Александр Блок - Критика и публицистика - Б. Соловьев. Александр Блок - часть 7

Следует особо подчеркнуть, что поэт, отстаивая дело и знамя революции,
не только отражал нападки враждебного лагеря в своей поэзии, в своих статьях
и выступлениях, - в борьбе с ним он переходил в атаку, стоял "на линии огня"
(говоря его же словами); он воспевал величие революции, ее историческое
значение в судьбах всего мира и доказывал полную несостоятельность претензий
ее противников на то, чтобы говорить от имени своего времени и своего
народа, вставать в позу защитников русской и мировой культуры.
Обширный ряд лирико-публицистических выступлений поэта, связанных с
острейшими проблемами, выдвинутыми Октябрем, открывается статьей
"Интеллигенция и Революция", написанной в январе того же 1918 года, что и
поэма "Двенадцать".
Статья "Интеллигенция и Революция" - такой же восторженный гимн
революции, как и поэма Блока, пронизана тем же пафосом, тем же лиризмом;
когда поэт спрашивал себя, почему такою прекрасной и торжественной музыкою
гремит в его ушах "разорванный ветром воздух", то ему становилось очевидно,
что чувство такого небывалого торжества и ликования он испытывает потому,
что поднявшийся на великую борьбу народ задумал "...переделать все. Устроить
так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша
жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью...", - и поэт
видел в этом замысле, уже становящемся реальностью подлинной жизни,
исполнение самых больших надежд и чаяний лучших людей всех эпох и народов.
Вот о чем "забывали" злопыхатели революции, на всех углах и
перекрестках истерически кричавшие о "безвинных жертвах" революции, о
"страданиях" русского народа, на который они хотели надеть старый хомут, - и
статья "Интеллигенция и Революция" была направлена против их лживых и
клеветнических доводов и домыслов, против нытиков, маловеров, паникеров,
даже и не подозревавших, что они присутствуют не при "конце" России, а при
ее великом обновлении, при рождении нового и небывалого мира; боль и крик
рожающей в муках матери они приняли за предсмертный вопль - и это им гневно
и беспощадно иронически отвечал поэт в статье, буквально ошеломившей его
недавних друзей и соратников: того ли они ожидали от певца и рыцаря
Прекрасной Дамы!
Статья "Интеллигенция и Революция" открывает обширный ряд новых статей
и выступлений поэта, посвященных наиболее острым и злободневным вопросам
культуры, искусства, эстетики - в их связях и отношениях с великой
революцией, захватившей все области человеческой жизни.
В одной из самых глубоких и примечательных статей Блока - "Крушение
гуманизма" (1919), поэт пытливо прослеживает закономерности развития
буржуазного гуманизма с самого его возникновения, когда он знаменовал новую
эру в истории общества, означал новый вид человеческих отношений. И хотя
далеко не все в этой статье выдержало испытание временем, - многое (а
особенно то, что направлено против буржуазно-индивидуалистического понимания
гуманизма) сохранило свое значение и поныне, а потому заслуживает самого
пристального внимания.
Почему гуманизм старого толка потерпел закономерный и совершенно
очевидный крах? - спрашивал поэт и отвечал: потому, что он отличался
общественным индифферентизмом, проходил мимо тех огромных социальных
противоречий, бедствий и несправедливостей, в результате которых жизнь и
интересы миллионов приносились в жертву интересам жалкой кучки "сытых" и
отлично уживался с этим порядком, поддерживал его. Стало быть, он являлся
одною из его опор, способствовал укреплению строя насилия и бесправия,
помогал ему носить благообразную маску, скрывать хищнический облик и
бесчеловечную суть, - и тем самым оказывался весьма острым и действенным
оружием в руках господствующей верхушки. Крушение этого гуманизма являлось
не только неизбежным, но и совершенно справедливым; как бы ни оплакивали его
поборники и прислужники старого, буржуазно-помещичьего строя, Блок
безошибочно улавливал подоплеку их воплей и причитаний, в которых поэту
слышалась неодолимая тоска по старым, безвозвратно ушедшим временам и
неистовая злоба к восставшим массам.
