Янушкевич А.С. - Книги К.Н. Батюшкова в библиотеке В.А. Жуковского

Судьба библиотеки К. Н. Батюшкова, как и вся жизнь поэта, драматична. Видимо, большинство книг было сожжено им в состоянии душевного расстройства, о чем свидетельствуют воспоминания очевидцев. [Так, например, Н. В. Сушков, рассказывая о пребывании Батюшкова в Симферополе в августе 1822 года, замечает: «Недели черезполторы вздумалось ему сжечь дорожную библиотеку - полный колясочный сундук прекраснейших изданий на французском и итальянском языках». - Раут. М., 1854. Вып. 3. С. 279. См. также: Власов А. С. Подробные сведения о последних днях К. Н. Батюшкова. - РГАЛИ. Ф. 63. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 12. (Указано В. А. Кошелевым.)] А между тем Батюшков был необыкновенным читателем. Его размышления о прочитанных произведениях в письмах и записных книжках, сохранившиеся пометы в экземпляре «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо[См.: Бессонов П. А. Заметки К. Н. Батюшкова на принадлежащем ему экземпляре «Gerusalemme liberata» // К. Н. Батюшков. Соч.: В Зт. / Изд. П. Н. Батюшковым. Вступ. ст. Л. Н. Майкова. Прим. Л. Н. Майкова и В. И. Саитова. СПб., 1885. Т. 2. С. 460-465.] говорят о своеобразной системе читательских оценок, умении работать с книгой, тонком вкусе. Постоянные просьбы прислать новых книг сопровождаются отзывами о старых. Круг чтения поэта разнообразен: здесь философия и история, западноевропейская и русская литература, античные классики.

«Какой великий писатель Тацит! Какой философ! Какой живописец! Он вовсе не похож на обыкновенных историков. Он рисует фигуры, дает им приличное положение, окружает их природою...»; «Я прочитал Монтаня недавно. Вот книга, которую буду перечитывать во всю мою жизнь! <...> Его книгу можно назвать весьма ученой, весьма забавной, весьма глубокомысленной, никогда не утомительной, всегда новой; одним словом, историей и романом человеческого сердца»; «Боже мой, как скучен д'Аламберт с академической диалектикой! - Я насилу мог прочитать его философию. Все из головы! — ни одной мысли из сердца!»; «Отчего Кантемира читаешь с удовольствием? - Оттого, что он пишет о себе. Отчего Шаликова читаешь с досадою? - Оттого, что он пишет о себе» [Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 18, 24, 25. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте статьи, в скобках указываются том и страница.] - эти образцы рецензий-миниатюр приоткрывают читательские принципы Батюшкова. Афористичность оценок позволяет выявить самую суть писателя, определить его лицо. Многочисленные восклицания подтверждают непосредственность впечатления. Установка на эмоциональное переживание неразрывно связана с принципами психологического анализа.

В Батюшкове-читателе постоянно живет критик-исследователь. Он, по собственным словам, «сделал открытие в итальянской словесности»: «нашел многие места и целые стихи Петрарки в "Освобожденном Иерусалиме"» (статья «Петрарка») (I, 138), увидел общность миросозерцания Сенеки и Шатобри-ана (записная книжка «Чужое: мое сокровище») (II, 34). Момент сравнения творческих индивидуальностей, выявления их исторической связи - характерная особенность всех оценок. Наконец, чтение для Батюшкова - органичное звено творческого процесса: «Вчера поутру, читая «La Gaule Po?tique», я вздумал идти в атаку на Гаральда Смелого, то есть перевел стихов с двадцать» (II, 393).
«Взял контрибуцию с Данте, с Ариоста, с Тасса, с Маккиавеля и бедного Боккачио прижал к стене» (II, 424). «Контрибуции» Батюшкова не только материал для переводов, но и пища для размышлений на историко-литературные темы, для оригинального творчества.

Обнаруженные в библиотеке В. А. Жуковского (собрание Научной библиотеки Томского государственного университета) четыре книги из собрания Батюшкова, имеющие его пометы, позволяют конкретизировать читательские принципы поэта, проникнуть в его творческую лабораторию.

Речь идет о следующих изданиях:

1. Guide des voyageurs en Allemagne, en Hongrie et ? Constantinople. Par Mr. Reichard. 7 ?d. Weimar, 1813.
2. La Divina commedia di Dante Alighieri. Edizone di Giovanni Giorgio Keil. Cantica 1. Gotha, 1807 (Biblioteca italiana. V. XII).
3. Luise, ein l?ndliches Gedicht in drei Idyllen. Von Johann Heinrich Voss. Vollendete Ausgabe. Leipzig u. T?bingen, 1810.
4. Trait? de la po?sie italienne, rapport?e a la po?sie fran?hise» Par 1'Italien Antonio Scoppa. Paris, 1803. [См.: Библиотека В. А. Жуковского (Описание) / Сост. В. В. Лобанов. Томск, 1981. № 1920, 868, 2358, 2097.]
Первые две книги на шмуцтитуле имеют владельческую надпись: «Константин Батюшков» и сведения о времени и месте их приобретения: «Куплено в Веймаре 1813 ноября». На верхнем форзаце второй книги еще более точное обозначение места покупки книги: «Breit Gasse у почтмейстера против Раевского».

Расшифровка этих надписей связана с историей пребывания Батюшкова в Веймаре в 1813 году. В двадцатых числах октября, о чем известно из письма поэта к Н. И. Гнедичу от 30 октября 1813 года: «...мы теперь в Веймаре дней с десять...» (II, 262), Батюшков приезжает в этот город вместе с генералом Н.Н. Раевским, который был ранен в знаменитой «битве народов» под Лейпцигом 4 октября и вынужден был залечивать рану в Веймаре. Сюда и последовал за ним бывший у Раевского адъютантом Батюшков.

