Лазарчук P.M. Сестра поэта, помещица сельца Хантонова

Пример добрых дел есть лучшее, что мы можем даровать тем, кто живет вместе с нами; память добрых дел есть лучшее, что можем оставить тем, кто будет жить после нас.

В.А. Жуковский

Еще несколько десятилетий назад тема этой статьи могла бы вызвать лишь снисходительную улыбку. В биографии замечательных людей находилось место только их родителям. Писать об остальных родственниках было не принято: в лучшем случае они удостаивались упоминания или лаконичной справки. Оказавшись лишними в жизнеописаниях своих великих братьев или сестер, они утрачивали последнюю возможность остаться в истории.

Родившиеся в конце XVIII века, воспитанные на идеалах добродетели и чувствительности, сестры К. Батюшкова строили свою жизнь в соответствии с этими ценностями, готовя себя к единственному поприщу - «быть человеком».[«Хорошо быть ученым, поэтом, воином, законодателем и проч., но худо не быть при этом «человеком»; быть же «человеком» - значит иметь полное и законное право на существование и не будучи ничем другим, как только «человеком», - писал Белинский. -Белинский В.Г. Полy. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 391.] Они не подозревали, что могут наступить другие времена, а с ними придут и «овладеют массами» другие идеи. «Винтик» в громаде государственной машины, обыкновенный отдельный человек переставал быть значительным и заметным. Признавалась лишь роль «винтов», крупных «маховиков»: их называли замечательными людьми. Полагали, что они могут двигать махину сами, без участия, то есть без помощи, «винтиков». Возвращение к пушкинскому пониманию истории «как живой цепи живых человеческих жизней <...> поколения простых, «неисторических» личностей» [Лотман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя: Пособие для учащихся. Л., 1981. С. 227.] неизбежно изменило и само представление о содержании жизни отдельного человека, и методику биографической реконструкции. Замечательную личность нельзя вообразить себе вне ее ближайшего окружения, вне ее Дома. Индивидуальную судьбу нельзя постичь, не выходя за ее пределы, не обращаясь к контексту, то есть к судьбам других людей, «проясняющим» друг друга. «Система биографий» [См.: Гордин Я. Индивидуальная судьба и система биографий // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1978. Т. 37. № 6. С. 533-539.] - так определил этот метод работы Я. Гордин.

Предлагаемая статья - четвертый из серии опубликованных нами биографических очерков, посвященных вологодскому окружению К. Н. Батюшкова [Лазарчук Р. М. Новые архивные материалы к биографии К. Н. Батюшкова (о принципах построения научной биографии поэта) // Русская литература. 1988. № 4. С. 148-164; Гревенс Г. А. (Из архивных разысканий о вологодском окружении К. Н. Батюшкова) // Материалы по истории вологодского дворянства. Вологда, 2001. С. 246-268; Новое о вологодском окружении К. Н. Батюшкова (доктор И. И. Энгельмейер) // Русская культура на рубеже веков: русское поселение как социо-культурный феномен: Сб. статей / Гл. ред. Г. В. Судаков. Вологда, 2002. В печати.], и первое из задуманных жизнеописаний сестер поэта. Он любил их и считал их «дружбу» своим «единственным и, может быть, вернейшим благом в мире». [Батюшков К. Н. Соч.: В 2т. М., 1989. Т. П. С. 335. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте, в скобках указываются том и страница.] Они и были его семьей, создать собственную семью Константину Николаевичу было не суждено. Поэтому, создавая биографии сестер поэта, то есть реконструируя внешний событийный ряд, чувства, поступки, характеры, отношения, мы одновременно создаем и биографию К. Батюшкова. Младшая сестра Константина Николаевича Варвара родилась 21 ноября 1791 года [Кошелев В. А. К биографии К. Н. Батюшкова // Русская литература. 1987. № 1. С. 172.] и крещена в церкви «Святые великомученицы Екатерины, что во Фроловке», 3 декабря 1791 года.

Восприемницей новорожденной была дочь губернатора Петра Федоровича Мезенцева (крестного отца Константина Батюшкова), девица Варвара. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 47. Л. 115.] Младшая сестра поэта - единственная из четырех дочерей Николая Львовича и Александры Григорьевны Батюшковых, получившая имя по святцам: 4 декабря православная церковь чтит святую великомученицу Варвару. (Напомним, старшие сестры Константина Николаевича Анна (1780 — 1808) [Она родилась 25 апреля 1780 года в родовой усадьбе Батюшковых селе Даниловском. - ИРЛИ. Ф. 19. Ед. хр. 57. Л. 63 об.; ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 26628. Л. 2 об. Об А. Н. Батюшковой (в замужестве Гревенс) см.: Лазарчук P. M. Гревенс Г. А. (Из архивных разысканий о вологодском окружении К. Н. Батюшкова) // Материалы по истории вологодского дворянства. Вологда, 2001.] и Елизавета (1782 – 1853 [По данным «Метрической книги церкви Всемилостивого Спаса, что на Угле», Е. Н. Батюшкова родилась 21 апреля 1782 года в селе Глуповском Грязовецкого уезда Вологодской губернии. - ГАВО. Ф. 496. Оп. 10. Ед. хр. 9. Л. 429. № И. См. также: ИРЛИ. Ф. 19. Ед. хр. 57. Л. 63 об.]) названы в честь покойных бабушек Анны Петровны Батюшковой (урожденной Ижориной) и Елизаветы Степановны Бердяевой (урожденной Соколовой) [См. о ней: Лазарчук Р. М. Родословная Бердяевых. Новые материалы к биографии К. Н. Батюшкова // Череповец: Краеведческий альманах. Вологда, 1996. Вып. I. С. 141-142.], Александре (1783 – 1841) [Она родилась 1 сентября 1783 года в Великом Устюге. — ГАВО. Ф. 496. Оп. 7. Ед. хр. 11. Л. 30 об.] дали имя матери.) Святую великомученицу Варвару наши предки почитали хранительницей от внезапной смерти. В переводе с греческого это имя значит «чужеземка, иностранка».

Судьба не подарила Варваре Николаевне никаких воспоминаний о матери. Душевная болезнь Александры Григорьевны началась в Вятке летом 1793 года [См. об этом: Лазарчук P. M. Новые архивные материалы к биографии К. Н. Батюшкова (о принципах построения научной биографии поэта). С. 153-155.], когда ребенку было всего полтора года. В три года четыре месяца девочка лишилась матери. В конце 1798 года Варвара уже находилась в петербургском пансионе мадам Эклебен, воспитанницами которого с конца 1780-х годов были старшие сестры поэта Анна и Елизавета, а позднее (с начала 1790-х) - Александра. По-видимому, Николая Львовича Батюшкова устраивали не только «программа» и уровень обучения (он гордился «порядочным воспитанием» [Там же. С. 154.], которое получили его дочери), но и личные качества Марии Ивановны Эклебен. Она не заменила и не могла заменить «бедным сиротам» [См. черновик письма деда поэта Л. А. Батюшкова мадам Эклебен (датировано декабрем 1798 года). - РГИА. Ф. 840. Оп. 1. Ед. хр. 65. Л. 95 об.] мать, но не оставляла их своими заботами.

