Италия - Тирания XIV в

Глава I. Государство как произведение  искусства. Якоб Буркхардт

Крупные и мелкие властители XIV в. могут служить примером того, что эти впечатления не были забыты. Их жестокости и преступления потрясают и подробно описаны в исторической науке; однако они представляют интерес как полностью самостоятельные и соответственно этому организованные государства.

Сознательное подсчитывание на будущее всех средств, о чем ни один тогдашний правитель вне Италии не имел представления, в сочетании с почти абсолютной властью внутри государства, привело к появлению особых человеческих типов и форм жизни7. Главный секрет власти более мудрых тиранов заключался в том, что они, насколько это было возможно, оставляли налоги такими, какими они их находили или установили в начале правления; поземельный налог, основанный на кадастре, определенные налоги на потребление, и въездные и выездные пошлины, к которым еще добавлялись доходы от частных имуществ правящего дома; единственное возможное их увеличение зависело от роста всеобщего благосостояния и средств сообщения. О займах в том виде, как они существовали в городах, не было и речи, скорее практиковались хорошо продуманные акты насилия, при условии, что остается неизменным состояние общества, такие акты насилия, как, например, смещение высших финансовых чиновников и лишение их имущества в истинно султанском духе8. За счет этих доходов стремились содержать двор, телохранителей, наемников, постройки и шутов, а также талантливых людей искусства, входивших в ближайшее окружение властителя. Нелегитимность, сопровождаемая постоянными опасностями, окружает властителя; самый нерушимый союз, который он только может заключить с кем-либо, - это союз с высочайшим образом духовно одаренными людьми, без оглядки на их происхождение. Либеральная снисходительность князей Северной Италии в XIII в. относилась лишь к рыцарям, служилому дворянству и миннезингерам. Иными словами, перед нами - мыслящий монументальными образами, жаждущий славы итальянский тиран, нуждающийся в таланте как в таковом. Поэт или ученый служат ему новой опорой; он почти ощущает новую легитимность.

В этой связи всемирно известен властитель Вероны, Кан Гранде делла Скала7*, содержавший при своем дворе в лице блистательных изгнанников всю Италию. Писатели не остались неблагодарными: Петрарка, чьи визиты к этим дворам вызывали столь озлобленную хулу, создал идеальный образ властителя XIV века9. Он требует от своего адресата – властителя Падуи - очень многого и великого, однако в той мере, в какой считает его способным к этому. «Ты должен быть не господином твоих граждан, а отцом отечества и любить их, как своих детей10 и даже как самого себя. Оружие вассалов и наемников направляй против врагов - своим же подданным яви лишь милость; я имею в виду лишь тех, кто любит существующий порядок; тот же, кто мечтает о переменах, - бунтовщик и враг государства, и против таких должно применять строгость».

Здесь в подробностях выступает известный предрассудок, представление о всевластии государства; властитель должен заботиться обо всем: строить и содержать церкви и общественные здания, следить за порядком на улицах, осушать болота,  обеспечивать поставки вина и хлеба; справедливо распределять налоги, помогать беспомощным и больным и оказывать свою поддержку и дружбу выдающимся ученым, которые в свою очередь должны печься о его славе.

Однако при общих светлых сторонах и заслугах отдельных властителей XIV век обнаружил недолговечность и ненадежность тирании подобного рода. Так как в силу внутренних причин политические образования, описываемые нами, тем стабильнее, чем больше их размеры, то сильные государства стремились поглотить слабые. Сколько же мелких властителей в то время было принесено в жертву одному лишь роду Висконти8*! Однако эта внешняя опасность почти в каждом случае сопровождалась внутренними волнениями, и обратное воздействие такого положения на характер властителя было почти всегда чрезвычайно вредным. Неправедная власть, жажда наслаждений и себялюбие, с одной стороны, враги и изменники — с другой, неизбежно превращали властителя в тирана в наихудшем смысле этого слова.

Лишь в минимальной степени можно было доверять своим ближайшим родственникам. Где все вокруг было нелегитимным, там не могло возникнуть и прочное наследственное право ни для передачи власти, ни для раздела имущества, и, наконец, в угрожающие моменты решительный кузен или дядя свергал несовершеннолетнего или же ни к чему не способного княжеского сына в интересах самой же династии. Велись также постоянные споры о признании или непризнании незаконнорожденных детей.

Это приводило к тому, что целый ряд таких семейств осаждался озлобленными, мстительными родственниками - обстоятельство, которое нередко вызывало открытую измену или  зверское истребление целых семей. Некоторые же, живя в изгнании, были преисполнены терпения и объективно оценивали свое положение, как, например, тот Висконти, который стал рыбаком на озере Гарда12 9: посланец его врага прямо спросил его, когда он собирается вернуться в Милан, и получил ответ: «Не раньше, чем тогда, когда творящиеся там преступления превысят мои собственные». Подчас и родственники стоящего у власти приносили его в жертву всюду попираемой общественной морали, чтобы спасти династию. Кое-где власть опирается на правящее семейство, таким образом, что глава его связан необходимостью одобрения семьи; но и в этом случае раздел имущества и влияния часто вызывал самые ожесточенные распри.

