Повесть-ремейк "Перечитывая Чехова"

Автор: Ольга Мусин

Перечитывая Чехова

Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
И. Бродский

Меняющиеся времена становятся жестче, не теряя в вихре сменяющихся лет приметы вечных истин и добродетелей, привязанностей и равнодушия, самоотверженности и эгоизма. Мне кажется, что известные литературные герои и их судьбы не просто живут среди нас в современных своих воплощениях, но зеркальным отражением меняются вместе с людьми,  их заблуждениями и страстями, мотивами их нынешних поступков и ответственностью за них. Взаимоотношения главных персонажей обретают новые закономерности, а пережитые и осмысленные ими «удары судьбы» меняют до неузнаваемости финальные итоги  классических сюжетов. Возможно, мои выводы навеяны неистребимым оптимизмом – подобно Вольтеровскому Кандиду, мне хочется верить, что мы живем «В лучшем из миров». А значит, есть шанс встретить среди наших современников примирившихся на свадьбе своих детей Монтекки и Капулетти, пожать руку сохранившему рассудок Князю Мышкину и погладить по гладкой шерстке выплывшую Муму.

Не стоит, однако обольщаться количеством уроков, человечеством усвоенных. Уроков неусвоенных пока много больше. Их роковые последствия меняют все тех же литературных  героев ролями, порой безжалостно снимая, как проигранные фигуры с шахматной доски под названием «Жизнь». Так в чем же мой оптимизм, если даже в ремейках художественных шедевров так много печальных развязок? Воспринятый или пропущенный нами «книжный» опыт продолжается в наших житейских историях. Так или иначе подтверждая, что главным результатом от прочитанных нами произведений остаемся  -  прежние или изменившиеся мы сами.  Мы сами, как авторы, пишем сценарии и романы своих жизней. Порой лишь от выбора нашего и мудрости зависит – предъявит ли нам судьба к оплате горькие счета за собственные иллюзии, необоснованное самолюбие и преступное легкомыслие? Или же просто - пожмет-пожмет да и отпустит….

Уметь делать выводы и учиться на чужих ошибках, пусть даже и совершенных   вымышленными персонажами  – полезнее, чем недооценить их мораль, сокрушаясь потом над своими невосполнимыми потерями. Именно поэтому, я стараюсь не гневить высшие силы, испытывая благодарность за все, что послано нам в подарок или в наказание. Благо поучительные литературные примеры не оставляют в этом сомнений. Навеянные ими психологические ассоциации всегда присутствуют в моей повседневности, а образ одной из литературных героинь - как и ее ошибки, странным, но неслучайным образом изменили мою жизнь. Именно этой героине я и посвящаю свой первый ремейк. Узнайте ее и вы.

«Попрыгунья»

«На свадьбе у Ольги Ивановны были все ее друзья и добрые знакомые». Так начинался  чеховский рассказ, с того же события ведет отсчет и моя удивительная история. Только действие перенеслось в Москву середины 70-х, а юную невесту зовут Леночкой. Как и свойственно истинной, «на все времена» Попрыгунье - существо она изысканно-утонченное, с многочисленными художественными дарованиями. В ранней юности Леночка неплохо рисовала, у нее были хороший слог, способности к языкам и врожденный артистизм. Все это, однако, было вполне ординарным, а детские задатки нужно было возделывать как китайский крестьянин рисовое поле. Сосредотачиваться и трудиться Леночка не умела, ее праздничная натура быстро утомлялась от каждодневной рутины. Потому к окончанию школы какого-либо определенного призвания у нее не было, и она поступила в первый попавшийся институт просто ради диплома. Но, как точно высказался в те времена советский классик: «Красивая женщина – это профессия» и наделенная необычайной красотой Леночка владела этой профессией виртуозно. Вместе с перемешавшимися в прежних поколениях кровями, в хрупком облике ее проглядывали и Ботичеллевская Симонетта и Купринская Суламифь. Насмешливо-веселый тон, беспечная живость и уверенный взгляд не скрывали неуловимой надломленности - как следствие наверно, той самой вселенской печали, вечно присущей всему иудейскому народу.

