23 октября (4 ноября) 1862. Париж
Париж.
4-го нояб. 1862.
Rue de Rivoli, 210.
Милый А<лександр> И<ванович>, твое краткое письмецо1 меня пространно порадовало - сказал бы автор "Мизераблей"2 - и я желаю тебе сообщить, что я прибыл сюда на днях и поселился на своей старой квартере. Я не думал, что ты сердишься на меня за мое несогласие на адресс, но за то, что я - хотя на некоторое время - помешал другим подписаться под него. Не могу также согласиться с тем, что ты говоришь о моих колебаниях, смятениях и объяснениях: мне помнится, я весьма решительно и безо всяких "консидеранов" изъявил мое неодобрение сообщенного мне продукта. Я мог ошибиться - но я очень ясно знал, какого я был мнения. Я вполне согласен с тобою, что я - не политическая натура3; но коли уж на то пошло, признаюсь, лучше быть неполитиком в моем роде, чем политиком в роде Огарева или Бакунина.
Что касается до твоего последнего письма в "Колоколе" - оно, как все прежние, умно, тонко, красиво - но без вывода и применения. Мне начинает сдаваться, что в столь часто повторяемой антитезе Запада, прекрасного снаружи и безобразного внутри - и Востока, безобразного снаружи и прекрасного внутри - лежит фальшь, которая потому еще держится даже в замечательных умах - что она, во-первых, не сложна и удобопонятна, а во-вторых - a l'air d'être très ingénieuse et neuve. Но уже на ней мне видятся белые нитки и истертые локти - и всё твое красноречие не спасет ее от зияющей могилы, где она будет лежать entres bonne compagnie вместе с философией Гегеля и Шеллинга, французской республикой, родовым бытом славян и - дерзну, прибавить - статьями великого социалиста Николая Платоновича4.
Тот самум, о котором ты говоришь, дует не на один Запад - он разливается и у нас,-- но ты, в течение почти четверти столетия (16 лет) отсутствуя из России, пересоздал ее в своей голове5. Горе, которое ты чувствуешь при мысли о ней, горько; - но, поверь, оно в сущности еще горше, чем ты предполагаешь - и я на этот счет - больше мизантроп, чем ты. Россия - не Венера Милос-ская в черном теле и в узах; это - такая же девица, как и старшие ее сестры - только что вот задница у ней пошире - и она уже <- - > - и так же будет таскаться, как и те. Ну - рылом-то она в них не вышла, говоря языком Островского. Шопенгауера, брат, надо читать поприлежнее, Шопенгауера.
Однако, довольно. Все-таки жду твоего будущего письма с нетерпением и дружески жму тебе руку.
Твой Ив. Тургенев.
P. S. Ханыкова еще нет в Париже - я ему сообщу, что ты мне написал6. Боткин здесь - и благоговейно служит слабому желудку, глазам, носу, ляжкам и т. д.