Капиталистическое господство в современном народном хозяйстве

Теория общественного хозяйства. Фридрих фон Визер

В преддверии современного капитализма действительные предпосылки частного хозяйственного порядка созрели до такой степени, какой никогда не было ранее; казалось, будто все исторически унаследованные формы опеки и ограничения экономической свободы стали ненужными. Историческое воспитание в гражданах способности к народнохозяйственному взаимодействию казалось завершенным, проблема народнохозяйственного единства казалась решенной для культурных народов благодаря постепенно укрепившимся силам свободы. На этой почве возникло классическое учение о свободе. Не в последнюю очередь оно было вызвано к жизни распространением крупных предприятий, которые нуждались в полной свободе действий, чтобы на новых путях развития общества использовать достижения новой техники. Однако в ходе стремительного развития превосходство крупных предприятий превращалось во власть и господство, и через короткое время равновесие частного хозяйственного порядка было настолько разрушено, что учение о свободе оказалось неприменимым во многих областях народного хозяйства.

Описывая строение современной производственной системы, мы рассматривали отдельные отношения, из которых возникает капиталистическая власть. Мы можем теперь завершить этот анализ, обобщив процесс формирования капиталистической власти в целом и исследовав проблему как таковой капиталистической власти, перед которой мы остановились в нашем очерке теории общества.

Речь идет о том же процессе развития, который с момента возникновения человеческого общества происходил во всех сферах общественного взаимодействия, где общественное дело было столь значительно, что нуждалось в сильном руководстве, организовывавшем массы для более успешных действий. Превосходство руководства, обеспечивавшее массам успех, давало ему власть, которая в конечном счете видоизменилась в господство. Жалобы на то, что массы угнетаются властями, которых они сами наделили силой, так же стары, как и история человечества. Там, где массы ослаблены, процесс заканчивается длительным угнетением; напротив, здоровый народ учится в конце концов преодолевать господство нового руководства и на достигнутой ступени успеха вновь находить свою свободу, пока новые факторы развития на новых ступенях опять не возобновят тот же процесс. Немало волнообразных движений, описанных в исторических хрониках, объясняется переменчивой игрой подъемов и спадов власти вождя и соответственно свободы масс.

Исторический процесс образования современных крупных государств, который мы наблюдаем почти в завершенном вид, на своем первом этапе, длившемся до распространения династического господства, в некоторых отношениях очень похож на процесс формирования капиталистического могущества, не предпослав ему обобщающее представление о формировании государственного могущества. Второй этап, на котором абсолютистское государственное устройство вытесняется более свободными формами устройства, интересен для нас тем, что мы видим здесь крушение власти, которая на своей высоте казалась неодолимой; однако капиталистическое развитие еще недостаточно продвинулось к своему завершению, чтобы мы могли провести сравнение также и в этом направлении.

Образование крупных держав удовлетворяло глубинную потребность народов в мире, поскольку народы, существовавшие прежде в условиях противоречий между мелкими государствами и беспрестанных распрей, страдали в наибольшей степени. Этот процесс значительно расширил область защищающего права и объединенного управления, а так как крупные державы стремились к установлению в своих взаимоотношениях состояния равновесия, которое все реже прерывалось бы войной, повышенная безопасность тем самым распространялась и за пределы государственных границ. Город и деревня добровольно подчинялись силе приказа могущественной династии, руководство со стороны которой освобождало их от многих ужасов и опасностей. После того как были одержаны первые наиболее трудные победы и восходящая династия возвышалась над соседствующими соперниками, она, будучи уверенной в преданности своих подданных, легче могла стать повелительницей и над соседями, вплоть до объединения крупной державы в ее естественных границах. С достижением этого успеха историческая миссия абсолютистского государства была выполнена, и с этого момента противоположность господина и подданного стала проявляться все сильнее, их интересы разобщались. Абсолютизм изжил сам себя. Абсолютный монарх концентрировал в своих руках распоряжение всеми силами народа, и никто, как бы влиятелен он6 ни был, не мог возомнить себя способным предпринять что-либо против него; все значительное, что могло предприниматься, исходило от монарха и в его интересах. "Разумное доводится до абсурда", так как властелин использует силу народа для себя и даже может применять ее против народа. Он всегда может подавить сопротивление отдельных групп и людей превосходящими силами власти, и он даже может не бояться неповиновения все народа, пока в его руках находятся все нити государственной организации и пока он с полным правом может сказать о себе, что он и есть государство. Во всех крупных государствах древности сила их народов приходила в упадок под гнетом местных деспотий. Казалось, что некоторые государства современной Европы разделили эту судьбу, но будучи в сущности здоровыми, они смогли под новым руководством сбросить ставшее в конце концов ненавистным иго и достичь более свободного государственного устройства.