О своем отношении к Раевскому, о беседах с ним поэт расскажет позднее в записной книжке «Чужое: мое сокровище» (1817), ао пребывании в Веймаре, своем приобщении к немецкой культуре он оставил подробное письмо к Гнедичу, цитированное выше, где, в частности, сообщал: «Книги вообще дороги, особливо для нас, бедняков, хотя здесь фабрика книг» (И, 262). В письме к сестре от 10-15 ноября, тоже из Веймара, он замечает: «...здесь прекрасная библиотека» (II, 266). И все-таки поэт не удержался, чтобы не приобрести некоторые книги.

Путеводители Рейхарда (Генрих-Август-Оттокар Reichard, 1751 - 1828), немецкого писателя и театрального деятеля, пользовались в Европе большой популярностью. Компактные, насыщенные информацией, они были снабжены многочисленными картами, схемами. Показательно, что в собственной библиотеке много путешествовавшего В. А. Жуковского сохранились путеводители Рейхарда по Германии, Швейцарии, Венеции, Амстердаму, Парижу и Петербургу (Берлин, 1835, 8-е изд.) и его же атлас Европы для путешественников (Веймар, 1818, 8-е изд.). [Там же. № 1921, 1922.] Приобретенный Батюшковым путеводитель выдержал 19 изданий (последнее - в 1861 году). И позднее, как явствует из письма к Н. М. и Е. Ф. Муравьевым от 3 августа 1818 года, Батюшков, собираясь в Италию, обзавелся путеводителем Рейхарда: «Reichard у меня есть» (II, 512). Кроме владельческой надписи, на форзаце (а вначале и на обложке) путеводителя рукою Батюшкова написано: «Vincet amor patriae et laudis immensa cupido».( Побеждает любовь к отечеству и безмерная жажда славы (.лат.)) На обложке написанное было зачеркнуто, зато надпись на форзаце стала как бы эпиграфом к книге, а точнее - к мыслям Батюшкова периода его «веймарских каникул» и последующего продвижения по Германии, на пути в действующую армию.

Предшествующие события оставили глубокий след в душе поэта. Лейпцигское сражение, ранение Раевского запечатлены в его письмах и записной книжке. Но, пожалуй, особенно потрясла Батюшкова гибель друга - И. А. Петина: «Ужасный и незабвенный для меня день! Первый гвардейский егерь сказал мне, что Петин убит. Петин, добрый, милый товарищ трех походов, истинный друг, прекрасный молодой человек - скажу более: редкий юноша. Эта весть меня расстроила совершенно и надолго» (II, 260). Позднее, в письме к матери друга, в очерке «Воспоминание о Петине» Батюшков выразил эту «память сердца». Характерно, что память о друге не оставляла поэта и в период его душевной болезни: «он часто рисовал его могилу на чужой стороне». [Батюшков К. Н. Соч.: В Зт. Т. 2. С. 477.] Размышления Батюшкова о «честолюбии благородной души», о славе и любви к отечеству составляют основу его «военных мемуаров» о Раевском, статьи о Петине. Видимо, латинское выражение на форзаце путеводителя Рейхарда сконцентрировало пафос этих раздумий.

Источник этого выражения - стих из «Энеиды» Вергилия (кн. VI, ст. 823). [За сведения об этом источнике автор глубоко признателен Е. Г. Рузиной.] Батюшков, видимо, писал его по памяти и поэтому был не совсем точен. У Вергилия он звучит так: «Vincet amor patriae, laudumque immensa cupido», а в русском переводе С. Ошерова: «Но к отчизне любовь и жажда безмерная славы все превозмогут». Эти слова находятся у Вергилия в определенном контексте. Рассказ о Бруте, характеристикой которого и является данный стих, переходит в страстный протест против войны:

Дети! Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!
Грозною мощью своей не терзайте отчизны!
(ст. 832-833)

Вряд ли поэт мог забыть эти слова в тяжелую военную годину. Вообще в 1811 - 1815 годах Вергилий был «на слуху» у Батюшкова: он цитирует стихи из «Энеиды», использует характеристики поэта, «восклицает с поэтом Мантуи». Письма к Н.И. Гнедичу от 1811 года и статьи «Письмо к И. М. М<уравьеву>-А<постол>у», «Путешествие в замок Сирей», «Прогулка в Академию художеств» (1814); «Нечто о поэте и поэзии», «Ариост и Тасс», «Петрарка» (1815) - свидетельства постоянной памяти Батюшкова об авторе «Энеиды».

В связи с «вергилиевым сюжетом» можно сделать вполне реальное предположение: в библиотеке Жуковского находится издание «Энеиды» из книжного собрания Батюшкова. Речь идет о следующей книге: L'En?ide, traduite en vers Jacques Delille. Paris, 1804. Этот известный перевод французского поэта Жака Делиля с параллельными текстами и комментарием - одно из лучших изданий «Энеиды» того времени. На всех томах имеется владельческая надпись: A. Schipiliow. Видимо, книга первоначально принадлежала Алексею Никитичу Шипилову, отцу шурина Батюшкова - Павла Алексеевича, за которым была замужем старшая сестра поэта Елизавета Николаевна. Теплые отношения Батюшкова с этой семьей, слова: «Мое почтение батюшке Алексею Никитичу прошу засвидетельствовать» (II, 334) - в одном из писем 1815 года вполне подтверждают это предположение. Никаких помет в тексте поэмы Вергилия нет. Правда, на нижней обложке четвертого тома рукою (по всей вероятности) Батюшкова написаны две строчки (вторая зачеркнута):

Не знаю впору ли сии перчатки будут
[Могу < нрзб.> надеть их].