Документальных свидетельств, относящихся к петербургскому периоду жизни Варвары Батюшковой, немного. Известно лишь, что какое-то время вместе с ней в пансионе мадам Эклебен находилась ее сестра Александра [Там же.], что их навещал брат. Вот единственный лаконичный (по-взрослому деловой и не по-детски светский) отчет десятилетнего Константина: «Вчерашний день препроводил я очень весело у сестриц моих, которые в присутствии моем писали к вам <старшим сестрам> письма с не весьма великим выговором, который подносят они вам за то, что вы к ним не пишете...» (II, 61). После отъезда Александры в Даниловское брат и сестра остаются в большом и чужом городе одни, изредка навещаемые отцом, старшими сестрами, родней. Одиночество не просто сблизило их. По-видимому, именно тогда в отношении брата к сестре определилось то главное, что сохранялось долго, почти в течение двух десятилетий. Он - старший, она - младшая. Старших сестер он любит, о них он нежно заботится. Младшую - обожает... Старших сестер Константин называет в письмах «Анна Николаевна», «милый друг Лизавета», «Елизавета Николаевна», «любезная Александра». Обращения к младшей неизменно ласковы: «Варечка», «Варинька», «милая», «добрая»... Она для него всегда маленькая (даже если ей уже двадцать). На нее нельзя рассердиться (даже если она не пишет ему писем), ее можно лишь пожурить: «Вариньку, ленивую девочку, целую самым ленивым манером» (II, 61). Получив от императрицы Марии Федоровны бриллиантовый перстень (за «маленькую драму для праздника в Павловском»), Константин Николаевич спешит «повеселить» младшую сестру роскошным подарком: «Он годится ей в приданое» (II, 299, 298, 299).

Слабое здоровье Вареньки, частые обострения болезни, сопровождавшиеся «горячкой, нервными припадками <...> судорогами лица, головными болями», лишавшими «ее сил и едва ли не жизни», кашлем с кровью [Из писем родных к К. Н. Батюшкову (публикация П. Р. Заборова). См. в наст. изд. (письмо 1).], - причина непрестанных волнений и страхов Батюшкова: «Бога ради, утешь меня Варинькой: скажи, что ей легче. Я очень о ней беспокоюсь» (II, 303). Когда Варвара Николаевна достигла возраста невесты, к этим переживаниям брата прибавилась и тревога за ее будущее. Мысль о необходимости «устроить Вареньку» звучит в его письмах старшим сестрам то как мольба («Я бы все на свете отдал...» (II, 21)), то как заклинание («Что разбирать чины и богатство? Был бы честный и не совсем убогий человек и ей нравился, вот главное. Вот моя молитва перед господом! Да будет на ней его святое Провидение и молитвы покойной незабвенной нашей матери» (II, 245)). «Участь Вариньки» «беспокоила и огорчала» Батюшкова «даже на походах», среди сражений и вблизи смерти: «Я назову тот день счастливым, когда она выйдет замуж, и заклинаю вас всех именем Неба не пропустить случая!» (II, 296). Но годы шли, надежды на замужество Варвары Николаевны таяли. Начиная с 1815 года в письмах Батюшкова к старшим сестрам появляются упреки в их «бездействии», сначала скрытые («...если бы Господь услышал мою молитву о перемене ее участи <...>. Впрочем, то, что у вас судьбою называется, весьма нерассудительно. Ветер не заносит женихов <...>. Надобно самим сделать половину дороги» (II, 359)), а потом явные и даже резкие: «...в течение года могли бы, кажется, что-нибудь сделать: мы Францию завоевали в шесть месяцев» (II, 461).

Последнее (из сохранившихся) писем на эту тему датируется исследователями сентябрем 1817 года. В контексте писем поэта родным оно воспринимается как нечто инородное. Во-первых, нарушена установка жанра. Письмо - текст для «немногих» и одновременно не ограничивающий этих «немногих» только автором и адресатом. Эпистолярная традиция конца XVIII - первой трети XIX века сознательно ориентировалась на «постороннего»: письма распространялись в «рукописях» и читались; письма родным - в особенности. Сентябрьское письмо 1817 года адресовано только Е.Н. Шипиловой. Об этом говорит открывающая письмо фраза: «Прошу никому этого не читать» (II, 460).
Не менее значимы и другие «отступления» от «нормы» жанра. Мозаической структуре письма, свободе разговора, предполагающей «переключение» с одной темы на другую, противопоставлен принцип строгого отбора материала. Это диалог на одну тему («поговорим о деле для нас важном»), разговор чистосердечный и «в простых словах» (II, 460, 461). Сентябрьское письмо 1817 года интересно для биографа поэта по многим причинам. Во-первых, оно позволяет установить степень доверия в отношениях брата и младшей сестры: «Варинька за несколько часов до отъезда моего прибегла ко мне со слезами: она желает, чтобы участь ее чем-нибудь решилась, и желание ее справедливо!» (II, 461). (Заметим, что в ситуации сверхделикатной, на первый взгляд, сугубо женской (она связана с неопределенностью отношений, с затянувшимся «романом» В. Н. Батюшковой и А. А. Соколова) младшая сестра ищет помощи у брата, приехавшего из Петербурга.) Во-вторых, письмо обнаруживает глубину понимания К. Батюшковым переживаний сестры и сострадания ей: «Я видел, как бедная Варинька мучится: мне и за нее очень больно» (II, 461). В-третьих, цитируемый документ засвидетельствовал, быть может, самое главное в отношениях поэта с сестрами. Единственный брат (он моложе Елизаветы Николаевны на пять лет) в этой маленькой семье (он и три сестры) - старший. Он мудрее, опытнее сестер, решительнее их. Он знает, как выйти из создавшегося положения: «Более года она <Варенька> томится по-пустому. Ничего у нас не делается, а целому миру все известно <...>. Не навлекайте себе огорчений пустым деликатством <...>. Дела делаются просто. Да или нет — вот и вся песня у благоразумных людей. А полтора года...» (II, 461). Видно, что письмо давалось поэту трудно. Великолепный очерк психологии Батюшкова, оно передает все перепады его настроения: от резкостей («Но решите чем-нибудь. Еще повторю, решите! И не выдумывайте предлогов для проволочки») до боязни обидеть Елизавету Николаевну («Ты, милый друг, старшая всем <...> тебе не должно покидать ее <Вареньку>. Ты сделала для нее все, что могла, я знаю это; но теперь кончи же начатое или откажи Аркад<ию> Апол<лоновичу> начисто») и к новому взрыву («Кончите бога ради»), сменившемуся раскаянием и оправданиями («но я лучше замолчу, в надежде, что ты все это решишь, и к лучшему для сестры. Уверен также, что простишь мне мои слова и мое простодушие. Я иначе быть не умею с людьми, которых люблю, особенно с родными» (II, 461)). Наконец, сентябрьское письмо 1817 года содержит своеобразную (и заметим, единственную) характеристику Варвары Николаевны, результат отстраненного взгляда на нее («Она имеет столько хороших качеств»), и четко сформулированное представление о своих обязанностях по отношению к младшей сестре: «Ее участь нам должна быть всего драгоценнее в мире: ибо мы старшие ей и провидением назначены быть ей путеводителями и избавлять от огорчений, а не вводить в несчастия» (II, 461).