В дни революции Блок со страстной заинтересованностью обратился к
Вагнеру, к его книге "Искусство и революция" (1849). Для Блока эта книга
Вагнера - не исторический документ, имеющий лишь архивную ценность, но
произведение, отвечающее на самые злободневные вопросы, острое оружие в
борьбе с теми, кто вставал в позу защитников всего высокого и прекрасного -
от мнимых покушений революционных масс (что и утверждал поэт в статье,
названной так же, как и книга гениального немецкого композитора). Так же,
как и автор этой книги, Блок был убежден в том, что неизмеримые возможности
искусства связаны с победой революции; в идеях и высказываниях Вагнера и
находил он животворные истоки, укрепляющие его веру в правоту своих
собственных взглядов на революцию, на искусство и литературу, их великое
будущее.
Повторяя вслед за Вагнером, что искусство прошлого перестало быть
"свободным выражением свободного народа", Блок утверждал: "Возвратить людям
всю полноту свободного искусства может только великая и всемирная Революция,
которая разрушит многовековую ложь цивилизации и поднимет народ на высоту
артистического человечества".
Для самого Блока было несомненно, что в борьбе за будущее, за лучшую
жизнь, за гармонически развитого "артистического" человека искусству
принадлежит огромная и ничем не заменимая роль - именно с этих позиций
рассматривал и оценивал он любое современное произведение, - и опору для
своих воззрений на искусство находил в творчестве великих художников
русского и мирового искусства. Вот что вооружало его в борьбе за передовое,
подлинно новаторское искусство, - как против натуралистически бескрылого
крохоборчества (ограничивающегося подбором плоскофотографических "серых
пятен", говоря словами поэта, искажающих и принижающих человека, отнимающих
у него самое главное - веру в будущее), так и против любых проявлений
эстетства, снобизма, декаданса, какими бы масками они ни прикрывались и как
бы ни тщились присвоить себе лавры подлинно новаторского искусства.
Блок видел, что стремление "изысканных эстетов" сделать искусство
"предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев"
(Белинский) в годы гражданской войны приобретало особое значение: оно было
отравленным оружием и прибежищем тех, кто выступал против революции, против
социализма, - и Блок в своем фельетоне "Русские дэнди" решительно опровергал
подобные тенденции, как враждебные подлинному искусству, да и требованиям
самой действительности.
Самая последняя статья Блока, "Без божества, без вдохновенья" (1921),
опубликованная уже после его смерти, - своего рода завещание великого поэта,
дышит духом той же непримиримой и страстной борьбы с извечными его
противниками: с эстетством, снобизмом, с "русскими дэнди"; жажда довести эту
борьбу до конца заставила поэта преодолеть смертельное изнеможение и взяться
за перо, чтобы снова и снова врезаться в самую сердцевину споров об
искусстве и пути его развития, дать решительный бой всему тому, что могло
увести литературу на ложные пути. В этой статье Блок решительно и настойчиво
возражает против любых попыток замкнуть искусство в сферу его же собственных
интересов и проблем, против разделения культуры на обособленные как друг от
друга, так и от всей жизни ручейки, которые в этих условиях обречены на
неизбежное измельчание и усыхание.
Поэт в годы гражданской войны часто выступал с речами и написал немало
статей, в которых страстно и непримиримо отстаивал дело революции и
революционное искусство от всех нападок и покушений. В глазах Блока
литература и жизнь, искусство и революция были нерасторжимы, и тот, кто
оказывался глухим к зовам и гулам мощного и прекрасного потока революции,
неизбежно являлся полным банкротом и в области искусства; вот это
неколебимое убеждение Блок и отстаивал в своих статьях, выступлениях,
докладах, да и во всей своей деятельности.
Следует напомнить и о том, что в годы гражданской войны, когда
Советская власть предпринимала лишь самые первые свои шаги в области
культурного строительства, Блок стремился послужить ей не только словом, но
и практическим делом.
На анкетный (и характерный для интеллигентских кругов того времени!)
вопрос, "можно ли работать с большевиками?" Блок отвечал резко и прямо
"можно и должно", ибо для него тут и "вопроса" никакого не могло быть! Он
подтверждал это и своею активной общественной деятельностью, способствуя
осуществлению многих начинаний молодой Советской власти в области
литературы, искусства, театра.
