А.А. Фет - Письма - С. А. Толстой - 31 мая 1886 г.

Московско-Курской ж. д.
станция Коренная Пустынь

Дорогая графиня! Весь дом спит: мои часы на столе показывают половину
шестого утра, и я хочу воспользоваться временем высказать Вам то, что считаю
для себя полезным.
Человек скользит и падает, и улица смеется. Даже Грибоедов это знает и
растянул своего Репетилова во весь рост. Но спросите упавшего, который, быть
может, сломал руку или ногу: смешно ли ему? У Островского девица, научающая
другую светским темам разговоров, говорит: "одна тема: что лучше - женщины
или мужчины? а другая: что лучше - иметь и потерять, или ждать и не
дождаться?" {1} И театр хохочет. А между тем тут сокрыты самые близкие
каждому, существенные вопросы, сводящиеся на двустишие Баратынского:

Или надежду и волнение,
Иль безнадежность и покой {2}.

Только третьего дня вечером, то есть 26 мая, я получил из Курской
почтовой конторы Ваше дорогое письмо от 13-го, тогда как бы я должен был
получить его 14-го в 11 часов со станции Коренная Пустынь. В этом виновата
Ваша прекрасная качеством бумага, представляющая более лота весу и потому
подлежащая в губернской конторе штрафу. Но не в штрафе дело, а во времени,
необходимом для высылки мне объявления и т. д.
Если я пишу Вам, то, конечно, для того, чтобы говорить правду, так как
в подобном случае ложь в устах юноши забавна и смешна, а в устах старика
бессмысленна и презренна. Итак, я никогда и не ожидал при Ваших
разнообразных занятиях - скорых ответов на мои письма, и впредь их не
ожидаю. Совершенно не в том дело. Тем не менее почему-то в последний долгий
период Вашего молчания ко мне закралась мысль, что я последним письмом,
написанным по душе, без всяких задних мыслей и осторожности, чем-либо
заслужил Вашу немилость, и, признаюсь, эта мысль неотвязно меня томила,
особливо в одиночестве моих утренних бессонниц. Потерять вдруг такую
постоянную и дорогую благосклонность было для меня нестерпимо. Очевидно - я
стал искать причины такого горя. Сначала я ничего не мог понять, но
мало-помалу я стал понимать, что Вы впали в великую и горестную для меня
ошибку. Вы вообразили, что я лично раздут авторским самолюбием и ставлю свой
небольшой талант на неподобающий ему пьедестал. Напрасно говорил я себе, что
Вы должны лее знать, что этого нет, но ведь мое личное смирение нисколько не
мешает мне понимать эту гордыню Музы у Горация, или тем более у Проперция.
Ведь эта гордыня совершенно законна: не будь Гомера, не была бы Елена 4000
лет красавицей. - Зато как я счастлив, что мучился понапрасну. Я не могу
желать быть Вам неугодным. Это четвероугольный круг. - У Вас опять
Кузминские. Передайте им мои сердечные приветствия. Воображаю, как все у Вас
жизненно. Я даже вчера написал Вам стихи:

Я не у Вас, я обделен... (см. т. 1).

Зачем Вы упомянули о возможности заглянуть в наше захолустье? Не
великодушно так шутить. Марья Петровна относит симпатию Ваших прелестных
девиц и милых мальчуганов не к своим заслугам, а к их особенной любезности.
Я помню, как я услыхал серебристый гомерический смех в зале, так что
подумал, что там что-либо произошло необычайное. Выхожу и вижу, что кто-то
поставил плюшевую обезьяну на стеклянный колпак часов, и мальчики это
увидали. Ведь это попадаешь в самую душистую <нрзб.>... жизненного цветка. -
Меня Марья Петровна на днях привезла на подставных из Грайворонки за 100
верст в Щигры - на выборы гласных, куда меня умоляли принести своих 2 шара.
Боже! как это гадко! Вернулся я в жару полуживым. Управляющий писал, что
пшеница хороша, хоть я по аналогии писал ему, что она пропала. Теперь я
воочию увидал, что я прав, и он сбирается косить ее на сено. Хорошо будет
сено! Итак, 4-й год кряду надо сидеть на уменьшенной порции. Крыши
выкрасили, ограду оштукатурили, стены дома освежили; а тут наша Анна
Андреевна была без нас в лесу и говорит, что караулка подавит людей и ребят.
Что же делать? Надо строить новую, светлую и покрыть железом. Что скажет
кошелек, в котором действительно денег нет. Пока ничего не читал из
обозначенного Вами. Прочту в Москве. Июля 15-го поджидаю Страхова из Крыма.
Напомните Льву Николаевичу о великом его почитателе.

Преданный Вам
А. Шеншин.