Не исключено, что появление этих строчек можно отнести к концу 1808 года, когда в письмах к сестрам и Н.И. Гнедичу из Швеции он неоднократно говорит о покупке «пары швед<ских> перчаток» для сестер и их пересылке (II, 82). В военном походе Батюшков не расставался с книгами. Так, в письме к Гнедичу, где речь идет о перчатках, он просит: «Пришли книг Бога ради...» (II, 83). Поэтому предположение о записи Батюшкова на нижнем форзаце четвертого тома «Энеиды» именно в 1808 году не лишено оснований, хотя и достаточно гипотетично. Ясно одно: появление на форзаце путеводителя Рейхарда стиха из шестой книги «Энеиды» Вергилия далеко не случайно. В словах о любви к отечеству и безмерной жажде славы - ключ к пониманию творческой биографии Батюшкова 1813- 1814 годов, периода его участия в заграничных походах русской армии.

После пребывания в Веймаре (примерно с 20 октября по 20 ноября 1813 года) Батюшков вместе с Раевским поехал в действующую армию. Свое путешествие он так описал в послании к Н.И. Гнедичу от 16-28 января 1814 года: «Из Веймара мы поехали на Франкфурт, Мангейм, Карлсруэ, Фрейбург и Базель. Я видел Швабию, сад Германии, к несчастию - зимой; видел в Гейдельберге славные развалины имперского замка, в Швецингене - очаровательный сад; видел везде промышленность, землю изобильную, красивую, часто находил добрых людей, но не мог наслаждаться моим путешествием, ибо мы ехали по почте, и весьма скоро. Одним словом, большую часть Германии я видел во сне. Но не во сне, а наяву нашел в Фрейбурге, где была главная квартира императоров, Николая Тургенева, с которым провел несколько приятных дней» (II, 267). Это описание конкретизируется скупыми записями Батюшкова в путеводителе Рейхарда, который он превратил в дорожный дневник:

с. 80. Fulde. - «Я был 29-30 ноября 1813»;
с. 83. Gotha. - «24 ноября. Приехали в Готу»;
c. 86. Gotha, environs. - «Вот надпись на гробнице: Гофместрина Гот.<ского> двора. Lange die Zierde der Menschheit, entschlich sie mtide des Lebens (Долго будучи украшением человечества, она, усталая, ускользнула из жизни... (нем.)) <далее обрезано при переплете книги>.
c. 231. «В Дармштадте был 6 и 7 декабря»;
с. 287. «Ночевал в Нюренберге 26 ноября».
На основании этих записей маршрут путешествия Батюшкова из Веймара во Фрейбург выглядит так:
Веймар - Гота - Нюрнберг - Фульда - Дармштадт - Фрейбург
23.XI - 24.XI - 26.XI - 29-30.XI - 6-7.XII - 8.ХП

В совокупности с материалами письма к Н. И. Гнедичу эти записи уточняют события жизни Батюшкова ноября - декабря 1813 года и могут быть использованы при составлении подробной летописи его жизни и творчества.

Пребывание в Веймаре и путешествие по Германии стало временем активного приобщения поэта к немецкой культуре. Батюшков открывает для себя мир Шиллера и Гете, высказывает свое восхищение отдельными произведениями немецкой литературы. Так, в частности, он замечает: «Я схожу с ума на Фоссовой «Луизе»; надобно читать ее в оригинале и здесь, в Германии» (II, 262). Свидетельством внимания поэта к этому образцу немецкой идиллии является обнаруженное в библиотеке Жуковского отдельное издание произведения с характерной владельческой надписью Батюшкова: «Куплено в Франкфурте-на-Майне 4 декабря <...> новой лавке».

Часть надписи, видимо с указанием года приобретения книги, была обрезана при переплете. Рукою Жуковского, написавшего вдоль левого поля титульного листа: «У Souchay Франкфурте помни 11 час. вечера», под надписью Батюшкова указано: 1814, но это указание ошибочно, ибо во Франкфурте поэт был в 1813 году на пути из Веймара во Фрейбург, о чем он писал к Н.И. Гнедичу (см. выше), а также к А.Н. Батюшковой от 10—15 ноября 1813 года: «Главная квартира во Франкфурте-на-Майне, куда и мы скоро поедем...» (II, 265). Из записей в путеводителе Рейхарда очевидно, что около 4 декабря на пути из Фульды (29-30 сентября) в Дармштадт (6-7 декабря) Батюшков должен был миновать Франкфурт, где и купил сочинение Фосса.

Думается, интерес Батюшкова к идиллии Фосса стоит в одном ряду с восторженным восприятием романа «Поль и Виргиния» Бернардена де Сен Пьера во время пребывания с русской армией в Париже 1814 года. Вот как сам Батюшков передает впечатление от чтения: «...читал и заливался слезами, и какие слезы! Самые приятнейшие, чистейшие! После шума военного, после ядер и грома, после страшного зрелища разрушения и, наконец, после всей роскоши и прелести нового Вавилона, которые я успел уже вкусить до пресыщения, чтение этой книги облегчило мое сердце и примирило с миром» (II, 42). Увлечение идиллическим миром у Батюшкова неразрывно связано с его мироощущением. Военные невзгоды и битвы, зрелище лейпцигской битвы и «нового Вавилона» рождают потребность погрузиться в мир простых материй, естественных человеческих чувств, отыскать островок любви, очистить душу слезами. И пасторальный роман Бернардена, и идиллия Фосса вполне отвечали этим настроениям.