Болезнь отца Н. Л. Батюшкова (Александра и Варвара находились в это время в Даниловском: «Он на руках твоих и сестры, следственно, может быть покоен» (II, 471)), затем его смерть (около 20 ноября 1817 года) отодвинули свадьбу Варвары Николаевны. Из письма поэта А. Н. Батюшковой от 24 января 1818 года видно, что к предстоящей свадьбе младшей сестры Константин Николаевич отнесся философски: «...радуюсь, что дело Вареньки будет иметь какой-нибудь конец: их дело быть счастливыми, наше не допускать дурачиться и вредить себе. Если будут счастливы, то я первый порадуюсь от души: может быть, и будут...» (II, 477).

Основным источником реконструкции этого периода жизни В. Н. Батюшковой (от окончания пансиона до замужества -1818) стали письма К. Батюшкова сестрам Елизавете и Александре. Среди опубликованных писем поэта нет ни одного, адресованного Варваре Николаевне. Естественен вопрос почему: они не сохранились или их не было? Установление истины, несомненно, связано со знанием некоторых обстоятельств жизни Варвары Батюшковой. По-видимому, до 1806 года она находилась в петербургском пансионе мадам Эклебен. Женитьбу Н. Л. Батюшкова на А. Н. Теглевой дети не приняли. Семейный конфликт завершился разделом имения покойной матери. С осени 1807 года Варвара живет то в Вологде, в семье Е. Н. и П. А. Шипиловых («...Варинька провела у тебя <Елизаветы> лучшие годы жизни своей» (II, 461)), то в Хантонове, с сестрой Александрой. Письма брата, безусловно, предназначались всем сестрам. В ответ он чаще всего получал коллективные письма. Судя по публикации П. Р. Заборова, Варвара Батюшкова не только принимала участие в этих семейных посланиях (см. наст. изд. № 4, 5), но и писала брату отдельно (там же, № 6), всегда по-французски и всегда лаконично. Опубликованные П. Р. Заборовым письма Варвары Николаевны датированы 1812 годом. Время многое изменило и в ее жизни, и в ней самой. Не могли не измениться и ее письма. Брат, конечно же, писал Варваре Николаевне отдельно, но, думается, по-настоящему самостоятельной их переписка могла стать только после замужества младшей сестры поэта, когда у нее появились своя семья и свой Дом. Последнее упоминание о любимой сестре находим в письме К. Н. Батюшкова (4 октября нов. стиля 1819. Неаполь) Александре Николаевне (II, 563). Однако ни одного слова из этого эпистолярного диалога до нас не дошло. Все поглотила Лета.

В результате предпринятых нами разысканий (были обследованы соответствующие фонды архивов Вологды, Ярославля, Рыбинска и Петербурга) обнаружилось, что основной формой текста, в которой засвидетельствованы реалии жизни В. Н. Соколовой с 1818 года, стал деловой документ.

6 февраля 1818 года дочь коллежского советника Николая Львовича Батюшкова девица Варвара была повенчана с грязовецким помещиком лейтенантом Аркадием Аполлоновичем Соколовым. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 96. Л. 118 об. № 1.] Венчание происходило в Вологодской церкви Иоанна Предтечи, что в Рощенье, прихожанами которой были Е. Н. и П. А. Шипиловы [По данным «Книги окладной <...> на 1810 год», коллежский асессор Павел Шипилов имел в I части города «дом старый и новый, по плану, деревянный, за 2000 <рублей> все с землею и строением». - ГАВО. Ф. 476. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 21 об. № 128.] и В. Н. Батюшкова. (Свадьба была омрачена смертью дочери Шипиловых Параскевы. Она родилась 7 февраля и не прожила и недели. [Там же. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 96. Л. 114 (№ 2), 119 об. (№ 1).])

Документального подтверждения присутствия К. Н. Батюшкова на свадьбе младшей сестры у нас нет. Судя по «Краткой летописи жизни и творчества К. Н. Батюшкова», составленной В. А. Кошелевым, 9 января 1818 года поэт возвращается из Даниловского в Петербург, «где живет до 11 мая» (I, 492). Однако мужа Варвары Николаевны Константин Николаевич знал хорошо. Аркадий Аполлонович Соколов был двоюродным братом Александры Григорьевны (матери поэта и его сестер), а значит, приходился всем им двоюродным дядей. (Бабушка поэта по материнской линии Елизавета Степановна и отец Аркадия Аполлоновича - Аполлон Степанович - были родными сестрой и братом.) Брат Аркадия Аполлоновича - Платон Аполлонович - трогательно опекал Константина, обучавшегося в пансионе Триполи, поддерживая в нем литературные наклонности. Ему 14-летний Батюшков посвятил свое первое сочинение - перевод на французский язык «Речи на коронацию <...> Александра I» митрополита Платона.

Точная дата рождения Аркадия Соколова неизвестна. По сведениям, сообщаемым И. Н. Ельчаниновым, он родился в родовом имении Соколовых Менчакове 7 сентября 1778 года [Елъчанинов И. Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Ярославль, 1913. Т. VII. С. 105.], по данным метрической книги о бракосочетавшихся - в 1786 [ГАВО. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 96. Л. 118 об.], согласно формулярному списку - в 1783. [Там же. Ф. 178. Оп. 6. Ед. хр. 684. Л. 3 об.]

Основные события «внешней» биографии А. А. Соколова восстановлены нами по его формулярному списку, хранящемуся в Государственном архиве Вологодской области. Свою действительную службу А. Соколов начал в 1791 году капралом гвардейского Семеновского полка. Однако через пять лет (10 июня 1796 года) он был определен в Морской кадетский корпус, по окончании которого (в октябре 1798 года) оставлен «при оном» подпоручиком. В 1797 - 1800 годах унтер-офицер, потом мичман Соколов участвовал в нескольких кампаниях и морских походах от Кронштадта до Копенгагена, Ревеля, Паунсверка, Киля, островов Травемюнде, Варнемюнде и обратно. 30 октября 1803 года А. Соколов (по собственному прошению) был «уволен от службы» «за болезнию». «Сверх указа» об отставке флота лейтенант Соколов «получил аттестат об отличном усердии по службе».

Только через три с половиной года - в январе 1807 - он вернется на службу, но уже в качестве пятисотенного начальника земской милиции, избранного вологодским дворянством. Эту «должность» лейтенант Соколов «отправлял» в Сольвычегодском уезде. Наполеоновские войска приближались к границам России. Милиция, то есть войско, формируемое из граждан только на время войны (народное ополчение), создавалась по указу Александра I в поддержку армии, вынужденной воевать на разных фронтах. Патриотический порыв охватил все русское дворянство. (Оставив прежнюю спокойную службу («при письменных делах») в Министерстве просвещения, Константин Батюшков отправляется в Пруссию. Он сотенный начальник милиционного баталиона.) Труды А. А. Соколова в Вологодской подвижной милиции были отмечены наградой. В мае 1808 года он получил золотую медаль. По-видимому, Аркадий Аполлонович пользовался уважением пошехонского дворянства, избравшего его «почетным» для встречи принца Георгия Голштейн-Ольденбургского в 1811 году.

В 1813 - 1816 годах А. Соколов служил в комиссариате Военного министерства («для разных поручений»), то есть по интендантской части. Он был награжден бронзовой медалью (1814). В марте 1816 года А. А. Соколов уволен в отставку «по прошению за болезнию» с прежним чином лейтенанта и с аттестацией «к повышению достоин».

