Александр Блок - Критика и публицистика - Б. Соловьев. Александр Блок - часть 2

Циклы "Стихов о Прекрасной Даме" завершаются словами величайшего
торжества: оказалось, что возлюбленная поэта не отвергла его молений,
ответила на его призывы; теперь сбылись самые пылкие чаяния, и отныне он -
"недвижный страж" - навсегда заслужил вожделенный "венец трудов - превыше
всех наград":

Я скрыл лицо, и проходили годы.
Я пребывал в Служеньи много лет.
И вот зажглись лучом вечерним своды,
Она дала мне Царственный Ответ.

Но то, в чем он усматривал полное торжество, возможность совершенной
гармонии с миром, разрешение всех загадок и тайн бытия, которые, как полагал
юный поэт, его "Владычица Вселенной" держит в своей "неподвижно-тонкой
руке", оказалось явной иллюзией, "мгновением слишком яркого света" (как
скажет он впоследствии), - и его пробуждение от прежних снов и иллюзий было
тем горестней, чем меньше окружающая действительность походила на те видения
и фантазии, какими поэт подменял ее подлинный облик. Именно об этом и
свидетельствует цикл "Распутья" (1902- 1904), заключающий книгу "Стихов о
Прекрасной Даме" и стоящий в ней особняком. Он во многом резко отличается от
предшествующих стихов поэта и знаменует переход к иному - более зрелому -
этапу его творчества, более широкому и реальному кругу раздумий,
переживаний, стремлений.
В новых его стихах явно чувствуется тревога, растерянность, ибо поэт и
сам не знает, как сочетать ту мечту о слиянии с возлюбленной, какая казалась
дотоле мистической и недостижимой, с повседневной жизнью, как сочетать
"земное" чувство с "небесным"; эта противоречивость и определяет их
характер.
Отныне жизнь представала перед поэтом со всеми своими самыми острыми и
непримиримыми противоречиями, в угрюмых, горьких и грозных чертах; грохот
крушения созданных им в своей мечте "великолепных миров" - великолепных, но
всего только воображаемых, не выдержавших испытания жизнью, ее суровых
опытов, ее бурь и тревог, и слышится нам в лирике Блока на следующем этапе
его творческого развития и внутреннего становления, его "трилогии
вочеловечения" (говоря словами самого поэта).
Крушение своей мечты о том, что в единении с "Владычицей Вселенной"
(воплощенной в облике возлюбленной) будет обретена и божественная гармония,
"единство с миром", поэт воспринял в свое время как катастрофу мирового
значения, как "конец времен", предначертанный в Апокалипсисе, - не случайно
в письме к отцу он именует себя "апокалиптиком", "иногда чающим воскресения
мертвых и жизни будущего века" (1902). В лирике Блока также появляются
стихи, проникнутые духом Апокалипсиса - и картины "конца мира" все больше
заслоняли от поэта те "блаженные острова" и "радостные сады", где некогда он
пребывал в своих мечтах.
Блок с давних лет - еще перед революцией - знал, что "везде
неблагополучно, что катастрофа близка, что ужас при дверях..." (как скажет
он впоследствии в статье "Памяти Леонида Андреева"), - и ожидание
приближающейся катастрофы, от которой нигде не найти спасения, становится
отныне все более углубляющимся пафосом лирики Блока. Она становится чутким
сейсмографом неких грозных - пока еще подземных - толчков, летописью
повседневных трагедий, отзвуком городской хроники, подчас пошлой, жалкой, а
вместе с тем необычайно важной, перекликающейся в ушах поэта с древними
пророчествами библии и "откровениями" современных мистиков. В 1903 году, в
полном согласии с их "учением", Блок утверждал в одном из писем к Андрею
Белому, что "...величайшим понятием, которое мы можем вместить, является
Конец Мира..." - и мотив "конца мира" начинает звучать в иных стихах Блока
все более настойчиво и неотвязно. В уличных криках, гулах, грохотах ему
слышалось эхо тех архангельских труб, при звуке которых должны пасть стены
огромного современного города, где женщины бросаются из окон, где происходит
жалкая и отвратительная "игра вечерних содроганий", где плачет ребенок, до
которого никому нет дела.
В этом городе "все мимолетно", ничему и никому нельзя верить; он полон
обманов, теней, призраков, оборотней, и если поэт ищет "красную подругу" -
что ж, он ее увидит, "вольную деву в огненном плаще". Но стоит только
пристальнее присмотреться, сняв с глаз незримую повязку, - она окажется
новой Астартой, новой блудницей, словно бы сошедшей со страниц Апокалипсиса,
и если пойдешь за ней -

...она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином логовище...

Вот почему в его стихах городская хроника сплавляется с видениями
Апокалипсиса, а повседневная пошлость граничит с самой мрачной фантазией, с
поэзией кошмаров и ужасов (как мы видим в стихотворении "Невидимка" и во
многих других произведениях той поры).
Попытка перенести "идей Платона великолепные миры" в область
современности потерпела явный крах, - да это и не могло быть иначе, ибо она
являлась отвлеченно-мечтательной, утопической, беспочвенной. И крушение
былых иллюзий переживалось поэтом тем более мучительно, чем возвышенней были
его мечты, чем безобразней и ужасней оказалась окружающая действительность.
Этот крах и отозвался огромными переменами и катастрофами в его творчестве,
как и во всем внутреннем мире поэта.