Купленная в Веймаре «Божественная комедия» Данте включает только первую часть поэмы - «L'inferno» («Ад»). Это издание на итальянском языке любопытно прежде всего как свидетельство определившегося уже в 1813 году интереса Батюшкова к произведению итальянского поэта. Известно, что замысел перевода Батюшковым отрывков из поэмы Данте относится к 1817 году, ко времени создания многочисленных проспектов «Пантеона италиянской словесности». [Подробнее об этом см.: Горохова P. M. Из истории восприятия Ариосто в России (Батюшков и Ариосто) // Эпоха романтизма: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1975. С. 256-257.]

В экземпляре «Божественной комедии», о котором идет речь, есть всего лишь одна лаконичная запись Батюшкова, но она симптоматична. На с. 32, в пятой песне, после десятой терцины, внизу страницы теми же чернилами и тем же почерком, что и владельческая надпись на шмуцтитуле, Батюшков пишет: «fiero Italiano» (суровый итальянец (итал.)). По-видимому, это первое по времени определение Батюшковым творческой индивидуальности Данте, ставшее впоследствии знаменитым и оказавшее воздействие на А. С. Пушкина. [Об этом см.: Благой Д. Д. Душа в заветной лире. Очерки жизни и творчества Пушкина. Изд. второе, дополненное. М., 1979. С. 118, 139.]

Впервые этот эпитет по отношению к автору «Божественной комедии», как известно, Батюшков использовал в «Речи о влиянии легкой поэзии на язык», прочитанной 17 июля 1816 года в Москве при вступлении в Общество любителей российской словесности. Он сказал: «По возрождении муз Петрарка <...> немедленно шествуя за суровым Дантом, довершил образование великолепного наречия тосканского» (I, 33). На основании записи Батюшкова в экземпляре «Божественной комедии» можно говорить, что образ «сурового итальянца» сложился в сознании автора речи значительно раньше, в 1813 -1814 годах.

Интересно, в каком контексте появилось это определение на страницах книги. Запись фиксирует впечатление от следующей терцины:

И вот я начал различать неясный
И дальний стон; вот я пришел туда,
Где плач в меня ударил многогласный.
Я там, где свет немотствует всегда
И словно воет глубина морская;
Когда двух вихрей злобствует вражда.
То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
(Пер. М. Лозинского)

[Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. М. Лозинского. М.,1967. С. 27.]

Вихрь страстей, бесприютность душ рождают особое трагическое мироощущение, подготавливающее историю Франчески да Римини. «Суровый Дант», «fiero Italiano» - в этих определениях формируется батюшковский образ творца «Божественной комедии», выявляется собственная концепция поэмы.

Исследователи отмечали: «Неясным остался также замысел Батюшкова в отношении перевода из Данте. Даже запись в плане «Пантеона» свидетельствует, что выбор еще не был сделан. А между тем Батюшков определенно что-то переводил из «Божественной комедии». [Горохова P. M. Из истории восприятия Ариосто в России. С. 258.] Помета Батюшкова в пятой песне «Ада» проясняет его замысел, во всяком случае говорит об интересе к истории Франчески да Римини. Обнаруженный мною в архиве Жуковского еще один проспект «Пантеона итальянской словесности», написанный Батюшковым и озаглавленный «Программа для книги моей», подтверждает это предположение. Вот текст этой программы:

Обозрение Итал. Словесности. Главные эпохи.
Гризельда.
Олинд и Софрония.
Моровая язва.
Два друга.
Письмо Бернарда Тасса.
Бешенство Орланда.
Слава Италии.
Данте. Жизнь его. Взгляд на поэму.
Песнь 1.
Уголин.
Франческа да Римини
Петрарка.
Аретин.
Маккиавелли.
Апьфьери.
Картина Италии по возрождении наук.
[ИРЛИ. Ф. 244 (собрание А. Ф. Онегина). № 27844, СС61. Л. 14.]

Эта программа, вероятно, составленная в 1817 году, проясняет замысел Батюшкова в отношении «Божественной комедии». Поэт выбирает из нее ключевые, наиболее драматические эпизоды. Образ «сурового итальянца», возникший в записи на экземпляре «Ада», купленном в Веймаре в 1813 году, обретает законченность и полноту. Поэтому вряд ли можно согласиться с О. Мандельштамом, так понимавшим и любившим поэзию Батюшкова, когда он в черновых набросках к «Разговору о Данте» писал: «Батюшков (записная книжка нерожденного Пушкина) погиб оттого, что вкусил от Тассовых чар, не имея к ним Дантовой прививки». [Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 156.]

Характерно, что во время чтения «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо Батюшков неоднократно отмечает в нем «expression Dantesque» («выражение Дантовское»), находит параллели с «Божественной комедией». [Батюшков К. Н. Соч.: В Зт. Т. 2. С. 460.] «Тассовы чары» он рассматривает как бы сквозь горечь и драматизм поэмы Данте.

Думается, Батюшков одним из первых в русской литературе почувствовал «внутреннее беспокойство» сурового итальянца. И то, что автор «Разговора о Данте» разглядел в творце «Божественной комедии»: метания «от чудных припадков самомнения до сознания полного ничтожества», неумение «применить свой внутренний опыт и объективировать его в этикет измученного и загнанного человека» [Мандельштам О. Слово и культура. С. 117.] - определило психологическое двойничество русского поэта, столкновение в его сознании «белого» и «черного» человека. «Дантова прививка» проявилась в напряженном драматизме, «внутренней неуравновешенности» позднего творчества Батюшкова.