Однако пока Леночке печалиться было не о чем. «Маленькая женщина» с изящным личиком, длинными каштановыми волосами и шикарным бюстом куклы Барби, Лена не могла не очаровывать. Собственно говоря, ни в чем ее талантливость не сказывалась так ярко, как в ее умении быстро знакомиться и коротко сходиться с незаурядными людьми, придерживаясь принципа: «Важно не что ты знаешь, а кого ты знаешь». Безбедное существование «украшения достойной жизни» и успех в обществе незаметно становятся ее целями - достижение которых неизменно выполняется мужчинами как единственный путь к ее роскошному женскому естеству. Мужчины Леночке всегда нравились значительные, взрослые и непременно чем-то замечательные. Не будем лукавить: замечательные, как правило, своим приподнятым служебным положением  -  будь то доцент в институте, начальник на работе, дипломат или чиновник при министерстве. «Любовница власти» - так за глаза и называли ее малочисленные подруги с бессознательной завистью. Леночка дружила  в основном с мужчинами, так что подруг было немного, а вот зависти хватало сполна.

При этом она была незатейливо добра и вовсе не корыстна. Просто избалованная немолодыми родителями, девочка навсегда осталась милым непосредственным ребенком, а инфантильная неприспособленность к жизни и заставляла ее к этой жизни приспосабливаться. Что как раз выражалось в поиске тех, кто устойчиво стоял на ногах, обладая всем, что для раскрытия Леночкиных красоты и талантов  было необходимо. Впрочем, и это ей удавалось легко, непринужденно и искренне: ведь Леночка чувствовала себя подарком судьбы, кем-то вроде Буратино, который был создан папой Карло на радость людям. Всегда окруженная вниманием поклонников и хорошо знающая себе цену девушка благосклонностью своей не разбрасывалась - как редкостный алмаз, любезно сверкающий всем, но ждущий своего ювелира, чтобы стать бриллиантом. Но как известно, всякой драгоценности важно не только знать себе цену, но и пользоваться спросом. Как ни говори, а без толку восхищающихся зрителей всегда много, тогда как стоящих ювелиров наперечет. Да и взяться за огранку редкого камня не каждый мастер возьмется – трудное и неблагодарное это дело…

Право, судьба бывает так причудлива. Это лишь в законах химии подобное растворяется в подобном – спирт в спирте, жир в жире, вода - в воде. А по каким законам растворяются друг в друге абсолютно несовместимые, на первый взгляд, но слившиеся в едином сосуде супружества люди – кто знает? Ставшего Леночкиным мужем нового Дымова зовут теперь Ренат, он вырос в бедной, многодетной и неблагополучной татарской семье. Его инженерная профессия, малый рост и лишенная всяческого честолюбия натура никак не соответствуют яркому блеску и очарованию, а главное -  высоким запросам жены. Но сердцу не прикажешь. Возможно, Леночке поначалу был нужен кто-то, кто любил бы ее, пока она искала, кого полюбить, однако было в их странном сочетании что-то такое, что иначе как Искрой Божьей не назовешь. И она сама по уши влюбилась, да не просто так, а бросилась в скоропалительный брак, как в омут головой.

- «Нет, вы послушайте!» – говорила гостям Леночка, бойко смеясь и пытаясь объяснить, как это вдруг она вышла замуж за такого простого и обыкновенного человека. – «Как это могло вдруг случиться? Вы слушайте, слушайте... Нет, в нем есть что-то необыкновенное, вы только посмотрите на его лицо! Мать полуграмотная, отчим простой работяга, один брат пьяница, другой – озверевший вертухай в зоне…. Детство было тяжелое и нищета беспросветная… И представьте, Ренат после школы уехал в Ленинград, закончил Политех почти с отличием, только одна тройка по английскому языку…Он еще доктором наук станет, если захочет. И ведь захочет! Вы знаете, ради меня он развелся с первой женой, бросил работу и переехал из Ленинграда обратно в Москву. Какое самопожертвование! Право же, судьба так причудлива!».

Новоиспеченная теща Амалья Абрамовна неодобрительно слушала щебетанье дочери. – «Нашла чем гордиться». – Думала она с досадой. – «Парень не нашего круга и национальности, плохо воспитан, ни кола, ни двора, ни перспектив – какие там «доктора наук»…. Да еще и бороться за него пришлось как за переходящее Красное Знамя, а было бы за что. Загубит себя моя необыкновенная девочка, хотя достойна ведь лучшей жизни: красавица, умница…. И что скажут наши друзья и добрые знакомые - не совсем обыкновенные, а в чем-то даже известные и знаменитые люди»?