В январе 1825 года Аркадий Аполлонович определен почетным смотрителем училищ Вологодского уезда. [Там же. Л. 3-5 об.] Это была выборная должность, она не только не предполагала жалованья, но и требовала ежегодного взноса. По-видимому, деятельность, связанная с надзором за обучением и воспитанием детей, соответствовала складу характера Аркадия Аполлоновича. С 7 июня 1830 года по 23 апреля 1832 года он был директором училищ Вологодской губернии, сменив на этой должности П. А. Шипилова, назначенного директором 2-й Санкт-Петербургской гимназии. Причиной отставки А. А. Соколова стало преобразование гимназии в семиклассную. [См. об этом: Материалы для истории Вологодской дирекции училищ // Памятная книжка для Вологодской губернии на 1860 год. Вологда, 1860. С. 81.]

Аркадий Аполлонович не сделал карьеры ни по военной, ни по учебной части (он оставил службу в чине коллежского асессора - гражданский чин VIII класса). У него было другое призвание: помещик, хозяин. Выйдя в отставку, он уезжает из Вологды. В 1830 - начале 1840-х годов Соколовы живут в родовом имении сельце Жукове Пошехонского уезда Ярославской губернии. У Аркадия Аполлоновича всего 145 «ревизских душ мужеска пола с землею, пустошами и пожнями» в Пошехонском уезде Ярославской губернии и Грязовецком и Кадниковском уездах Вологодской губернии. [] После смерти он оставил вдове и сыну незаложенное имение [ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 165 об.] (по тем временам великая редкость) и капитал в 13300 (ассигнациями), или в 3800 рублей серебром. [ГАВО. Ф. 178. Оп. 6. Ед. хр. 684. Л. 16.] Стихия Аркадия Соколова - земля, сады и парки, красота, сотворенная руками человеческими. Таким воспринимал его и К. Батюшков: «Аркадию Аполлоновичу мой душевный поклон. Желаю ему успеха в садоводстве. Но не надеюсь, что он меня перещеголяет секирною работою» (II, 335) или: «Аркадию Аполлонычу мой усердный поклон: скажи ему, как бы его хозяйство и деревни хороши ни были, но я найду его покритиковать и, если ему угодно, приеду с топором прочищать виды: он знает, как я ему часть усовершенствовал» (II, 408). Чувства, испытываемые поэтом к А.А. Соколову, объясняются не только родством, но и духовной близостью. «Между тем скажем о стихах твоих, - пишет поэт Н. Гнедичу 24 июня 1808 года из Хантонова, - которые я Соколову расхвалил, - а он не глуп и чувствовать может...» (II, 78).

Кратким получился наш очерк об А. А. Соколове. И это (пока!) все, что мы знаем о муже младшей сестры поэта, его друге, об одном из тех, кого К. Батюшков любил и о ком вспоминал «под пулями»: «Арк<адию> Апол<лоновичу> мое почитание; я со слезами помню его провожание из Меников. Бога ради, любите меня» (II, 81).

На хантоновской земле об Аркадии Аполлоновиче до сих пор живет дурная молва. До сих пор здесь помнят о разделении Хантонова на две половины: «барышнину» (или «Варварину») и «Аркадьеву» (считается, что это произошло в 1855 году, «когда Варвара Николаевна стала единоличною хозяйкой» деревень Хантонова, Петряева, Филимонова), - о «неприязни» «и даже драках между «барышниными» и «Аркадьевыми» крестьянами. Утверждают, что «Аркадия» «недолюбливали, прежде всего за то, что после крестьянской реформы он продал самую лучшую плодородную землю, прилегавшую к деревне и усадьбе, хантоновскому купцу И. И. Вдовину». [Воспоминания хантоновских крестьян об усадьбе Батюшковых (Сообщение А. П. Жданова) // История в лицах: Историко-культурный альманах. Череповец, 1993. Вып. I. С. 144-145.]

История родовой усадьбы Бердяевых - Батюшковых представляет собой особый сюжет, над которым мы давно работаем. Предпринятые нами разыскания, систематизация, изучение документов о разделе имения, хранящихся в Государственных архивах Вологодской и Ярославской областей, рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом), позволяют утверждать, что В. Н. Соколова никогда не была «единоличной хозяйкой» Хантонова, что А. А. Соколов не мог (по существующим тогда законам) владеть собственностью своей жены, что он умер (об этом ниже) задолго до реформы 1861 года. «Исправляя» «память народа», мы возвращаем Аркадию Аполлоновичу его доброе имя: ведь «персонажи исторических событий молчат и не могут ответить на несправедливую или недобросовестную критику в их адрес». [Валевский А. Л. Биографика как дисциплина гуманитарного цикла // Лица: Биографический альманах. СПб., 1995. Вып. 6. С. 61.] Что же касается предания, бытующего среди жителей деревни Хантонова Череповецкого района Вологодской области, то его феномен еще предстоит исследовать.

Как сложилась семейная жизнь В. Н. и А. А. Соколовых? Какой из прогнозов К. Н. Батюшкова («...их дело быть счастливыми», «если будут счастливы...») оправдался? Не знаем. Несомненно лишь то, что душевная болезнь Константина Батюшкова была для обоих супругов неутешным горем. Но ни одного прямого свидетельства, относящегося к этой сюжетной линии жизнеописания Варвары Николаевны, нам не известно, и потому мы принуждены искать косвеннные.

В божнице хантоновского дома В. Н. Соколовой немного икон. Их состав довольно традиционен: Спаситель, Рождество Богородицы, всенародно прославленная и почитаемая Казанская икона Божией Матери (с нею связан Храмовый праздник сельца Хантонова, приходящийся на 8(21) июня, может быть, потому эта икона представлена и в простом, и в нарядном оформлении), святитель Николай Чудотворец (память о небесном покровителе отца и сына Варвары Николаевны) [Охранительная опись движимого имения В. Н. Соколовой. - ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Ед. хр. 1880. Л. 13.]... Когда в ее доме, в ее Малой Церкви, появилась икона «Взыскание погибших», неизвестно. Этого образа Пресвятой Богородицы (судя по описям) не было ни в родовой усадьбе Батюшковых Даниловском [См.: Опись имения Батюшковых в селе Даниловском (Публикация В. А. Кошелева) // Устюжна: Историко-литературный альманах. Вологда, 1993. Вып. II. С. 196-200.], ни в сельце Хантонове [Материалы об усадьбе Батюшковых в Хантонове (Публикация В. А. Кошелева). С. 138.], и, значит, сестра поэта едва ли могла получить эту икону по наследству. В таком случае самый факт приобретения ее оказывается знаковым: «Трогательнейшее наименование, усвоенное Пречистой Деве», выражает «глубокую и благодарную думу Человечества о Богоматери, как о последнем прибежище, последней надежде потерянных людей». [Богоматерь. Полное иллюстрированное описание ея земной жизни и посвященных ея имени чудотворных икон: В 2ч. / Под ред. Е. Поселянина. Репринт, изд. Киев, 1994. Ч. I. С. 151-152.] Комментируя название иконы, исследователь пишет: «Погибший», - какое страшное слово! Над человеком, значит, добро окончательно утратило свою силу; он никогда не вернется в число людей, живущих здоровой жизнью. <...> потерянный для земли, потерявший себя для неба...» [Там же. С. 152.] Не к этому ли образу Пресвятой Богородицы обращала Варвара Николаевна свои мольбы о «погибшем» брате?..

