А. А. Фет - Из предисловия к третьему выпуску "Вечерних огней"

Из предисловия к третьему выпуску "Вечерних огней"

Появление от времени до времени за последние годы небольших сборников
наших стихотворений, вроде находящегося перед глазами читателя, придает всей
нашей стихотворной деятельности совершенно нежелательный для нас оттенок.
Издали может показаться, что к подобным изданиям побуждает нас
преувеличенное понятие о значительности наших стихотворений. Поневоле
приходится подвести благосклонного читателя поближе к делу и дать ему
возможность убедиться, что такой оттенок не только лишь издали кажущийся, но
прямо противоположный действительному.
Конечно, никто не предположит, чтобы в отличие от всех людей мы одни не
чувствовали, с одной стороны, неизбежной тягости будничной жизни, а с
другой, тех Периодических веяний нелепостей, которые действительно способны
исполнить всякого практического деятеля гражданскою скорбью. Но эта скорбь
никак не могла вдохновить нас. Напротив, эти-то жизненные тяготы и
заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и
пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и
свободным воздухом поэзии. Однако мы очень хорошо понимали, что, во-первых,
нельзя постоянно жить в такой возбудительной атмосфере, а во-вторых, что
навязчиво призывать в нее всех и каждого и неблагоразумно, и смешно. Как
мало мы заботились о подобном призыве, явно из того, что мы до последних лет
предоставляли нашим литературным друзьям заботиться о сохранении и
группировке наших произведений. Так, все написанные стихотворения, вошедшие
в "Лирический Пантеон" и в издание 1850 года, собраны и сгруппированы рукою
Аполлона Григорьева, которому принадлежат и самые заглавия отделов; так,
сборник 1856 года, появившийся в Петербурге во время нашего отсутствия,
переправлен нами по настоятельному требованию целого круга друзей, под
руководством И. С. Тургенева, которому принадлежит и небольшое предисловие к
этому изданию. С той поры музе нашей пришлось переживать тяжелые времена,
чем она, мимоходом сказать, огорчалась тем менее, что бдительные очи
любезных пестунов не покидают ее и по настоящее время. Эти пестуны и поныне
выбирают достойное, по их мнению, печати и побуждают нас от времени до
времени знакомить благосклонных читателей с нашими последними
стихотворениями. Друзья наши знают, что многое, невзирая на полученное
одобрение, было нами окончательно забраковано, но что не было примера, чтобы
мы навязали сборнику что-либо не одобренное знатоками дела. Такое отношение
к собственным произведениям привело к совершенной утрате тех стихотворений,
которые в течение многих лет случайно ускользнули от рук наших друзей.
Читатели, знакомые с ходом нашей журналистики, не забыли, быть может,
что до шестидесятых годов мы, подобно другим стихотворцам, безразлично
появлялись во всех журналах, которые перечислять здесь излишне. Но тут мы
подверглись самому комическому остракизму. С легкой руки правительственных
реформ, внезапно выступивших, подобно Минерве, во всеоружии, все закипело
духом оппозиции (чему?) и запоздалою гражданскою скорбию. Так как скорбели
люди, не имевшие никакого понятия о практической жизни, то и самый скорбный
недуг поневоле сосредоточился на языке. Быть писателем, хотя бы и лирическим
поэтом, по понятию этих людей, значило быть скорбным поэтом. Так как, в
сущности, люди эти ничего не понимали В деле поэзии, то останавливались
только на одной ^видимой стороне дела" - именно на его непосредственной
бесполезности. Понятно, до какой степени им казались наши стихи не только
пустыми, но и возмутительными своей невозмутимостью и прискорбны отсутствием
гражданской скорби. Но, справедливый читатель, вникните же и в наше
положение. Мы, если припомните, постоянно искали в поэзии единственного
убежища от всяческих житейских скорбей, в том числе я гражданских. Откуда же
могли мы взять этой скорби там, куда мы старались от нее уйти? Не все ли это
равно, что обратиться к человеку, вынырнувшему из глубины реки, куда он
бросился, чтобы потушить загоревшееся на нем платье, с требованием: "Давай
огня!"
Понятно, что при таком исключительном положении стихотворения наши не
могли быть помещаемы на страницах журналов, в которых они возбуждали одно
негодование. Единственное исключение представлял "Русский вестник", не
ставивший тенденциозности непременным условием. Но когда в 1885 г. мы сочли
дальнейшее наше сотрудничество в "Русском вестнике" невозможным, то
единственным путем обнародования остались для нас выпуски небольших
сборников. Слова ненависти, в течение стольких лет раздававшиеся вокруг
наших стихов, и не снятый с них и поныне остракизм были бы понятны, если бы
среди единогласного тенденциозного хора они, подобно стихам Тютчева И гр.
Алексея Толстого, звучали порицанием господствующего направления; но ничего
подобного в них не было, и они подверглись гонению, очевидно, только за
чистоту своего служения. Надо прибавить, что чем единогласнее, с одной
стороны, становился хор порицателей, тем с большим участием и одушевлением
подходили на помощь нашей музе свежие силы несомненных знатоков дела, и
насколько для нас лестно одобрение последних, настолько же мало заботимся мы
о приговоре большинства, вполне уверенные, что из тысячи людей, не
понимающих дела, невозможно составить и одного знатока.

<1888>