Рассуждения и  родительская тревога ее были понятны, банальны и небезосновательны:  молодые супруги явно не были «особями одного вида» и в социальном плане принадлежали к параллельным мирам, организованным и живущим по разным правилам. Тем не менее, Ленина матушка отчасти кривила душой – умом Амалья Абрамовна обладала незаурядным и прекрасно понимала, что в «нужных кругах» ее дочери  трудно встретить успешную партию. А именно: прямиком попасть в рай «на все готовое» было для нее маловероятно. Среди состоявшихся в этой жизни мужчин ухаживать и встречаться с Леночкой, желающих было - хоть отбавляй, а вот жениться…. Сильные и успешные «кандидаты в мужья» обладали хорошей интуицией и великолепно разбирались в людях. Они быстро догадывались, что в совместном предприятии, известном как «Супружество» инфантильная и эгоистичная Леночка может стать не союзником и партнером, а лишь в лучшем случае наблюдателем… И даже пресловутой Мадам Помпадур из нее не выйдет. А этот, влюбленный до самозабвения, нищий молодой татарин не побоялся. Решился не только изменить свой сложившийся мир, принять на душу грех измены, но и взвалить на себя новый крест семейной ответственности, который, как известно нужно нести либо достойно, либо не нести совсем. Парень явно способен на поступок, а это не каждому дано. Будет от него толк, нужно только будет Леночке правильно поставить ему задачу и вдохновлять в нужном направлении.

Сама Амалья Абрамовна была состоявшимся юристом с университетским дипломом - женщиной сильной, властной и обладающей мощным стратегическим мышлением. Корни ее иудейского происхождения произрастали из весьма уважаемого семейства, в котором чередовались поколения известных адвокатов, издателей и деятелей искусства. Но так уж случилось, что времена настали переломные и, подобно сыгранной Раневской Золушкиной Мачехе, имеющееся на тот момент Королевство для ее масштаба было маловато – развернуться негде. Знала бы тогда Амалья Абрамовна, сколь разрушительную роль призваны были сыграть в будущем дочери ее геополитические планы по освоению отдаленных территорий…  

Леночке было 24, Ренату – 28. После свадьбы зажили молодые превосходно. Закончившая с грехом пополам институт связи, Леночка поработала недолго на телефонной станции и вскоре с энтузиазмом переключилась на необременительно-эпизодические подработки гидом-экскурсоводом. Что ей, как артистической, общительной и жаждущей быть в центре внимания натуре, почти удавалось. Почти – потому что любая повседневная работа требует высокой энергетики, прилежания и организованности, а этих качеств Леночке всегда не доставало. Зато ее воодушевления с лихвой хватало на светские вечеринки, искусно придуманные наряды, астрологию и хиромантию. Не были еще тогда, 30 лет назад в ходу такие слова как «гламур, эзотерика, дизайн», но за что бы не бралась Леночка, всё у нее выходило необыкновенно художественно, грациозно и мило. Правда все увлечения ее были поверхностны и ни к чему не приводили - как котел, который все время кипит, но ничего не варит. К тому же, богемная жизнь предполагает ночной образ жизни, и у Леночки вошло в привычку спать до обеда, точнее до того времени, когда у людей обыкновенных обедать принято. Стоит ли удивляться, что, встав с постели в 3 часа дня, ни в карьере, ни в домашних делах не преуспеешь…

Молодые супруги были счастливы, и жизнь их текла как по маслу. Дальновидная Амалья Абрамовна по существу не ошиблась в зяте – его способностях и волевом начале. Оказалось, что Ренат обладает блестящим математическим мышлением, удачно сочетающимся с прикладными техническими навыками. Его работа в вычислительном центре крупного НИИ оплачивалась по тем временам вполне сносно, продвигалась и работа над диссертацией. Но самое главное – день ото дня Ренат стремительно преображался. В постоянных трудах совершенствовались и развивались заложенные в нем, не смотря на неблагоприятную от рождения среду, интеллект, аналитические способности, гибкость ума и редкая целеустремленность. Ели бы пути личного роста и «подъема над собой» не были столь индивидуальны, его эволюцию можно было бы сравнить с историей Мартина Идена в становлении собственной личности и профессионального призвания. Но что такое скромный инженер на чаше весов патрицианского семейства, когда на второй чаше едва сохраняет хрупкое равновесие благополучие любимой дочери – такой маленькой, беспомощной, трепетной? Стрелки весов неизбежно клонятся к отметке «Неравный брак». Да и время тогда было в  Советском Союзе застойное, серое, душное. Никакой пророк не принимается в своем отечестве. Достался бы их Леночке человек, способный изменить картину мира: дипломат, иностранец, офицер разведки, артист или диссидент на худой конец! И увез бы ее вместе с почтенной родней к другим, лучшим берегам…