1840-е годы в создаваемой нами летописи жизни В. Н. Соколовой представлены двумя скорбными датами. В 1841 году скончалась ее сестра Александра. [Материалы об усадьбе Батюшковых в Хантонове (Публикация В.А. Кошелева). С. 137.] Обнаружить метрическую запись о смерти А. Н. Батюшковой пока не удалось, и потому прямых и точных ответов на вопросы: где умерла и где похоронена Александра Николаевна — у нас нет. Есть лишь гипотеза, основанная на косвенных доказательствах. Они появились в результате анализа документа, опубликованного В. А. Кошелевым.

Раздел «Имущество» в «Описи <...> имению, оставшемуся после покойной помещицы из дворян девицы Александры Николаевны Батюшковой, состоящему Пошехонского уезда в сельце Хантонове...» включает 21 наименование. [Там же. С. 138-139.] Ничтожно мало... Однако дело не только в количестве вещей. Поразительна случайность их подбора. «Погребец с жестяными чайницей и сахарницей, две чашки с блюдечками <...>. Дорожный накладной сундук пустой...» Но куда, в какие путешествия отправится страдающая душевной болезнью и уже далеко не молодая женщина? «Утюгов с плитами три» - и ни одной вещи из гардероба Александры Николаевны... «Книг французских разных двенадцать, русских пять <...>. Чернильница чугунная <...> две шкатулки малые, одна обита красным сафьяном, а другая под лаком» [Там же.], - все эти вещи из прошлого - из жизни до 1829 года, когда А.Н. Батюшкову настиг тяжелый наследственный недуг. Теперь ненужные, они кажутся лишь грустным напоминанием о той, которая любила читать, поддерживала постоянную переписку с братом, сестрами, отцом, сама управляла имением (и, значит, вела хозяйственные книги), а в шкатулках хранила скромные украшения. Константин Николаевич считал ее щеголихой: «Посылаю и тебе тафты самой модной, полосатой, жаль, что не успел к праздникам; но для тебя все равно: ты и в будни щеголять любишь» (II, 388). Никаких реальных (материальных) следов недавнего присутствия Александры Николаевны в доме нет, здесь (судя по описи) нет даже самой необходимой мебели: кровати, стола, стульев. Думаем, что А. Н. Батюшкова умерла не в Хантонове. Рискнем предположить, что последние годы своей жизни она провела в семье сестры В. Н. Соколовой в сельце Жукове Пошехонского уезда Ярославской губернии. В таком случае местом ее упокоения должно было стать кладбище Николо-Ухтомской церкви села Никольского Пошехонского уезда, что на Ухтоме. Подтвердить или опровергнуть наши предположения могут только документы. Но в Государственном архиве Ярославской области, в филиале Государственного архива Ярославской области (г. Рыбинск) метрической книги этой церкви за 1841 год нет; нет в этих архивах и метрической книги церкви села Спасского, что на Мяксе, находившейся в трех верстах от Хантонова.

Эпизод из биографии А. Н. Батюшковой появился в нашем сюжете о Варваре Николаевне, конечно же, не случайно. Это не отступление, не «мимоходящее рассуждение», а конкретное подтверждение того, что судьбу одного человека «невозможно понять» [Гордин Я. Индивидуальная судьба и система биографий. С. 534.] вне судьбы другого. А. Н. Батюшкова еще ждет своего биографа, хотя, быть может, самое главное в ее натуре уже определено. Хорошо знавший сестру поэта В. А. Жуковский назвал ее «единственной (курсив мой. - Р.Л.) по нежности сердца и бескорыстию в привязанности к брату». [Из письма В. А. Жуковского Е. Г. Пушкиной от 24 февраля 1826 года. - Жуковский В. А. Соч.: В Зт. М., 1980. Т. 3. С. 490.] Пять лет, проведенные рядом с душевнобольным Константином Николаевичем, сначала за границей (1824 - 1828), потом в Москве (1828), стали подвигом ее самоотверженной любви. Столь же нежно и преданно Александра Николаевна любила младшую сестру, находившуюся, как писал Батюшков, на ее «руках»: «Она тебе всем обязана» (II, 302). Этим словам нельзя не верить: Константин Николаевич был очень привязан к обеим сестрам. Где и как доживала свой век страдающая душевной болезнью Александра Николаевна - в одиночестве, на руках своих дворовых, или в доме любящей сестры, окруженная ее вниманием и заботой? Ответ на этот вопрос следует искать в биографии В. Н. Соколовой. Был ли в ее жизни такой же подвиг самоотверженной любви? Способна ли она была помнить добро и возвращать долги?.. Кажется, на этот счет у К. Н. Батюшкова сомнений не было.

В 1843 году Варвара Николаевна овдовела. Аркадий Аполлонович Соколов скончался 20 октября 1843 года и похоронен при Николо-Ухтомской церкви [ГАВО. Ф. 178. Оп. 6. Ед. хр. 684. Л. 12, 15.] села Никольского Пошехонского уезда Ярославской губернии.

Но были и радости. В 1847 году из Петербурга в Вологду возвратилась семья старшей сестры, единственной оставшейся в живых, Елизаветы Николаевны. (П. А. Шипилов вышел в отставку.) Пятнадцать лет они прожили в разлуке, видясь редко, но всегда помня и поддерживая друг друга. Так было в феврале 1833 года, вскоре после смерти сына Шипиловых Алеши. «...Приехавшая сюда сестра Варвара Николаевна пребудет, и Лиза моя не одна и имеет хоть некоторое утешение в беседе с близкою сердцу (курсив мой. - Р.Л.)» [ИРЛИ. Ф. 19. Ед. хр. 57. Л. 639.], - пишет П. А. Шипилов Е. Ф. Муравьевой. Очевидно, именно к этому времени (не ранее 1847 и не позднее 1853 года) относятся публикуемые искусствоведом М. Е. Даен в настоящем издании портреты сестер. Варваре Николаевне уже около или чуть более шестидесяти лет. Все в ее облике говорит о душевной мягкости и доброте. Младшая сестра поэта еще ничего не подозревает о несчастьях, которые ее ожидают.

Полнота и объективность биографической реконструкции во многом определяются «теми таинственными следами, какие оставлены жизнью на бумаге» [Замечание американского теоретика Кендалла. Цит. по: Валевский А. Л. Биографика как дисциплина гуманитарного цикла. С. 39.], тем, что «потенциальный персонаж сумел «рассказать» о себе». [Там же. С. 38.] В реконструируемой нами биографии В. Н. Соколовой ее единственный сын Николай все еще остается фигурой неясной, загадочной. Жизнь родного племянника поэта, которого (как свидетельствует современник) К. Н. Батюшков «очень любил» [Власов А. С. Заметки о жизни К. Н. Батюшкова в Вологде (Вступительная статья и публикация В. А. Кошелева) // История в лицах: Историко-культурный альманах. С. 155.], в печатных источниках представлена лишь немногочисленными отрывочными сведениями.

Весьма скромны и результаты предпринятых нами архивных разысканий.