Книги, купленные в Веймаре в ноябре-декабре 1813 года, содержат скупые пометы и записи их владельца. Но и они дают материал для характеристики интересов и настроения поэта. В контексте его творческой биографии они обретают свое место и выявляют свое значение.

Но, пожалуй, особый интерес для изучения творческой лаборатории Батюшкова, его читательских принципов имеет четвертая книга из собрания НБ ТГУ: «Опыт итальянской поэзии в ее отношении к поэзии французской». Составителем, а точнее, автором этой своеобразной хрестоматии итальянской поэзии был итальянский филолог Антонио Скоппа (1762 -1817). Данная книга не является для него случайной, ибо славу и литературную известность ему принесла деятельность как историка и теоретика поэзии. Его главные труды: «Trait? de la po?sie italienne...», «Vrais principes de la versification» (1811), «Elements de la grammaire italienne» (1811), «Beautet?s po?tique toutes les langues» (1816) — были достаточно хорошо известны в Европе и способствовали общему развитию стиховедения и распространению итальянской поэзии. Книга, о которой идет речь, предназначена для французского читателя, а потому снабжена пространным комментарием на французском языке и содержит образцы всех типов итальянского стиха.

Каждый из разделов «Опыта...» носит соответствующий подзаголовок: «Des Vers senarii», «Des Vers quinarii» и т.д., а внутри разбит на целый ряд параграфов, содержащих примеры итальянского стиха из Данте и Петрарки, Тассо и Ариосто, Метастазио. К Батюшкову эта книга попала от его сослуживца по Департаменту народного просвещения, соратника по Вольному обществу, археографа и переводчика Д. И. Языкова, богатая библиотека которого была открыта для всех. [Вот что пишет о судьбе этой богатой библиотеки в «Воспоминании о Д. И. Языкове» А. П. Милюков: «...библиотека была в жалком положении. Шкапы не запирались, и книги с позволения или без позволения брал всякий, кто только хотел, и когда возвращал, то ставил куда попало. Иные книги совсем не возвращались». — Исторический вестник. 1884. Т. 16. С. 98.] Об этом свидетельствуют надписи: одна - видимо, владельческая на титульном листе: «Д. Языков. 1804. СПб.» и другая - рукою Батюшкова на верхней обложке: «Принадлежит Д. Языкову. СПб. 1804». Книга могла оказаться у Батюшкова в период между 1804 и 1810 годами, а вот записи в ней, как будет показано ниже, были сделаны в мае 1810 - мае 1811 годов.

Об интересе Батюшкова к итальянской литературе и культуре написано достаточно много. Выявлено его отношение к виднейшим представителям итальянской поэзии (Данте, Петрарка, Тассо, Ариосто), указаны источники его знакомства с историей итальянской культуры: многотомная «История итальянской литературы» П.-Л. Женгене и трактат Ж.-Ш.-Л. Сисмонди «О литературе южной Европы». К ним с полным основанием можно добавить сочинение А. Скоппы, послужившее пособием для изучения итальянской поэзии, ее жанров и особенностей стиха.

Пометы в «Опыте...» А. Скоппы носят двоякий характер. Во-первых, Батюшков отчеркивает несколько замечаний о природе итальянского стиха, его соотношении с французским. Так, на с. 19-20 он в § 18 выделяет следующее рассуждение автора о механизме французского стихосложения (le m?canisme de la versification fran?hise): «Les vers fran?ais m?ritent la m?me d?finition que les vers italiens, quoique, pour ce qui regarde l'harmonie, ils manquent souvent d'accent, car les po?tes comptent dans les vers les syllabes sans les peser: ce d?faut du Parnasse fran?aise n'est pas inh?rent a la constitution des vers; il est tr?sfacile ? corriger». (Французские стихи заслуживают такого же определения, что и итальянские стихи, хотя в том, что касается гармонии, они часто испытывают недостаток в ударении, потому что поэты считают в стихах слоги, не обдумывая их: этот недостаток французского Парнаса не присущ строению стихов; его очень трудно исправить... (франц.))

Такого же типа отчеркивания есть в главах «Des Vers decasillabi», «Des Vers senarii». Но Батюшков овладевает механизмом итальянского стиха и практически.

Вторая группа помет связана с попыткой перевода стихотворений итальянских поэтов, подчеркиваниями в их произведениях. Так, на с. 75 в стихотворении Метастазио «Siam navi onde algenti...» Батюшков подчеркивает слово «algenti» от итал. algido - застывший, холодный, ледяной, употребляемое обычно в поэзии, и на свободном поле страницы дает его французский эквивалент: «gla?antes». На с. 86-87 в главе «Des Vers senarii» он пытается переводить стихотворение того же Метастазио. Сверху строчек:

Ingrata m'inganni
Col darmi speranza:
Guirando contanza
Mi torni a tradir...
Батюшков записывает:
Неблагодарная обманывает,
Подавая мне надежду,
Обещает верность
И изменяет...
На с. 250 поэт подчеркивает стихи в седьмой песне •«Освобожденного Иерусалима» Тассо (строфа 42):
И вероломному уж нет и силы
Взглянуть в лицо, пылавшее как жар.
Он слышит стали свист; он чует - в жилы
Как бы вонзился меч, свиреп и яр.
Но избежал удара: на перилы,
С краев моста, обрушился удар.
Взвилися щепки, искры, тучи праха;
Изменник весь оледенел от страха.
(Пер. Д. Мина)

Все эти пометы свидетельствуют о попытке Батюшкова разобраться в системе итальянского стиха, выделить его различные типы. Но, пожалуй, особый интерес для изучения творческой лаборатории поэта представляет его перевод на с. 94. После следующего шестистишия:

Piangete, о Grazie, piangete Amori:
Delia mia Ninfa nel volto pallido,
Tutti si perdono gli almi colori.
О arnica Venere di Giove figlia,
Se i voti accogli d'amante fervido,
Non lasciar perdere ohi assomiglia
на нижнем поле страницы появляется перевод Батюшкова:
[Плачьте все Грации, рыдайте амуры]
Рыдайте амуры и нежные Грации
У Нинфы моей на личике нежном
Розы поблекли и вянут все прелести.
Венера Всемощная, дочь ты Юпитера
Услыши моления и жертвы усердныя
Не погуби на тебя столь похожую.