В январе 1918 года Блок записывает: "Вот что я еще понял: эту рабочую
сторону большевизма, которая за летучей, за крылатой..." - а понял это он
начиная работу в комиссии по изданию классиков. Всецело поддерживая декрет
Советского правительства об издании классиков, Блок подчеркивает
"трагичность положения": "нас мало", а вместе с тем переживает "что-то и
хорошее (доброе)".
Работа комиссии по изданию классиков для народа, на взгляд поэта, "труд
великий и ответственный". Вот почему он саркастически замечает по адресу
тех, кто не в состоянии осмыслить это: "Господа главные интеллигенты не
желают идти в труд..."
Сам Блок охотно и деловито "шел в труд", если видел его плоды и
результаты, и в годы революции исполнял немало самых различных обязанностей.
Биограф поэта сообщает:
"В начале 1918 года, уже при новой власти, Ал. Ал. был приглашен в
члены Репертуарной Комиссии Театрального Отдела. Это было большое дело...
Ал. Ал. был выбран председателем Репертуарной Комиссии и принялся за дело с
большим жаром и большими надеждами... В 1919 году в издательстве ТЕО вышел
целый ряд пьес классического репертуара как русских, так и иностранных, а
также пьес новых писателей Ал. Ал. много занимался составлением списка пьес
для народного театра..." (М. А. Бекетова. "Александр Блок", 1922 стр. 263).
Множество необычайно основательных и глубоких отзывов поэта о прочитанных им
пьесах подтверждает, с каким увлечением он приступил к этой работе, считая
ее "живой и плодотворной", хотя впоследствии и остыл к ней (ибо видел, что
многие из его обширных замыслов оставались лишь на бумаге).
"Дайте дело, я буду делать..." - требовал Блок (как читаем мы в его
записной книжке), а ему зачастую приходилось ограничиваться длинными
бесплодными заседаниями, дававшими крайне скромные результаты, что и
порождало у Блока ощущение никчемности и бесплодности многих своих трудов и
усилий, подчас весьма значительных и самоотверженных. Именно в этих случаях
и само "служение" высокой "дальней цели" превращалось в глазах поэта в
обычную "службу", в ту тяжелую ношу, которую хотелось сбросить как ненужное
и невыносимое бремя. Но, во всяком случае, бесспорно то, что для Блока его
работа в советских учреждениях и организациях (так же, как и его
литературный труд) являлась борьбою "на линии огня", а особенно в тех
условиях, когда и он и его труд подвергались яростным нападкам со стороны
людей, враждебных революции, где бы они ни находились - в пределах Советской
России или за ее рубежами.
В борьбе с ними поэт никогда не складывал оружия, никогда не пугался их
угроз и никогда не шел на их посулы, какой бы тяжелой и трудной ни была его
жизнь в годы гражданской войны.
Как известно, Советской власти достались разоренное наследство,
разруха, голод, а к этому прибавились и новые бедствия, вызванные борьбой с
интервентами и белогвардейцами, пытавшимися удушить революцию в ее колыбели,
- и борьба с ними требовала героических усилий и огромных жертв.
А. В. Луначарский говорит в предисловии к первому тому собрания
сочинений поэта (1932): "Блоку... пришлось жить в такие годы (и до лучших он
не дожил), когда пролетариату нужно было биться с самой свирепой нуждой,
нахлынувшей на него со всех сторон в результате разорительных войн. Блок
поэтому прежде всего испытывал эту огромную разоренность, которая разрушила
и его собственный быт..." И эта "свирепая нужда" создавала для Блока крайне
трудные условия существования.
Он вынужден был переселиться в тесную квартиру, принимать участие в
различных "повинностях", холод и голод врывались и в его двери; не хватало
керосина, и порою все это сплеталось - в сочетании с трудными семейными
отношениями (постоянные размолвки между его матерью и женой, поселившимися
вместе) - в такой безнадежно запутанный клубок, что поэт впадал в отчаяние;
это и накладывало свой отпечаток на его переживания, на восприятие и
осмысление текущих событий.
Да, условия быта Блока были крайне тяжелыми, но все же не столько ими
определялся трагический характер переживаний поэта в последние месяцы его
жизни, сколько обстоятельствами гораздо более глубокими и существенными.
Самое тягостное для поэта, еще так недавно призывавшего "всем телом, всем
сердцем, всем сознанием" слушать революцию (как читаем мы в статье
"Интеллигенция и Революция"), заключалось в том, что сам-то он с каждым
годом все более переставал слышать грозную и прекрасную музыку эпохи, а
потому и воспринимать ее; для Блока - творца, художника - это и было тем
испытанием, которое он переживал гораздо острее и болезненнее, чем любые
житейские невзгоды и бедствия.
