской церкви - и действительно нахожу вас счастливыми, что удостоились нести его гроб7. Это будет одно из воспоминаний вашей жизни.

Что Вам сказать о впечатлении, произведенном его смертью здесь? Все говорят о ней, но как-то вскользь и холодно. Однако есть люди, которых она глубоко {Далее зачеркнуто: оскорбила} огорчила. Другие интересы тут всё поглощают и подавляют.

Вы мне говорите о поведении друзей Гоголя...8 Воображаю себе, сколько дрянных самолюбий станут взбираться на его могилу и примутся кричать петухами и вытягивать свои головки - посмотрите, дескать, на нас, люди честные, как мы отлично горюем и как мы умны и чувствительны - бог с ними... Когда молния разбивает дуб, кто думает о том, что на его пне вырастут грибы - нам жаль его силы, его тени...

Я послал Боткину стихи, внушенные Некрасову вестью о смерти Гоголя9; под впечатлением их, написал я несколько слов о ней для "С.-Петербургских ведомостей", которые посылаю Вам при сем письме, в неизвестности - пропустит ли их и не исказит ли их ценсура10. Я не знаю, как они вышли,-- но я плакал навзрыд, когда писал их.

Прощайте, мой добрый Е<вгений> М<ихайлович>. Скоро напишу Вам опять. Жду от Вас и от Боткина все подробности, которые Вы только услышите. Жму Вам дружески руку - Вам и графине11 - и остаюсь

преданный Вам

Иван Тургенев.

P. S. Кажется, нечего и говорить, что под статьей о Гоголе не будет выставлено моего имени12. Это было бы бесстыдством и почти святотатством.

Вы жалуетесь, что я Вам не пишу; я в {Далее зачеркнуто: четверг} пятницу послал Вам письмо13.