Еще в 1955 году Н.В. Фридман обнаружил это стихотворение в записной книжке Батюшкова «Разные замечания» и включил его в число новых текстов поэта. [См.: Фридман Н. В. Новые тексты К. Н. Батюшкова // Изв. АН СССР. Отд. лит. и языка. 1955. Т. 14. Вып. 4. С. 364-371.] На с. 57 этой книжки перевод записан вслед за итальянским источником. Перевод почти точно совпадает с автографом в «Опыте...» А. Скоппы. Правда, отсутствует зачеркнутая первая черновая строка, да вместо «дочь ты Юпитера» и «моления» в записной книжке читаем: «дочерь Юпитера» и «моленья». Написание слова «нимфа» - «нинфа» соответствует итальянскому «Ninfa».

Стихотворение «Рыдайте, амуры и нежные грации» принадлежит не Метастазио, как это предполагал Н. В. Фридман, а его современнику, одному из известных представителей итальянской поэзии XVIII века Паоло Ролли (1687 - 1765). [На это впервые обратила внимание итальянская исследовательница М. Варезе. — Varese M. F. Batjuskov — un poeta tra Russia e Italia. Padova, 1970. P. 109.] Это легко устанавливается из § 64 сочинения Скоппы. Переведенные Батюшковым стихи еще дважды цитируются в «Опыте...» (с. 60, 94), где подробно говорится об их гармонии, роли цезуры в них, о связи с французским стихом. Немудрено, что Батюшков обратил на них особое внимание.

Один из представителей второго периода в поэзии Аркадии, Ролли вошел в историю поэзии и как незаурядный переводчик с английского, французского, латинского и греческого языков. Его переводы од Анакреона, «Потерянного рая» Мильтона, «Гофолии» Расина, шекспировского монолога Гамлета «Быть или не быть» обогатили итальянскую словесность. В свою очередь он явился блестящим популяризатором итальянской поэзии в Европе. Как поэт Паоло Ролли одарил итальянскую литературу двумя новыми жанрами: лирической кантатой и застольной песней. Но в истории поэзии XVIII века (а по словам Б. Г. Реизова, «Ролли создал несколько стихотворений, которые в 18 веке все знали наизусть» [Реизов Б. Г. Итальянская литература XVIII века. Л., 1966. С. 253.]) он известен как представитель анакреонтической лирики, мастер античных размеров и форм. Сапфическая строфа, катулловы гендикасиллабы, алкеева строфа обрели в его творчестве новую жизнь. Нетрудно заметить связь стихотворения «Рыдайте, амуры и нежные грации» со стихотворением Катулла «На смерть воробья Лес-бии» («Плачьте, о Купидоны и Венеры...»).

Перевод Батюшкова из Ролли - лишь часть большого стихотворения итальянского поэта. Сравнение отрывка, помещенного в книге А. Скоппы и переведенного Батюшковым, с полным текстом стихотворения (30 стихов), выявляет характер сокращения. [Ср.: Rime di Paolo Rolli, Dedicate dal medesimo all'ecelenza di my lord Bathurst. Londra, 1717.] Как образец стиха decasillabi в книге Скоппы взяты три первые и три последние строчки. Характерно, что усеченный текст перешел из «Опыта...» в записную книжку Батюшкова. Это стихотворение Ролли в своем полном объеме существует в русском переводе Авраама Норова, переложения которого из Петрарки, Данте, Ариосто, появившиеся в основном в 1820-е годы, были заметным явлением в поэтической жизни, а сам автор выступал как популяризатор итальянской поэзии. Под названием «Больной Элизе (с итал., из Paolo Rolli)» оно появилось в 1821 году. [Благонамеренный. 1821. Ч. 13. № 2. С. 82-83.]

Перевод Норова отличается достаточной свободой в обращении с подлинником. Но самим заглавием, всей системой образов и поэтических средств стихотворение вполне вписывается в традицию романтической «унылой элегии».

В этом отношении перевод Батюшкова, сделанный на странице книги А. Скоппы, глубоко своеобразен. Соединенные шесть строк представляют цельное и оригинальное по своей мысли произведение: это поэтический реквием, полный глубокой тоски и мольбы о сожалении. Особую экспрессию всему стихотворению придает первая строчка. Отказавшись от повторения глагола (в подлиннике: «piangetelo Grazie, piangete Amori»; в черновом варианте глагол тоже повторялся, хотя и в разных вариантах: «плачьте, все грации, рыдайте амуры»), Батюшков сконцентрировал уже в первом слове всю силу своей поэтической страсти. Глагол «рыдайте» с его особой экспрессивной окрашенностью (насколько же это сильнее, страстнее, чем поставленное в конце строки норовское «лейте слезы!») - выражение безутешной скорби и призыв ко всему живому. Не обращенное к конкретному лицу (нимфа - это не больная Элиза, а образ-символ), стихотворение превращается в поэтическую формулу безраздельного горя.