Всегда привыкший жить трудно, честный труженик Ренат лучшей жизни не знал и создавать ее не умел.  Во всяком случае, пока. Лучшее,  как известно - враг хорошего. Все потихоньку забыли, что этот «простой и обыкновенный человек» мог надежно оградить любимую женщину от житейской прозы, освободив ее от взаимных усилий  в борьбе за кусок хлеба. Хлеб ведь всегда тяжелый, это лишь пирожные легкие и совместная жизнь – не крем на этих пирожных. Никто не будет возражать против подаренных бриллиантов, но давно еще до нас было сказано: «Муж должен дать жене кров и пищу и любить ее как себя самое. А что сверх того, то от лукавого».

Всего через год с небольшим Ренат заработал двухкомнатный кооператив и они с женой  перебрались в собственное семейное гнездо. Трудно иногда представить, насколько противоречиво могут смешаться в одном человеке абсолютно различные качества. При всем Леночкином вкусе, изобретательности и пристрастии к красивым вещам, стремление к домашнему уюту у нее начисто отсутствовало. Была ли тому виной лень или недостаток соответствующего воспитания, но ни готовить, ни поддерживать в доме порядок она не умела и элементарное ведение совместного хозяйства явно перешло на ничейную территорию.  Ничейную - потому что выросший в тесном бараке и скудном достатке Ренат тем более был лишен положительных примеров, а его представления о семейном быте оставляли желать много лучшего. Да и не мужская это забота: отвечать за хранение домашнего очага - особенно когда мужчина увлечен делом и при этом добывает пропитание в одностороннем порядке.

Поначалу миленький уголок супругов очень скоро превратился в странное подобие медвежьей берлоги, завешенной и заставленной всевозможными картинками и безделушками. Невымытая посуда могла лежать сутками, пыль – неделями, а сваренный суп приравнивался к подвигу. Ренат не позволял себе в адрес жены ни слова упрека: их душевная и физическая близость были так сильны, что все остальное отступало на второй план. Точнее, столь сильной была вера самого Рената в свою, данную ему судьбой половину и полное слияние с ней. Они были из разных отрядов людей, но именно его безрассудные любовь и привязанность к Леночке возводили далеко как не равноправные отношения супругов на несуществующий пьедестал.  Не секрет ведь, что мир таков, каким мы его хотим видеть – «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… Леночка более всего любила в муже себя саму, свои комфорт и удобство, строя стратегию их брака как «Театр одного актера» с собой любимой в главной роли. Ренат называл жену Крохой, она и была такой – вечно «маленькой женщиной», ежеминутно нуждающейся в помощи, внимании, говорящей и думающей лишь о себе и своих интересах. «Все для меня – ничего от меня».

Способность Рената к устойчивым чувствам не обесценивалась Леночкиной самовлюбленностью, а совпадения их союза  можно было бы принять за две половинки одного яблока. Если бы не Леночкин эгоизм, добавляющий в этот натюрморт червяка, живущего внутри и этим яблоком питающегося. Печальнее всего было то, что радостной умиротворенности нежно любимая Кроха не испытывала. Ей не давали покоя ее исключительная красота, возвышенная одухотворенность и упущенная, как Леночке казалось, возможность принадлежать к избранной элите, живущей совсем в другом мире - ярком, светском, свободном. Хотелось ездить в Лондон и Париж, не видеть отупевших очередей, читать запретные романы и смотреть американские вестерны. Прославиться в искусстве и блистать в обществе, наконец! Необыкновенной женщине была суждена необыкновенная жизнь. А вместо того, она в своем благополучном замужестве стала существовать «как все» - маленькая квартирка на окраине Москвы, поездки «на дачу» по выходным, хмурые лица в метро и никакой творческой свободы… Муж много работал, в душевные разочарования супруги не вникал, «бабских» увлечений не разделял и вообще не дышал ноздря в ноздрю. А главное - он совсем не понимал женщин, ну совсем не понимал…