Судя по записи, обнаруженной в метрической книге «города Вологды Предтеченской церкви, что в Рощенье», Николай Аркадьевич Соколов родился 8 февраля 1819 года. 11 февраля младенца крестили. Восприемником у купели был Павел Алексеевич Шипилов. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 99. Л. 154 об.] Впрочем, другого крестного отца у Николая Соколова и не могло быть. Мать новорожденного П. А. Шипилов знал с детства. Младенца назвали Николаем, в честь и память недавно скончавшегося деда - Н. Л. Батюшкова. И это был поступок. Женитьба Н. Л. Батюшкова на А. Н. Теглевой поссорила отца с детьми. Обиды не забывались долго, а мир в семье восстанавливался трудно, мучительно.
В биографии Н. А. Соколова много белых пятен. Неизвестно, какое образование он получил: закончил ли Николай Соколов Вологодскую гимназию, или родители определили его в петербургский пансион. (Последнее наиболее вероятно. С начала 1830-х годов в Петербурге жили П. А. и Е. Н. Шипиловы. Они могли навещать мальчика. Это обстоятельство, безусловно, должно было повлиять на решение родителей.)

Из гипотетического формулярного списка Н. А. Соколова (обнаружить подлинный документ нам не удалось) пока восстановлены отдельные записи. Самая ранняя из них относится к декабрю 1843 года — коллежский регистратор (гражданский чин XIV класса). [Там же. Ф. 178. Оп. 6. Ед. хр. 684. Л. 11.] В 1845 - губернский секретарь, «состоящий на службе при конторе» Академии художеств [См. об этом: Принцева Г. А. Н. И. Уткин. Л., 1983. С. 135.], в 1849 (по данным И. Н. Ельчанинова) - коллежский секретарь. [Ельчанинов И. Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. VII. С. 101.] Но в каком качестве (то есть на какой должности) и почему именно в Академии художеств? - Наши поиски в этом направлении оказались безуспешными.

Считается, что имя - это своеобразная «эмблема» человека. В нем все: характер, судьба, «духовное и душевное» строение личности [Флоренский П. Имена. М., 1993. С. 70.], ее грядущее. Стихия Николая - действие: «Его жизнь - в деятельности. Деятельность эта безостановочна, потому что Николай не дает себе ни отдыха, ни сроку, почитая ее своим долгом». [Там же. С. 181, 182.] Служебная карьера коллежского секретаря H. Соколова завершилась в 1852 году. [См. об этом: ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 162 об.] Значит ли это, что он оказался недостойным своего небесного защитника и покровителя и не смог подражать ему? Или столь ранняя отставка была всего лишь остановкой в пути, вызванной необходимостью найти другое (настоящее) дело, а судьба не отпустила ему времени для осуществления этих планов?

25 июля 1848 года в церкви при Императорской Академии художеств состоялось венчание Н. А. Соколова, православного вероисповедания, с «дочерью умершего композитора музыки девицею Августиною Миллер, лютеранского вероисповедания». [Там же. Л. 22. Краткое содержание записи метрической книги см.: Ельчанинов И. Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. VII. С. 255.] Жениху 30 лет, невесте - 35. Для обоих это первый брак. [ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 22.]

В человеческой жизни женитьба - событие, значимое само по себе. В биографической реконструкции этот факт приобретает дополнительную ценность. Он позволяет ввести в жизнеописание Н. А. Соколова новых персонажей, восстановить петербургское окружение племянника поэта. Из пяти лиц, упоминаемых в копии с метрического свидетельства о браке Н. А. и А. И. Соколовых, следует назвать прежде всего тайного советника и кавалера графа Федора Петровича Толстого (1783 -1873), человека, оставившего глубокий след в истории русской культуры. Его талант удивителен и многосторонен. Как скульптор Ф. П. Толстой был известен восковыми барельефами на сюжеты «Одиссеи» Гомера. Как медальер знаменит серией медальонов, возвеличивших, по его собственному признанию, «замечательнейшие события 1812, 1813, 1814 годов» и «передавших потомкам» [Цит. по: Кузнецова Э. В. Федор Петрович Толстой. Л., 1977. С. 56.] высокие патриотические чувства русского человека. Пушкин назвал его «кисть» «чудотворной», «волшебной» [Пушкин А. С. Поли. собр. соч. М.( 1937. Т. VI. С. 86; Т. XIII. С. 153.] еще в 1825 году, хотя работа Ф. П. Толстого над иллюстрациями к поэме И. Богдановича «Душенька» завершилась лишь в 1833 году, а альбомы рисунков к балетам «Эолова арфа», «Эхо» созданы в 1838, 1842 годах. (Толстой был автором либретто этих балетов, исполнил к ним эскизы декораций и костюмов.) Тайный советник (с декабря 1846 года), вице-президент Академии художеств (с 1828), а следовательно, непосредственный начальник губернского секретаря Н. Соколова... Что их связывало? Почему «поручителем по женихе» при «повенчании брака» Н. А. и А. И. Соколовых оказался именно граф Ф. П. Толстой? (Установить личность другого поручителя - коллежского асессора Алексея Михайловича Попова - не удалось.) Поручитель, или «новоневестных восприемник», должен был подтвердить, «что на взаимное согласие обручающихся есть и согласие родителей или их родственников». Он мог быть кумом, другом или кем-либо из родственников. [См. об этом: Булгаков С. В. Настольная книга для священно-церковно-служителей. Ч. П. (Репринтное воспроизведение издания 1913 года). М., 1993. С. 1241.] Но Батюшковы, Бердяевы, Соколовы и Толстые в родстве едва ли состояли. Вероятно, отеческое или дружеское расположение Ф. П. Толстого «досталось» Николаю Соколову по «наследству» от отца? Встреча А. А. Соколова и Ф. П. Толстого могла состояться в 1798 - 1803 годах в Морском кадетском корпусе; «находящийся при оном» поручик А. А. Соколов и кадет, потом гардемарин Ф. Толстой едва ли остались неизвестными друг другу. Впрочем, не исключена и другая версия. Ф. П. Толстой воспринимал Николая Соколова прежде всего как племянника К. Н. Батюшкова. (Поэт и художник не могли не познакомиться в доме Олениных. Оба почти одновременно - 29 апреля и 6 мая 1818 года - были избраны Почетными членами Вольного общества любителей российской словесности.) Наконец, Ф. П. Толстого и Н. Соколова могла связывать и память о доме Муравьевых. Граф бывал здесь. Он был председателем Коренного совета Союза Благоденствия, в состав совета входил и Никита Муравьев, троюродный брат К. Н. Батюшкова и его сестер. Это предположение кажется нам наиболее вероятным.

Поручитель «по невесте» - «заслуженный профессор», надворный советник и кавалер Николай Иванович Уткин [ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 22.] (1780 - 1863), знаменитый художник-гравер, сын М. Н. Муравьева и крепостной П. И. Уткиной, близко знал К. Батюшкова. Он был признателен поэту за восторженный отзыв о своих первых рисунках, выставленных на осенней выставке 1814 года в Академии художеств (I, 88). Их объединяли не только благодарные воспоминания о М. Н. Муравьеве («лучшем из людей» (II, 216)), но и сердечная привязанность к его вдове, Екатерине Федоровне, и их детям, Никите и Александру. Думается, именно Николай Иванович, человек душевный и радушный, хорошо знавший мать Н. А. Соколова, представил его своему другу Ф. П. Толстому. Не касаясь деталей (они едва ли поддаются восстановлению) взаимоотношений племянника Батюшкова и крупного русского художника, отметим, что это знакомство открывало молодому человеку дом Ф. П. Толстого, то есть мир великого искусства и высокой духовности. [См. об этом: Кузнецова Э. В. Петр Федорович Толстой. С. 198— 199.] Надо полагать, Николай Соколов оправдал оказанное ему доверие.