Шесть строчек силой своей концентрированности создают концепцию всего стихотворения Ролли. Повелительное наклонение глаголов, обращение не просто к дочери Юпитера, но к богине Всемощной - сам эпитет по своей выразительности и степени обобщения достоин первого слова перевода (ср. в подлиннике - «о arnica Venere», у Норова - «мать отрад»). В нем - тот же максимализм чувства, особая поэтическая экзальтация. Но характерной особенностью этой поэтической концепции горя является стремление к конкретизации чувства: на смену аккордной по своему звучанию первой строке приходит интимное, задушевное звучание второй. «Нежное личико» — этот образ мог бы в другом контексте оказаться излишне сентиментальным, но во всей системе данного произведения он лишь подчеркивает глубину чувства. Такой синтез общего и конкретного подготавливает поэтическую страстность обращения к Венере Всемощной. В этом обращении - и мольба, и заклинание, и тоска, и надежда.

Шесть строчек, приведенные в книге А. Скоппы как образец особого типа стиха, имеют оригинальную рифму. Несмотря на то, что строки - лишь извлечение из большого стихотворения, рифмовка сохранена как в целостном произведении. Смелость Батюшкова как переводчика проявилась в том, что он отказался от рифмы, создав ритмически организованный белый стих. Четырехстопный амфибрахий придает «нерифмованной миниатюре» особую напевность, протяжность, напоминающую поэтику фольклорных плачей.

Своей ритмикой и характером стиха перевод из П. Ролли близок появившемуся в том же 1810 году переводу Батюшкова из итальянского поэта Дж. Каста «Радость». Концепции безраздельного горя поэт противопоставил концепцию безраздельной радости. Эти два перевода из итальянской поэзии составили оригинальную поэтическую дилогию, своеобразную антиномию настроений. Стихотворение «Счастливец» - еще один перевод из Каста, появившийся в том же 1810 году, - синтезирует эти состояния в поразительной по своему мироощущению поэтической формуле:

Сердце наше - кладезь мрачной:
Тих, покоен сверху вид;
Но спустись ко дну... ужасно!
Крокодил на нем лежит!
(I, 236)

Найденное в «Опыте итальянской поэзии...» А. Скоппы шестистишие П. Ролли не случайно вызвало отклик Батюшкова. Перевод «Рыдайте, амуры и нежные грации» органично вошел в мир его поэтических поисков 1810 года.

Как уже говорилось, перевод Батюшкова, выполненный на странице «Опыта...» А. Скоппы, был перенесен им в записную книжку «Разные замечания», подаренную Жуковским. На ее обложке написано: «Разные замечания, 1807. Дано в Москве 1810 года Мая 12 дня Ж-им - Б-ву». [ИРЛИ. Ф. 19. Ед. хр. 1. Л. 1. В дальнейшем ссылки на эту единицу хранения даются в тексте с указанием листа использования.] До тринадцатого листа она заполнена Жуковским, остальные записи принадлежат Батюшкову (последняя - на с. 123, помечена маем 1811 года). В записной книжке есть и другие следы чтения Батюшковым «Опыта итальянской поэзии...». Если всмотреться в его записи вокруг перевода стихотворения П. Ролли, то станет очевидно: на с. 57-58 записной книжки из «Опыта...» Скоппы переписано семь стихотворных отрывков на итальянском языке. Некоторые из них Батюшков предваряет своими заголовками на русском языке или же указанием на источник. Приводим текст этих выписок (рядом с номером листа использования записной книжки «Разные замечания» в скобках дается указание на страницу книги А. Скоппы):

Amo te solo,
Те solo amai
Tu fosti il primo,
Tu pur serai
L'ultimo oggetto,
Che adorer?. Metastasio.

(Перевод:
Лишь тебя люблю я,
Любовь твою лишь,
Ты был мой первый,
Ты вечно будешь,
Будешь последний,
Кого обожаю. — итал.).

Биона или Мосха

Disse Giore a Cupido:
Che si Garson bestiale,
Ch'io ti spezzo quel'arco, e quello strale
A quel ch'io veggio, ai voglia di tornare
A far due solchi in mare
Colle coma di bove,

Disse Cupido a Giove. Zappi.

(Перевод:
Вот Зевес сказал Эроту:
«Ну ж, Гарсон ты озверелый,
Изломаю лук я твой и стрелы».
«Вижу, снова ты захочешь вскоре
Плыть быком рогатым в море,
Своему покорен интересу», -
Так сказал Эрот Зевесу. - итал.).

л. 57 об. (с. 179):
Ода Сафы

Sottil fucco vorace entro le vene
Gli occhi mi benda, piu non odo, e sento
Che vivo ancor; ma vivo delle pene
Coll' alimento
Scorre per le convulse membra un gelo
Delle stille di morte: io mi scoloro.
Siccome il fior diviso dallo stelo»
Ecco ch'io moro.

(Перевод:
Всежрущий пламень кровь сжигает в жилах,
Сковал мне взор, и чую с содроганьем,
Что жив еще, но боле жить не в силах:
Согбен страданьем,
В предсмертных корчах холодеют члены,
По капле яд погибельный глотаю,
И, как цветок, чей сломан стебель тленный,
Я умираю. - итал.).

Аретина Эпитафия

Qui giace Loredan poeta tosco:
Di tutti disse mal, fuoche di Dio
Scusandosi col dir: non lo conosco.

(Перевод:
Здесь вспомним о поэте Ларедане:
Он всех бранил, за исключеньем Бога,
С кем не был и знаком, живя в Тоскане. - итал.).

