А.А. Фет - Письма - Л. И. Толстому - 16 мая 1863 г., Степановка.

"Абракадабра" {1} дорогой Лев Николаевич! Вопрос: почему вы мне
несказанно дороги? Ответ: потому что мне все дорого в жизни. Экая славная -
с комарами, кукушками, грибами, цветами! Прелесть! - Нет, этого мало. Вы мне
дороги за абракадабру. Другие пузятся и думают, что наука есть абракадабра,
а вы понимаете, что она просто наблюдение над жизнью. Другие зато думают,
что жизнь это так себе. Предписал или убил - и все, а не то - все переломал
и сделал, как хочу; а вы понимаете, что тут-то и сидит моя милая
абракадабра, чудище без головы и без хвоста. За какую нитку ни потяни, все
голова, а она же и все ноги или хвост. Я присягаю, что не хожу вверх ногами,
Линкольн тоже и бранит меня антиподом, т. е. человеком вверх ногами.
Утешьтесь, голубчик. Это очень просто, т. е. ясно, что абракадабра, но
этого рассудителям никогда не понять. - Вчера я искал вам русского места и
положительно решил для себя, к черту деликатности! (Мне хочется говорить, а
вы слушайте или нет, ванте дело.) Пушкин, Тютчев, Толстой Л. Н. - и больше
никого из русских туда не пускаю. Не по писательству, а по ясной и крепкой
голове. Ясные головы чеканят мысли кувалдой, а не ковыряют и вылизывают их,
как лизун. - Ври, но ври так, чтобы я видел, что ты умеешь думать. Читаю -
взял у Борисова всю "Ясную Поляну". - Прелесть! Насчет прогресса вполне
согласен. Скорей можно допустить генерализацию - обобщение всех других
исключений. Поэты, астрологи, генералы более или менее все люди. В каждом,
хотя частью, живет эта струя. А какой общеисторический прогресс--для двух
человек 19 века? Ни римляне, ни греки о нем не помышляли. Упадок, разврат и
бессилие и т. п. нельзя назвать прогрессом <...>
Я в 42 года жизни знаю только одну историю - историю ястреба и
перепелки. Ястреб ест перепелку не из безнравственности, а потому что
обедает - будет ли ястреб Брут или Цезарь - все равно. Людей же я знаю
только двух: мужика и солдата. "Все мое", - сказало злато. "Все мое", -
сказал булат. И они только потому первые люди, и настолько первые, насколько
они не человеки. Как только полезут в человеки, то становятся последними. Но
есть подробности, с кот<орыми> я не согласен. - Вы признаете честные
привычки, не признавая честных убеждений. По-моему, это две совершенно
разных вещи. Можно иметь честные и нечестные, опрятные и неопрятные
привычки, независимо от убеждений, и наоборот. Можно понимать, что не
следует рыгать в обществе, а между тем иметь такую привычку. Но можно,
никогда не рыгая, - не находить этого дурным. - Ни с вами, ни с Руссо я не
согласен, что все люди родятся добрыми. - Если это с божественной точки, с
которой нет зла, с которой и поляк и нигилист добро, - не спорю, но просто
по-человечески, - в отношении земного добра и зла помню Горация:

Родятся добрые от добрых храбрецов,
В коровах и конях отцовский пыл хранится,
И от воинственных и доблестных отцов
Нельзя же голубю пугливому родиться.

Это уже физиология, и спорить трудно. Я завожу рысистых, а пусть
говорит кто хочет, что россиянка лучше.
Учу мальчиков - и еще знаем очень мало. Плохо читаем и едва начинаем
разбирать цифры. Экая прелесть ваше "Кому у кого учиться". Да, кувыркайтесь
на гимнастике вверх ногами, пашите, пойте и проч., но от поэта не уйдете.
Когда вы говорите о чувстве меры, я думаю про себя: "А ведь у меня есть
чувство меры. Почему же я знаю, что это идет в стихотворение, а это то - да
не туда. А здесь - загвоздка и конец - и ни-ни?" - Пожалуйста, про цыган в
пегом мерине {2} - чебурахайте сплеча, а если верите мне хоть
сколько-нибудь, прочтите мне готовое, и лишнее выбросим. Дорого - то
сказать, что все способны видеть, и никто не видал. Найдите, почему цыган,
как говорил покойный Николай Николаевич, думает только, как бы ободрать
нашего брата, цыганка тоже, и почему она в то же время - вся пыл и
вдохновение. Это художественно понять - гениальная штука.
В Новоселках мы ждали Вас до 12-го. Как досадно, что вы не подъехали. У
нас третьего дня градом окна повыбило, - но дурным хлебам мало повредило. Я
до сих пор плохо устроился и все более в бабьей шубенке хожу. Вот новое
стихотворение. Как вам?

Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне... <см. т. 1>.

Может быть, уже писал вам сей стих? Решительно не помню. Будьте
здоровы. Это главное. Милой хозяйке дома и добрейшей тетиньке мой усерд<ный>
поклон.

Ваш А. Фет.

Сию минуту еду в Москву и, может быть, на возврат<ном> заеду к Вам.