Любопытный штрих к портрету 16-летнего Н. Соколова - предписание, которое он получил от Правления Академии художеств: «собрать сведения о граверах русских в архивах Академии и Эрмитаже». [Цит. по: Принцева Г. А. Н. И. Уткин. С. 135.] Идея создания словаря русских граверов принадлежала хранителю эстампов Эрмитажа Н. И. Уткину. Он же рекомендовал «для исполнения сей цели» «поручить известному» ему «чиновнику, состоящему на службе при конторе Академии, губ<ернскому> секретарю Николаю Соколову составить из имеющихся годовых отчетов о занятиях художников выписки об образовавшихся в нашей Академии художниках-граверах и о произведениях их». [Там же.] Сомневаться в покровительстве, почти отеческой заботе, троюродного дяди, заслуженного профессора Николая Уткина, деликатно направлявшего духовное развитие племянника, не приходится. Так, может быть, и определением на службу в Академию художеств Николай Соколов тоже обязан Уткину?

Свое семейное счастье или несчастье (на этот вопрос у нас нет ответа) единственный сын В. Н. Соколовой нашел в доме Н. Уткина. Избранницей Н. Соколова стала воспитанница художника - А. И. Миллер, из биографии которой удалось установить лишь несколько фактов. Августина Ивановна (1811 -1889) [Петербургский некрополь. СПб., 1913. Т. 4. С. 123. А. И. Соколова (рожд. Миллер) покоится на Волковом лютеранском кладбище.] была певицей. В 1840 - 1850-х годах она участвовала в музыкальных вечерах В. Ф. Одоевского (в рукописном отделе Российской национальной библиотеки хранятся ее письма и записки князю В. Ф. Одоевскому и княгине О. С. Одоевской [См.: РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 1355, 771, 1007.]), давала концерты в Петербурге. Судьба не обошла Августину Ивановну бедами. Она рано лишилась матери, а в 1826 году (после смерти отца) «бедную сироту» (бедную в буквальном смысле слова, потому что в пользу оставшейся без средств к существованию единственной дочери композитора были даны благотворительные концерты) «призрел <...> Н. Уткин». [Северная пчела. 1826. 6 апреля. № 41.] Профессор гравирования был другом Иоганна Генриха (Ивана Яковлевича) Миллера (Мюллера) (1780 - 1826) - композитора, скрипача-виртуоза (ученика Р. Крейцера), великолепного пианиста, музыкального теоретика и педагога, «известного в целом европейском музыкальном мире своею отличною методою игры на фортепиано и классическими композициями». [Северная пчела. 1852. 16 января. № 13. С. 50.] У «знаменитого контрапунктиста» (так называл Миллера М.И. Глинка [Глинка М. Поли. собр. соч. М., 1973. Т. 1. Лит. произведения и переписка. С. 226.]) брали уроки гармонии М. Ю. Виельгорский, А. С. Грибоедов, Ф. П. Львов, Дж. Фильд и др. Приехав в Россию в 1803 году, немецкий музыкант отверг самые лестные предложения «поселиться в Париже или Лондоне». [Северная пчела. 1826. 6 апреля. № 41.] Он полюбил свою вторую Родину бескорыстно; не нажив состояния, Миллер «оставил дочери своей в наследство только знаменитое имя в истории изящных искусств и добрую славу честного человека». [Там же.] Лучшим рассказом о музыканте, «натуре поэтически богатой», «одухотворенной внутренним горением», стал портрет И. Миллера, исполненный его другом. (С оригинала Ф. Берже. Офорт, резец. 1822.) [Принцева Г. А. Н. И. Уткин. С. 73, 71.] Искусствовед Г. А. Принцева назвала эту работу Н. И. Уткина «дружеским посланием, проникнутым любовью к изображаемому лицу». [Там же. С. 73.]

Августине Миллер было более тринадцати лет, когда скончался ее отец. Она не могла не помнить его. К тому же в течение нескольких десятилетий рядом с нею был Н. И. Уткин - живое доказательство беззаветной преданности ее отцу.

Брак Августины и Николая Соколовых (а это, по-видимому, был брак по любви, ибо «никакой движимой и недвижимой собственности», «выйдя в замужество» [ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 164 об.], она не имела) оказался недолгим. 28 апреля 1853 года Николай Аркадьевич утонул в «быстрой Сегоже». (Супруги находились тогда в сельце Жукове Пошехонского уезда.) Река недавно вскрылась, Николай ехал верхом... Вопреки православной традиции погребение состоялось на девятый день, 6 мая. Видно, тело нашли не сразу. Сыну В. Н. Соколовой не было и 35. Николая Аркадьевича похоронили при церкви села Никольского, что на Ухтоме [Там же. Л. 32, 163 об., 38.], где покоился прах его отца. Детей у А. И. и Н. А. Соколовых не было.

Смерть единственного сына, неожиданная, нелепая, трагическая, стала для Варвары Николаевны тяжелым ударом. 1850-е годы в ее жизни - самое мрачное время. Через три месяца после смерти Николая Аркадьевича, 12 августа 1853 года, внезапно умерла Елизавета Николаевна Шипилова, умерла от холеры. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 8. Ед. хр. 240. Л. 613 об. - 614. № 11.] По-видимому, ее вспышка пришлась именно на этот месяц. Из девяти прихожан Вологодской Иоанно-Предтеченской церкви, что в Рощенье, скончавшихся в августе, семеро умерли от холеры. Через два года, 7 июля 1855 года, не стало брата. 4 июля 1856 года ушел из жизни разбитый параличом зять, Павел Алексеевич Шипилов. [Там же. Ед. хр. 264. Л. 574 об. - 575. № 12.] Его похоронили в Спасо-Прилуцком монастыре, где год назад нашел свой «вечный ночлег» «любезный брат» и «милый друг» [Из писем родных к К. Н. Батюшкову (публикация П. Р. Заборова). См. в наст. изд. (с. 250). Письмо № 7 (от 25 июля 1812 года).] Константин Батюшков. Вологда для Варвары Николаевны опустела. Теперь в родном городе у нее не стало Дома, но появились родные могилы.

19 мая 1853 года (после смерти сына не прошло и 40 дней) В. Н. Соколова продиктовала духовное завещание. Все свое имение (недвижимое - «в числе пятидесяти девяти душ» - половина сельца Хантонова с деревнями Глухим Хантоновом и Петряевом Пошехонского уезда Ярославской губернии - и «семи душ мужеска пола» «в деревне Филимонове Череповского уезда Новгородской губернии» «со всеми их семействами, землями, лесами, пустошами, пажитями <...> господским и крестьянским строениями» - и движимое) она передавала в «вечное и потомственное владение» родному племяннику гвардейской артиллерии штабс-капитану Леониду Павловичу Шипилову. Скупы и бесстрастны формулы официального документа («...находясь в здравом уме и твердой памяти, помышляя о смертном часе своем, внезапно могущем последовать...» [РГИА. Ф. 577. Оп. 48. Ед. хр. 2114. Л. 7 - 7 об.]), и остается лишь догадываться, как велико было отчаяние матери, потерявшей единственного сына, и какими близкими казались ей смерть или безумие - наследственный недуг предков... Заметим, что эти распоряжения Варвары Николаевны касались только любимого Хантонова. Завещая свою долю материнского имения Л. П. Шипилову, она принимала решение справедливое и разумное. Ее поступок продиктован прежде всего чувством благодарности сестре - Елизавете Николаевне Шипиловой - и заботой о будущем «отеческих пенатов». 1 июня 1853 года пакет с духовным завещанием вдовы коллежского асессора В. Н. Соколовой, полученный по почте, был принят на хранение в Московском опекунском совете.