л. 58 (с. 75);
Siam navi all'onde algenti,
Lasciate in abbandono:
Impetuosi venti,
I nostri affetti sono,
Ogni piacere e un scoglio
Tutta la vita ё un mar.
Ben qual nocc'hiero in noi,
Siede raggion: ma poi
Pur dall'ondoso orgoglio,
Si lascia transportar. Metastasio.

(Перевод:
Мы в хладных хлябях челны,
Покиньте нас смятенных:
Порывны вихри, волны –
Мир чувствий, нам сужденных.
Нам в радость скал твердыни,
Нам жизнь - простор морей.
Сидит в нас кормчий умный
И медлит... Но по шумной,
По пенной мы пучине
Стремимся в путь скорей. - итал.).
л. 58 (с. 69):
Nel cammin di nostra vita,
Senza i rai del ciel cortese,
Manca il cor vacilla il pie.
? compir le grand! imprese,
L'arte giova, il senno u .parte,
M? vacilla il senno i parte,
Quando amico il ciel поп ё. М &;lt;etastasio&;gt;

(Перевод:
Ha дорогах нашей жизни,
Без очей любезных неба,
Нет полсердца, хромоног...
К завершенью дел потреба -
Есть искусство, меры чувство,
Да не впрок оно, искусство,
Коль ты небу не дружок (итал.).
л. 58 (с. 226):
Вот забавная эпиграмма.
Un pellegrin, che molto il somigliava
Vedendo Augusto, Lieto il domandava:
Venne in Roma giammai chi t'era madre?
Rispose, no: ma spesso si mio padre.

(Перевод:
Бродяга был, на Августа похожий;
Над ним задумал подшутить прохожий:
«Не в Риме ли жила твоя мамаша?»
А он: «Да нет, но часто там папаша...» - итал.).
Выписки из сочинения А. Скоппы в записной книжке «Разные замечания» заслуживают внимания по целому ряду причин. Во-первых, они позволяют уточнить состав, источники записей. Во-вторых, их система, последовательность проясняют характер интереса Батюшкова к итальянской поэзии. Наконец, жанровая специфика выписок, круг авторов подтверждают интерес Батюшкова к легкой поэзии, конкретизируют его эксперименты в овладении различными типами стиха.

В книге А. Скоппы обнаружен источник одной из эпиграмм Батюшкова, имеющей название «Мадригал Мелине, которая называла себя Нимфою»:

Ты Нимфа, Ио; нет сомненья!
Но только... после превращенья!
(I, 241)
Ср. в «Опыте...» А. Скоппы (с. 226):
Quella donna vid'io
Da te tanto vantata:
Ma parve la ninfa lo
Ma metanofosata.

(Перевод:
Та, кого велеречиво
Восхвалял ты, мне явилась:
Знать, и вправду нимфа Ио,
Но уже преобразилась. - итал.).

(Все стихотворные переводы с итальянского языка специально для этой статьи сделаны проф. МГУ А. А. Илюшиным, которому автор приносит глубочайшую благодарность.)

Впервые эпиграмма Батюшкова была опубликована в его «Опытах в стихах и прозе» (раздел «Смесь») и обычно датируется июлем-августом 1809 года. Думается, она была создана в период заполнения записной книжки отрывками из «Опыта итальянской поэзии...» А. Скоппы и одновременно с переводом стихотворения П. Ролли, то есть в мае-ноябре 1810 года, хотя, может быть, на основании некоторых фактов эти переводы можно датировать и точнее - маем-июлем 1810 года. Дело в том, что все выписки из сочинения А. Скоппы находятся в книжке «Разные замечания» до 98 листа, а перевод на этом листе датирован самим Батюшковым ноябрем 1810 года, с указанием: «в деревне». В деревню, т.е. в Хантоново, поэт уехал из Москвы в июле. Поэтому можно предполагать, что подаренную в мае записную книжку он заполнил (в мае-июле) в Москве, в том числе и выписками из «Опыта...» А. Скоппы. Об авторе эпиграммы А. Скоппа сообщил следующее: «...un jeune homme fran?aise, mon ?colier».( Один молодой француз, мой ученик (франц.))

Весь материал выписок, переводов из сочинения А. Скоппы, тесно связанный с записной книжкой «Разные замечания», позволяет утверждать: чтение «Опыта итальянской поэзии...» относится к маю-июлю 1810 года, к московскому периоду жизни поэта, и является одним из первых свидетельств его интереса к итальянской литературе.

Четыре книги Батюшкова - лишь небольшая часть тщательно собиравшейся им библиотеки. В 1809 году он признавался Н. И. Гнедичу: «У меня мало книг, потому-то я одну и ту же перечитываю много раз, потому-то, как скупой или любовник, говорю об них с удовольствием, зная, что тебе этим наскучить не можно» (II, 110). Видимо, к концу жизни в библиотеке было немало интересных изданий (речь идет о конце сознательной жизни), но оставался неизменным принцип чтения: перечитывание любимых сочинений, творческая работа на страницах книг.

Можно только догадываться, как и когда книги Батюшкова оказались в библиотеке Жуковского. Скорее всего, они были спасены от сожжения и подарены Жуковскому самим Батюшковым или его сестрой, Александрой Николаевной, в 1826 -1827 годах. Но это только предположение, требующее дополнительной проверки.

Несомненно одно: обнаруженные в библиотеке Жуковского (собрание НБ ТГУ) книги Батюшкова - залог тесных дружеских отношений двух поэтов. Каждая из них представляет интерес для уточнения некоторых моментов жизни и творчества поэта, для конкретизации его читательских принципов.