Возвращаясь за полночь с очередной вечеринки, Леночка шла по вечернему Калининскому проспекту, и ей казалось, что чужая жизнь звучит романтично и недоступно, как приглушенная музыка из закрытых ресторанных окон… Ее собственное приземленное бытие  казалось ей случайной ошибкой, исправить которую можно как мизансцену в театре -  лишь сменой действующих лиц и декораций. Мысли материальны и Леночкино недовольство постепенно разрасталось во внутреннего грызуна, который неминуемо должен был догрызть ее до тотальных перемещений во времени и пространстве. Ей и в голову не приходило меняться самой. Амалья Абрамовна ее недовольство поддерживала и перемены мест слагаемых грозили прорасти в ближайшую реальность. А что задумано - тому и сбыться рано или поздно.

Шло время, для нашей страны незаметно таяли позади последние годы «эпохи развитого социализма». Человеку нерядовому, с сильными личностными свойствами и выраженной индивидуальностью было тяжко в затхлой атмосфере уравнивающего коллективизма, безинициативности и всеобщего лицемерия. Нужно было обладать солидной психологической устойчивостью и стабильностью, чтобы сохранить достоинство своего профессионального призвания, не утратить здоровых амбиций и не переносить болезненной озлобленности на и без того больную голову родного государства. Среди московской интеллигенции витали эмигрантские флюиды, а на кухнях работников умственного труда вошло в обиход - кроме анекдотов обсуждать бесконечную тему «ехать - не ехать». Конечно, о творческих свободах и достойном воздаянии за научные труды нечего было и думать, за чтение Солженицына выгоняли с работы, а заграничные красоты были за семью печатями. Но неиздаваемых гениев, десятилетиями пишущих в стол, гонимых правозащитников и непризнанных ученых с мировыми открытиями были единицы. Тогда как подавляющее большинство тогдашних «диссидентов» просто неосознанно подменяли стремлением к эмиграции свои личные  неудачи и комплексы вкупе с отсутствием душевного равновесия. Выезд из Союза в чужое государство казался им недосягаемой мечтой вырваться на западную свободу, а также решением всех проблем одним махом.  И потому многие вполне рядовые граждане почему-то вдруг решили, что в собственной стране им жить больше невмоготу.

Не миновала чаша сия и наших героев. Потом уже трудно будет вспомнить: кому из них первому пришла в голову историческая идея - уехать в Америку. Необыкновенной Леночке не доставало праздника, роскоши и признания; ее младшей сестре Розе – жениха и престижной работы; на так и не ставшую (при всем ее самодержавном  властолюбии) Владычицей Морскою Амалью Абрамовну надвигалась советская пенсия «по старости». А ее муж и Леночкин отец просто следовал за желаниями супруги и дочерей как иголка за ниткой. Естественно, что «ничем не примечательный» Ренат, по своей простоте работающий и живущий в цельном согласии с самим собой, поначалу попал под этот эмиграционный поезд как пехотинец под танки. Однако роль ему в этом мероприятии была заготовлена нешуточная. Дело в том, что локомотивом судьбоносного выезда становилась пресловутая пятая графа Леночкиного семейства – без соответствующего основания в то время  ни о какой смене ПМЖ не могло быть и речи. И даже при этом неоспоримом факте был велик риск – откажут! А с другой стороны, если разрешат, то что они в этой эмиграции станут делать, кто и кем там сможет работать и на какие средства им при американском империализме красиво жить? 