Подобно тому как переход к современному крупному государству происходит под династическим руководством, переход к современному крупному предприятию возможен только под капиталистическим руководством. Так же как для утверждения испанского господства в Мексике и Перу необходимы были завоеватели типа Кортеса и Писарро, так должны были появиться и экономические конкистадоры, чтобы создать трестовскую организацию. Огромнейшее число мелких и средних предпринимателей не могло освободиться от исторической узости связывающих их ремесленных и промышленных союзов, настолько сильно им угрожала конкуренция со стороны крупных предприятий; по тем же причинам и рабочие не были способны создавать крупные предприятия путем кооперационного объединения. Не владение капиталом было с самого начала решающим фактором, а сила личности, и очень часто новые руководители поднимались наверх, начиная с малого, или даже выходили из самой среды рабочих. Лидером становился тот, кто обладал достаточно острым взглядом для того, чтобы понять преимущества крупного предприятия, и несгибаемой силой, открывающей к нему пути. Новые крупные предприятия в своей области оказывались настолько превосходящими старое мелкое хозяйствование, насколько, если позволено такое сравнение, крупное государство превосходит мелкое. При выполнении многочисленных предпринимательских задач крупному предприятию была гарантирована победа в конкурентной борьбе. Благодаря возможности прогнозировать взаимосвязи, что отличает экономику от прочих видов человеческой деятельности, можно в точных цифрах выразить факторы, которые приносят успех. Расчет показывает, что в многочисленных случаях производственной деятельности крупное предприятие имеет меньшие издержки производства, вследствие чего оно предлагает более низкую цену, чем у мелких и средних конкурентов, и отбирает у них рынок; оно в состоянии при помощи более высокой оплаты труда перетягивать к себе работников, если оно не может получить их другим путем, и оно в состоянии обеспечить занятость многочисленной дешевой рабочей силе, которую неспособно использовать старое ремесло, поскольку она была недостаточно обучена. С жертвами победы - с вытесняемыми со своих позиций конкурентами и пролетаризированными трудящимися - вначале считались так же мало, как и с жертвами, приносимыми на полях сражений за создание крупных государств. Общественное мнение стало на сторону нового героя, несущего с собой прогресс и реализующего экономически значимые технические изобретения. Он - человек своего времени, от его личности зависит возникновение крупных предприятий, он может сказать о себе: "Крупное предприятие - это я". Он может подавить любое сопротивление своих рабочих, увольняя строптивых, поскольку рынок постоянно предлагает ему новых рабочих, а число лиц, относимых к предпринимателям, и число возникших крупных фирм в первое время еще слишком незначительно, чтобы можно было вести речь об эффективной конкуренции. Как победившему полководцу в первую очередь приписывается успех и при распределении трофеев выделяется львиная доля, точно так же обстоит дело и в отношении победившего экономического руководителя. При этом возможность точного расчета экономических связей также позволяет количественно выразить закон распределения. Приписывание успеха определенному лицу становится специфическим вменением, предназначающим весь вновь созданный избыток руководящему предпринимателю. Однако на этой стадии развития его непривычно большая прибыль не воспринималась как нарушение общественных интересов, а, напротив, расценивалась общественным мнением как справедливая, поскольку подобное руководство приносило пользу обществу, имело общественный смысл.

Современное соотношение сил дает капиталу в его денежной форме дополнительные возможности для роста и приобретения власти. Денежный капитал может наивыгоднейшим образом использовать свою необычайную подвижность в условиях стремительных скачков современного развития и огромного расширения рынков. Грюндерские и биржевые спекуляции всегда открывают новые возможности для грандиозной деятельности, которые в случае удачи приносят чрезвычайно высокую прибыль. Как мы показывали ранее, делец и спекулянт также призваны оказывать обществу услуги в качестве руководителей в тех сферах деятельности, в которых массы нуждаются в руководстве; но мы видели также, как грюндерство и биржевые спекуляции могут превращаться в злоупотребления, а получаемые прибыли - быть результатом обмана и эксплуатации. Спекуляции городскими постройками близки по сути к грюндерству, а спекуляции земельными участками в городах - это те же биржевые спекуляции, в которых сила капитала играет большую роль чем сила руководства. Крупный денежный капитал находит всеобъемлющие возможности использования власти, если ему удается установить монопольное господство на рынке. Ожидаемые при этом прибыли являются настолько заманчиво высокими, что постоянно повторяются попытки, как бы это ни было тяжело, полностью овладеть расширенными рынками национального и мирового хозяйства. Картели и тресты на высокой ступени развития представляют собой монополоидные образования, которые строят свое господство над рынком на производственном господстве. Ринги и корнеры пытаются действовать только лишь при помощи господства на рынке, в этом они приближаются к старому ростовщичеству, вытесненному сегодня улучшенной организацией кредита на открытом рынке. При этом они наносят больший ущерб, чем ростовщик, поскольку они пытаются извлекать свою прибыль применительно ко всему спросу, тогда как ростовщик ищет свои жертвы среди лиц и профессии с минимальной силой сопротивления. Правда, первые, какими бы обременительными ни были их действия, не угрожают экономическому существованию своих жертв, тогда как ростовщик, если ему предоставлена свобода действий, разоряет их.