У всех тогдашних флорентийских авторов мы встречаем про ходящую через их произведения глубокую ненависть к такому образу жизни. Уже одни только помпезные, разукрашенные одежды,  при помощи которых князья, возможно, хотели в большей степени воздействовать на народную фантазию, нежели удовлетворить свое тщеславие, вызывают сарказм этих авторов. Горе тому, кто попадался им на язык, как новоиспеченный дож Аньело Пизанский (1364 г.), который выезжал с золотым скипетром в руках и затем показывался в окне своего дома, «словно реликвия», опираясь на ковры и подушки, шитые золотом. Властителю полагалось прислуживать, преклонив колена, как императору или папе . Однако чаще эти старые флорентийцы повествуют о возвышенной серьезной манере. Данте15 великолепно изображает низкую, бросающуюся в глаза страсть новых властителей к господству и богатству. «Их трубы, колокола, рога и флейты не издают ничего, кроме возгласов: «К нам, палачи! К нам, разбойники!» Замок тирана изображают высоким, уединенным, полным казематов и подслушивающих устройств, средоточием зла и горя. Другие предсказывают несчастье тому, кто пойдет служить тирану, и жалеют, в конце концов, и самого тирана, который непременно является врагом всех добрых и порядочных людей, не может ни на кого опереться и на лицах подданных читает мечту свергнуть его. «По мере того как тирания возникает, растет и укрепляется, внутри нее самой возникает материал, который ее уничтожит». Отчетливо выявляется глубочайшее противопоставление. В то время Флоренция выдвинула множество ярких индивидуальностей, а тираны не выносили никакой другой индивидуальности кроме своей собственной и своих прислужников. Ведь уже был осуществлен полный контроль над человеком вплоть до паспортной системы и ограничений свободы передвижения19.

Жуткое и богопротивное в таком образе жизни получило в мыслях современников еще один особый оттенок из-за общеизвестной веры в звезды и неверия некоторых властителей. Когда последний Каррара в своей пораженной эпидемией чумы Падуе (1405 г.) уже не мог удерживать стены и ворота окруженного венецианцами города, его телохранители часто слышали, как он ночами призывал дьявола, умоляя, чтобы тот убил его!

           ***

Наиболее полный и поучительный пример такой тирании XIV века - бесспорно, правление дома Висконти в Милане после смерти архиепископа Джованни (1354 г.). У Бернабо несомненно сразу же проявляется фамильное сходство с самыми страшными римскими императорами20:  высшей целью государства становится княжеская охота на кабанов; того, кто пытается помешать ему в этом, жесточайшим образом казнят; трепещущий народ должен кормить пять тысяч его охотничьих собак и нести строжайшую ответственность за их надлежащее содержание. Налоги выбивались любыми мыслимыми средствами, была собрана огромная сумма: каждая из семи дочерей Бернабо получила 100 000 золотых гульденов. После смерти его супруги (1384 г.) появился указ «подданным», которые должны были так же, как прежде они разделяли с ним радость, теперь разделить с ним печаль и в течение года носить траур. Особенно характерным является заговор, в результате которого его племянник Джангалеаццо (1385г.) одержал над ним верх, - один из тех удавшихся заговоров, при описании которых у позднейших хронистов замирает сердце21.

У Джангалеаццо отчетливо проявляется истинное стремление тирании к грандиозности.

Затратив 300 000 золотых гульденов, он начал строительство гигантских дамб, чтобы отвести Минчо от Мантуи и Бренту от Падуи и сделать эти города беззащитными22; поистине вполне можно было бы представить себе, что он намеревался осушить лагуны Венеции.

Он основал23 «чудеснейший из всех монастырей» Чертозу ди Павия и Миланский собор, «по величине и великолепию превосходящий все церкви христианского мира», возможно, и дворец в Павии, строительство которого начал его отец Галеаццо, а он завершил Дворец был самой роскошной княжеской резиденцией в тогдашней Европе. Там же он поместил и свою библиотеку, и большую коллекцию реликвий святых, посвятив им особый культ.

Для такого князя, как Джангалеаццо было бы странным отсутствие стремления к вершинам власти в политической области. Король Венцель  (1395 г.) сделал его герцогом, но в его планы входило никак не меньшее, чем Итальянское королевство24 или императорская корона, когда в 1402 году он заболел и умер.

Все государства, находившиеся под его властью, должны были ежегодно платить ему сверх регулярных налогов, достигавших суммы в 1 200 000 золотых гульденов, еще и 800 000 в виде чрезвычайных субсидий. После его смерти государство, созданное им различными насильственными способами, распалось, и прежние его части уже не могли быть удержаны в ее составе. Кто знает, кем бы стали его сыновья Джован Мария (1412 г.), и Филиппе Мария (1447 г.), живи они в другой стране, ничего не зная о своем роде. Но в качестве своего родового наследия они сполна унаследовали чудовищный капитал жестокости и трусости, который в этом роду передавался из поколения в поколение.

Джован Мария, как и отец, прославился своими собаками, но уже не охотничьими, а чудовищными зверями, натасканными терзать людей; имена этих собак дошли до нас, как и имена медведей императора Валентиниана. Когда в мае 1409 года вовремя еще продолжающейся войны голодающий народ кричал ему на улицах «Расе! Расе!» (Мир!, Мир!), он приказал своим наемникам рубить направо и налево, и они прикончили 200 человек; при этом под страхом виселицы было запрещено произносить слова расе и guerra (война), и даже священникам было предписано произносить вместо «dona nobis pacem» «dona nobis tranquillitatem». Наконец, несколько заговорщиков использовали ситуацию, когда Фачино Кане, великий кондотьер безумного герцога, лежал при смерти в Павии, и убили Джован Мария в Милане возле церкви Сан Готтардо; однако в этот же день умирающий Фачино заставил своих офицеров поклясться в том, что они помогут наследнику Филиппо Мария, и предложил также, чтобы его супруга вышла после его смерти замуж за Филиппо, что вскоре и произошло; ее звали Беатриче ди Тенда. О Филиппо Мария речь еще впереди.

И в такое время Кола ди Риенцо надеялся, опираясь на пошатнувшийся энтузиазм обнищавшего населения Рима, построить новую систему власти в Италии. В сравнении с властителями типа Висконти он кажется жалким обреченным дурачком.