Потеряв сына, Варвара Николаевна оставляет сельцо Жуково Пошехонского уезда, отныне (наиболее ранние подтверждения этого факта из биографии В. Н. Соколовой относятся к августу 1854 года [ГАЯО. Ф. 151. Oп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 61, 112 об.]) и до последнего дня она проживет в сельце Хантонове, на земле, где все напоминало о далеком прошлом, когда в летние месяцы здесь становилось многолюдно и весело: приезжали Шипиловы с детьми. Здесь Варвару Николаевну согревали воспоминания.

В январе 1860 года коллежская асессорша Соколова составила еще одно духовное завещание, теперь в пользу второго племянника, сына старшей сестры Анны, статского советника Г. А. Гревенса. Он получил в потомственное владение имение, находящееся в Вологодском уезде Вологодской губернии, — «сто сорок шесть мужеска пола душ» и 2413 десятин 710 сажень земли (включая пустоши и лесопорослые земли). В документе содержится мотивировка принимаемого решения («...находясь в преклонных летах и подвергаясь нередко болезненным припадкам, для устранения распрей, могущих возникнуть после моей кончины между наследниками...»). [ГАВО. Ф. 178. Оп. 2. Ед. хр. 393. Л. 1 - 6.] Варваре Николаевне уже 68. Смертный час казался ей близким. Она спешила с последними распоряжениями, обычными для православного человека: «внесть за упокой души» в церковь того прихода, «при котором погребено будет тело мое», - сто рублей серебром, «раздать бедным тридцать рублей серебром». [Там же. Л. 6.] Однако два ее «наказа» заслуживают особого внимания: за ними угадываются отношения, поступки, характеры.

После смерти Н. А. Соколова его вдова представила в Ярославскую и Вологодскую палаты гражданского суда три заемных письма, выданных ей мужем в 1849 и 1852 годах. А. И. Соколова потребовала от суда взыскания неоплаченного долга покойного мужа с его наследников (эта сумма составляла 28800 рублей серебром). Однако двоюродные братья Николая Аполлоновича - инженер-капитан Виктор Соколов и подпоручик Леонид Соколов - обратились в Пошехонский земский суд со встречным иском: они требовали проверки подлинности подписи Н. Соколова и уличали Августину Ивановну в корысти и даже... в исчезновении некоторых ценных вещей, принадлежавших родителям ее покойного мужа. [ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 22399. Л. 161 - 166 об.] Результаты расследования, предпринятые судом, нам неизвестны. Но у Варвары Николаевны было свое понимание случившегося, подозрений Соколовых она не разделяла. В противном случае свекровь молчаливо «обошла» бы невестку в завещании. Между тем В. Н. Соколова распорядилась выдать вдове ее покойного сына триста рублей серебром. [ГАВО. Ф. 178. Оп. 2. Ед. хр. 393. Л.6.]

В завещании Варвары Николаевны названы имена ее дворовых людей, тех, кому в благодарность за «долговременную и усердную службу» барыня просила раздать после ее смерти деньги (серебром). Назовем эти имена и мы: Марья Осипова, Григорий, Роман и Трофим Кондратьевы (последнего уже не было в живых, и 20 рублей следовало отдать его сиротам), Марья Федорова, Михаил Трофимов, Алексей Герасимов и Максим Андреев. Помнят ли сегодня в Хантонове эти фамилии? Боясь пережить своих дворовых, Варвара Николаевна завещала «в случае смерти кого-либо из означенных людей отдать деньги наследникам их». [Там же. Л. 6 - 6 об.]

Младшая сестра поэта умерла «от старости», не дожив до своего 90-летия всего полгода. Единственными спутниками ее одинокой и печальной старости были дворовые люди. В последние годы за барыней ухаживала девушка Авдотья (Евдокия) Филиппова, крестьянка деревни Петряево, Ей (по завещанию от 20 августа 1879 года [См. об этом: РГИА. Ф. 577. Оп. 48. Ед. хр. 2114. Л. 8.]) было отказано имущество в 225 рублей.

9 (по новому стилю - 21) мая 1881 года закончился земной путь Варвары Николаевны Соколовой (урожденной Батюшковой), помещицы сельца Хантонова Щетинской волости Пошехонского уезда Ярославской губернии. Дата смерти младшей сестры поэта установлена нами на основании записи в метрической книге Спасской-на-Мяксе церкви. Погребение совершил приходский священник Мирон Богородский с причтом -дьяконом Евгением Фаветовым и дьячком Глебом Преображенским. На приходском кладбище «села Спасского, что на Мяксе» (теперь колхоз «Мяксинский» Череповецкого района Вологодской области) В. Н. Соколова нашла свой последний приют и обрела вечный покой. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 66. Ед. хр. 217. Л. 26 об. - 27. № 21.]

Давно нет этого кладбища, разрушена и церковь. Неистребима лишь память добрых дел. Крепостной помещиков Батюшковых Кузьма Жданов и их дворовый, скотник Ермила, рассказывали своим внукам Александру Павловичу Жданову и Сергею Васильевичу Лапину о необыкновенной доброте Варвары Николаевны Соколовой. Из воспоминаний хантоновских крестьян, записанных бывшим учителем истории Мяксинской школы А. П. Ждановым, известно, что благодарные крестьяне «несли гроб с телом умершей барыни на руках от усадьбы до кладбища возле Спас-Мяксинской церкви, на расстояние более трех верст. Весь путь до кладбища посыпался зерном». [Воспоминания хантоновских крестьян об усадьбе Батюшковых (Сообщение А. П. Жданова). С. 144.] В метрической книге церкви села Спасского, что на Мяксе, указана дата похорон - 13 (по новому стилю — 25) мая 1881 года. [ГАВО. Ф. 496. Оп. 66. Ед. хр. 217. Л. 26 об.] Шел ли за гробом Варвары Николаевны кто-нибудь из ее близких, мы не знаем. Из документов, хранящихся в Государственном архиве Ярославской области, видно, что во время описи (она производилась 15 мая 1881 года) «движимого имения, оставшегося в сельце Хантонове после умершей пошехонской помещицы В. Н. Соколовой», находился статский советник Г. А. Гревенс. Однако направленная в Ярославский окружной суд копия описи заверена нотариусом города Новогрудка Минской области [ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Ед. хр. 1880. Л. 15 об.], где жил племянник Варвары Николаевны. Успел ли Григорий Абрамович отдать «любезной тетушке» последний долг?

В послесловии к своим мемуарам Д. С. Лихачев пишет: «Люди - самое важное в моих воспоминаниях. Стремясь восстановить их индивидуальность, я выполнял свой долг - сохранить о них память <...>. Но когда подумаешь о том, сколько же хороших, душевно богатых людей не оставило о себе никакой памяти, становится страшно». [Лихачев Д. С. Избранное: Воспоминания. Изд. 2-е, перераб. СПб., 2000. С. 578.] Младшая сестра поэта, несомненно, была «хорошим, душевно богатым человеком», достойным благодарной памяти.