Почему же это произошло? Вот вопрос, на который необходимо ответить,
чтобы уяснить трагедию поэта, связанную с характером его понимания
революции, закономерностей и условий ее развития.
Для Блока революция была ответом на его чаяния, она перекликалась с его
давними призывами, воплощала его мятежные мечты, утоляла его ненависть к
прошлому, жажду увидеть крушение старого "страшного мира", уже смердевшего
заживо, - вот почему он так восторженно встретил ее. Но вместе с тем он
оставлял в неприкосновенности свои идеалистические взгляды и предрассудки,
самое понимание исторического процесса как исключительно стихийного и
чуждого сознательному началу, какому бы то ни было руководству, организации,
усилиям человеческих сил, человеческого разума. Но чем большее значение в
ходе революции приобретали начала организованности, железной дисциплины,
повседневных созидательных усилий, побеждавшие расхлябанность, стихийность,
партизанщину, анархическое своеволие отдельных личностей и групп, тем менее
был способен поэт воспринимать "музыку революции", тем более глухим
оказывался он к гулу ее необычайно широкого и мощного потока. Многое здесь
было для него "ультразвуком", и прежде всего - музыка ее созидания,
творчества, организации, великого строительства, которое приходилось
начинать с самого малого и незаметного. Этот наиболее героический подвиг
нашего народа и не был понят Блоком.
Революция, несмотря на самые жесточайшие испытания, была на подъеме -
она порождала совершенно новые и небывало высокие формы общественных и
трудовых отношений, а Блоку - да и не только ему! - казалось, что революция,
внушившая ему столько великих надежд, упований, чаяний преображения всего
мира - в прошлом, что ее огонь угасает, что вырвавшиеся было на свободу
потоки раскаленной лавы снова уходят в землю. Вот это и порождало у него
чувство отчаяния и безнадежности.
Да, Блок во многом не понимал нового этапа революции, характера ее
путей, ее созидательной работы, но он был неизменно верен революции, ее
конечным целям, и все свои силы, весь свой труд отдавал ей, несмотря на все
свои сомнения и опасения. Это было его гордостью, его подвигом, который он
совершал сурово и неуклонно, как некое служение, подобное служению и подвигу
рыцаря. Вот почему его творчество 1918-1921 годов входит в начальную главу
истории той новой литературы, какую мы с гордостью называем советской.

Творчество Блока и поныне со все большей силой захватывает миллионы и
миллионы читателей, вызывает с годами все более глубокий отклик, и в этом
есть своя закономерность, ибо оно отвечает самым большим чаяниям нашего
человека, его "воле к подвигу", его стремлению "к дальней цели", его жажде
"единства с миром" - тем миром, где вся жизнь преобразится в "музыку и свет"
и все станет "уж не мое, а наше" (согласно вещим словам поэта).
Такое восприятие жизни, творчества, назначения человека отвечает всему
внутреннему строю людей нашего времени, - вот почему так дорого нам
вдохновенное и мужественное творчество Блока, откликающееся на самые большие
вопросы человеческого бытия и дающие на них свой ответ; пусть далеко не все
в этом ответе можно принять и разделить, но пафос творчества Блока
необычайно близок и дорог нашему читателю, не может не захватить его.
Жажда будущего, родство с будущим, умение увидеть жизнь с высоты
будущего, нерушимая вера в то, что "мир прекрасен" - стоит лишь стереть
"случайные черты", - вот что придает такую жизненность и властную силу
произведениям Блока, определяет ведущее начало в его крайне сложном и
противоречивом наследии.
Обозревая свой жизненный и творческий путь, поэт говорил в своих мудрых
и вдохновенных стихах:

Благословляю все, что было,
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!..

- и, думается, этому пыланию, в свете которого открываются "дальние
цели" человеческого бытия и становится видно "далеко во все стороны света"
(говоря словами Гоголя), не дано померкнуть вовеки, ибо оно с каждым годом
разгорается все сильнее и ярче. Вот почему такое великое значение и
неувядаемая красота заключены для нас в бессмертном наследии Блока.