Все прибыли, которые получает крупный капитал лишь вследствие господства над рынком, без предоставления обществу управленческих услуг, по праву воспринимаются общественным мнением как незаслуженные Они противоречат общественному смыслу хозяйства, потому что производят сдвиги в распределении доходов и имущества в ущерб обществу в целом и в пользу капиталистических властителей и потому что в дальнейшем, когда разбогатевшие капиталисты выходят на рынок как покупатели, происходят сдвиги в их пользу и в распределении натуральных ценностей. Такие действия весьма обременительны для общества, но они все же не представляют собой высшую току капиталистического господства. Господство в его наиболее полном значении - это господство, которое подавляет, становится характерным для крупного предпринимательского капитала, когда тот настолько усиливается, что в состоянии повернуть исторически завоеванную власть против слабых конкурентов и пролетариата. Именно такое господство становится общественным злом, поскольку распространение крупных предприятий происходит в массовом порядке. В результате в промышленности начинаются массовое расслоение и массовое сосредоточение рабочих пролетариев, а в самом худшем случае - механизация массового труда и длительное физическое и моральное подавление пролетаризированных слоев. В народном же хозяйстве дело идет к той же общественной бессмыслице, каковая была в условиях деспотии, - к народному хозяйству, направленному против народа или по меньшей мере против больших масс народа, которые своим трудом участвуют в этом хозяйстве, но от него же и гибнут.

Во всех сферах, на которые распространяется капиталистическое господство, выбивается почва из-под учения классиков о свободе. Эксплуатируемый вследствие этого господства рабочий более не в состоянии в действительности реализовать свою правовую свободу. Родбертус с полным основанием говорил, что голод для рабочего есть то же самое, что плеть для раба. Только очень сильные индивиды могут легко преодолеть данные обстоятельства и подняться в более свободный слой, но большинство средних и малых индивидов уже не могут разумно использовать свободу, они вынуждены смириться с оценкой их потребностей по низшему разряду и вступать в обмен с позиции слабости, они должны отдавать свои силы, свое здоровье, свое человеческое достоинство, чтобы в данный момент удовлетворить свои простейшие потребности. Любая власть и даже простое личное превосходство более одаренных или более деятельных людей ограничивают свободу принятия решений для менее одаренных и менее деятельных, потому что каждый использует лучшие обстоятельства прежде всего для себя и оставляет другим на выбор лишь худшие: отношения господства совершенно упраздняют свободу угнетенного, которая превращается в свою противоположность, поскольку эти отношения принуждают угнетенного делать то, что наносит ему вред. Личное господство оказывает такое действие в отдельном случае, общественное же господство класса капиталистов оказывает это действие в массовом масштабе и усиливает его путем давления обычаев на массовые инстинкты. Даже сам капиталистический класс ощущает общественное принуждение к господству, отдельный предприниматель связан примером своих товарищей, он должен идти по проложенной дороге, а не по той, по которой он сам хочет; конкуренция заставляет его, если он желает уцелеть сам, усилить давление на своих рабочих. Это общественное принуждение к господству находит свое высшее выражение в организациях капиталистических предпринимателей. На стороне пролетариата конкуренция усиливается и переходит в сверхконкуренцию. Только когда рабочие организуются, сила их сопротивления возрастает, чувство солидарности призывает их в организации, которые сами осуществляют общественную власть и посредством нее принуждают всех к вступлению в эти организации и к совместным действиям под единым руководством. Возможно, что так начинается преодоление господства слоя предпринимателей, которое, конечно, преодолимо, если оказалось возможным преодолеть даже абсолютистскую власть князей вследствие новых организационных сдвигов. Попытки установления нового правового порядка для крупных предприятий, которые исходили из сдвигов в фактическом порядке, т. е. из сдвигов в состоянии спроса и предложения, без сомнения, заметны, но это движение пока только в процессе становления. До сих пор рабочие организации имеют успех только в высших слоях пролетариата, капиталистическое же господство простирается на обширные пространства предпринимательства, и если его воздействие проявляется не слишком ярко, то лишь благодаря защите государственного законодательства, без которого господство было бы еще больше, нужда еще невыносимей и несвобода еще более угнетающей.

Радикальные защитники существующего порядка не желают видеть недостатки капиталистического господства, для них достаточно установить, что крупное капиталистическое предприятие побеждает благодаря своим преимуществам в производительности, что обеспечивает им спрос на рынке; они думают, что капиталистическая власть, поскольку она возникает из логики хозяйствования, и в дальнейшем будет соответствовать этой логике.

