П. В. Анненкову - Письма 1859-1861 - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

1(13) августа 1859. Куртавнель

Куртавнель. 1(13) августа 1859.

Ай да умница, П<авел> В<асильевич>. Какие большие и милые письма пишет!1 Нельзя не погладить по головке и не сказать спасибо! С истинным наслаждением прочел я Ваши поучительные и занимательные странички, прочел не в Париже, а здесь, в деревне г-на В<иардо>, где я нахожусь теперь и где останусь еще месяц до отъезда в Россию. Ибо я - хотя это Вам покажется невероятным - к 14 (26) числу сентября, т. е. к Никитину дню, т. е. к храмовому празднику в моей деревне, т. е. к прилету вальдшнепов, буду, если останусь в живых, в Спасском, и это так верно, что я Вас прошу отвечать на это письмо числа 21 не инако, как: Орловской губер<нии>, в г. Мценск. Дела мои идут порядочно, то есть болезнь меня не мучит (много помогли воды Виши) и работа подвигается; надеюсь к половине ноября привезти в Москву из деревни (где я буду сидеть взаперти до того времени) роман, который объемом будет больше "Дворян<ского> гнезда" 2. Каков он будет в исполнении - это ведают одни боги. Я должен Вам сказать, что я так постоянно занят своим произведением - даже тогда, когда ничего не делаю - что мне почти нечего сообщать приятелю: я ничего не знаю и не ведаю, в строгом значении этого слова. Знаю, что завтра происходит в Париже великое преториански-цезарское празднество, что все улицы Парижа перерыты, везде наставлены триумфальные ворота, венецианские мачты, статуи, эмблемы, колонны, везде навешаны знамена и цветы: это император будет держать аллокуцию в цесарско-римском духе своим militibus; так что maxima simililudo invenire {Так в публикации, ошибочно вместо: inveniri} debet между Galliam hujusce temporis et Roman Trajani necnon Caracallae et aliorum Heliogabalolum. Боюсь продолжать латинскую речь, не знаю, пойдете ли Вы ее, ученый друг мой, ненавистник либерализма. Я, разумеется, бежал из Парижа в то самое время, как сотни поездов со всех концов Европы, с свистом и треском, мчали тысячи гостей в центр мира; всякое военное торжество ist mir ein Gräuel, подавно это: будут штыки, мундиры, крики, дерзкие sergeants de ville и потом облитые адъютанты, будет жарко, душно и вонюче - connu, connu!..3. Лучше сидеть перед раскрытым окном и глядеть в неподвижный сад, медленно мешая образы собственной фантазии с воспоминаниями далеких друзей и далекой родины. В комнате свежо и тихо, в коридоре слышны голоса детей, сверху доносятся звуки Глюка... Чего больше?

Риля я читал с наслаждением и с чувством, подобным Вашему чувству, хотя по временам честил его филистером4. Гуттена по Вашей рекомендации прочту и привезу Вам его портрет5. За описание провинциального брожения, сверху кислого, в середине пресного, внизу горько-горячего - нижайшее спасибо. Вы мастер резюмировать данный момент эпохи (говоря по-русски).

Из русских за границей я видел только Вашего бывшего киссингенского товарища, Елисея Колбасина; Боткин тайком пробрался в Англию, кажется, на остров Уайт, и не дает знать о себе6. Коты так пробираются украдкой по желобам крыш. Изредка попадаются мне русские журналы; жаль, "Русского слова" никто не выписывает. Говорят, Григорьев написал обо всех нас статью прелюбопытную7.

Надеюсь, что Вы зиму проведете в Петербурге; я постараюсь не иметь никаких ларингитов, и авось не так нам будет скучно, как в прошлом году. А впрочем, наши, батюшка, года такие, что нечего думать от скуки уйти. Хорошо еще, что глаза не отказываются, зубы не падают. Я месяц намерен провести в Москве - так как мой роман явится у Каткова. Сговоримтесь и проведем этот месяц вместе.

Какая каша происходит в Италии! Вот где бы хорошо провести с месяц. Одно беда: пожалуй, досада возьмет нашего брата, исконного зрителя - и заставит сделать какую-нибудь глупость. Вдруг закричишь: viva Garibaldi! или: a basso... кого-нибудь другого - и глядь, с трех сторон розги хлещут по спине8. В молодые годы это только кровь полирует; под старость - стыдно, или, как говорил при мне один отечески наказанный мужик лет 50: "оно не то что больно, а перед бабой зазорно". У нас с Вами бабы нет, а всё - зазорно.

Satis! Преторианский воздух на меня действует - ne могу не говорить по-латыни. Ad diabolum mitto multas res, quarum denominationes sunt ad pronunciandum difficiles9. Vale et me ama. I. Turgenevius.