Противники существующего порядка рассматривают его лишь как простой продукт эгоистического интереса властелина. Глубоко задумываясь о происхождении капиталистической власти, они рассматривают ее большей частью как голое насилие, которое приходит извне и не имеет никакой связи с логикой хозяйствования.

Более глубокое теоретическое значение имеют те нападки, которые пытаются вывести капиталистическую эксплуатацию из законов меновой ценности. Для мыслителей этого направления меновая ценность в соответствии со своей сущностью содержит неразрешимую антиномию; меновая ценность противостоит смыслу общественного хозяйства, и общество не видит никакого другого пути восстановления смысла хозяйствования, кроме замены общества, основанного на частном-обмене, социальным порядком более высокого уровня.

К этому направлению принадлежит Прудон, который прямо говорит об антиномии меновой ценности. Он исходит из известного наблюдения, что при определенных предпосылках выручка от продажи может повышаться, тогда как доставляемый на рынок запас уменьшается. Мы уже показали в учении о ценности, что из этого факта нельзя сделать вывод об антиномии ценности и что основное внимание в экономике всегда уделяется полезности. Если продавец уменьшает запас, то он это делает потому, что от предполагаемой более высокой выручки он ждет для себя большей пользы, и потому что именно он имеет власть для реализации своей личной пользы в ущерб спросу. О происхождении его власти, о которой только и идет речь, учение об антиномии меновой ценности не дает никаких разъяснений.

Другим представителем этого направления является Карл Маркс с его теорией прибавочной стоимости [здесь и далее при переводе сохранена привычная нашему читателю традиция употребления в произведениях Маркса немецкого слова "Wert" как "стоимости" (Прим. ред.)]. Эта теория говорит о том, что меновая стоимость находит свою меру в рабочем времени, которое общественно необходимо для изготовления продукта, и что поэтому и зарплата также должна выражать свою меру в рабочем времени, общественно необходимом для изготовления средств существования для товара рабочая сила; далее она говорит, что предпринимателю, который располагает властью заставить рабочих трудиться сверх этого времени, будет доставаться продукт прибавочного труда рабочих. Как мы знаем, этот способ доказательства неубедителен уже потому, что он стоит на почве трудовой теории, которая не должна сохранять свое значение для развитого народного хозяйства, но если бы в остальном она все же была логичной, то и тогда не разъясняется происхождение капиталистической власти, о чем, собственно, и идет речь, ибо именно посредством нее предприниматель получает возможность распоряжаться рабочим временем. Карл Маркс неверно понимал смысл хозяйствования не только потому, что он хотел вывести его из одного только труда, но также и потому, что он не видел взаимосвязи, существующей между смыслом хозяйствования и властью капитала в силу происхождения последней. С большим удовольствием он окутывал таинственным туманом взаимосвязи процесса обмена; определение стоимости представляется ему "общественным процессом, происходящим за спинами производителей". Закон стоимости, по его мнению, осуществляется лишь насильственно в качестве регулирующего естественного закона, "действующего подобно закону тяготения, когда на голову обрушивается дом", и он цитирует Энгельса, который говорит, что существует естественный закон, "покоящийся на том, что участники здесь действуют бессознательно" [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 85]. Но естественные законы никогда не управляют экономикой. То, что делается в экономике, делается исходя из ее логики. И даже враги существующего порядка должны знать, что любая власть, которая вырастает в экономике, может вырасти только потому, что она помогает экономике реализовать ее логику, так же как защитник существующего порядка должен знать, что любая власть на высшей ступени развития, если ей не может быть противопоставлено достаточное сопротивление, превращается в общественную бессмыслицу.

Способ, которым мы связываем логику и бессмыслицу экономической власти, не содержит в себе какой-либо антиномии. Мы утверждаем, что экономическая власть следует тем же законам, что и политическая и любая другая власть. Общество никогда не управляет своими целями в полной мере, поскольку оно само управляется исторически возникшими властями, которые появились в процессе становления общества. Процесс распада исторически унаследованных властей всегда требует определенного времени, когда новый вождь поведет массы по новому пути. Никто не может утверждать, что такой новый путь нельзя найти в рамках общности, основанной на обмене. Внутри этой общности имеется еще достаточно пространства для новых возможностей развития. Общность, основанная на обмене, не требует с внутренней необходимостью антиобщественной эксплуатации, но в то же время разложение этой общности не освобождает общество от появления отношений господства. В управлении будет нуждаться также и будущее социалистическое государство; вместе с управлением будет возникать и власть, а из власти при определенных обстоятельствах вновь могут развиться отношения господства, если сила сопротивления масс руководству будет проявляться слишком слабо.