Леночкина родня, да и сама Леночка прекрасно сознавали, что рвутся они, в общем-то, в никуда и никто их в Америке с распростертыми объятиями не ждет. Их единственным ресурсом становился Ренат, у которого был инженерный диплом уважаемого ВУЗа, успешный научный опыт и что самое существенное - перспективная профессия квалифицированного программиста. Как раз он-то в Америке вполне мог бы понадобиться – наступал век информационных технологий и всеобщей компьютеризации, а значит - его потенциал на мировом рынке труда имел в то время хорошие шансы, чтобы не попасть в чужой стране из огня да в полымя. Вот только ехать, вполне и дома востребованный Ренат  никуда не хотел. В отличие от упомянутых родственников, весомого или мнимого мотива бежать от каких-либо проблем у него не было. И вот настал, наконец, звездный час для волшебных Леночкиных чар: пора было направлять преданные мужнины чувства на святое дело отъезда из родных мест к благам американской цивилизации. Амалья Абрамовна  стояла с дочерью на тех же наступательных позициях: незыблемо, как скала. Возможно, последующее сравнение покажется двусмысленным, но по сути своей Леночка с матерью исполняли в организации грядущей экспедиции те же идейно-вдохновительные и побудительные функции, как и средневековые маркитанки, идущие впереди войска в Крестовом походе за христианскую веру.

Поначалу Ренат отнесся к затее великого переселения народов как к очередной гламурной фантазии – его Кроха частенько загоралась планами глобального переустройства жизни, вычислив соответствующие «знаки» в астральном расположении планет или прочитав их у себя на руке как руководство к действию. Но обычно ее внезапные устремления стихали подобно далекой грозе, полыхающей издали зигзагами молний, обещая ливень; но вблизи тучи рассеивались встречным ветром, не успев пролить дождя на замершую в тревожном ожидании почву. Однако на сей раз, вопрос был уже сильно запущен, и сами собой тучи не развеялись. Стоит ли повторять прописные истины, что «муж и жена – едина плоть» и «ночная кукушка дневную всегда перекукует»? Недоумевавший поначалу о причинах невозможности дальнейшего их существования на Родине, Ренат первое время яростно сопротивлялся эмигрантской идее. Но вскоре он то ли устал бороться с женской стихией, то ли через великое природное притяжение мужчины и женщины в его подсознание проникли и усвоились Леночкины прожектерские помыслы? Только однажды и он сам начал убежденно говорить и верить, что в НИИ, где он работает - нет простора его интеллектуальным возможностям, а в застойном СССР он задыхается в неволе и бьется об стекло как птица в клетке. Только в эмиграцию, в Америку, срочно! Воистину – чудны дела твои, Господи…

Итак, согласие, как известно – продукт непротивления сторон и прочный лед привычного жития с треском тронулся. Выдвинутая в качестве боевого слона Леночка получила соответствующий вызов и подала документы на выезд всего семейства из опостылевшего Отечества. Все участники концессии подобру ли поневоле стали ожидать высочайшего решения. Молодежь учила английский язык, а бдительная Амалья Абрамовна твердо осуществляла общее руководство и финансово-экономическое планирование. А если конкретней: потихоньку распоряжалась остающимся и не подлежавшим вывозу имуществом – как движимым, так и недвижимым. Ждать и догонять, как известно самое трудное. Паровоз судьбы упорно буксовал, указывая, очевидно прямо противоположное направление движения… Они «просидели в отказе» целых 6 лет – мучительных в своей неопределенности между небом и землей.

Между тем, наша жизнь – не зал ожидания, а ее развивающиеся события не стоят на опустевшем перроне, по-прежнему встречая давно уже минувший нашу станцию поезд. Вместе с внешними переменами меняются обстоятельства, рождаются и умирают люди, рвутся прежние человеческие связи и на их, не бывающее пустым «свято место» приходят новые привязанности... В 1982 году в одночасье ушла в историю брежневская эпоха, уступив свои права предперестроечному безвременью, повисшему в застоявшемся воздухе еще на несколько лет до наступления горбачевских реформ. За это время Ренат завершил кандидатскую диссертацию, продвинулся по службе и «чемоданным» настроением затянувшегося отъезда не страдал. Увы, достигшая тридцатилетия, но так и не повзрослевшая Леночка продолжала жить так, будто она пишет предварительный черновик перед экзистенциальным романом или пробный сценарий многосерийной киноэпопеи. Ускользающая в отдаленное будущее эмиграция манящим призраком витала перед ее истомленным недостойной действительностью взором, не давая ни труда, ни покоя в дне сегодняшнем. А между тем, возможно, самый главный проект ее жизни находился уже на стадии реализации.

Летом 1983 года в молодой семье родилась долгожданная дочь. Ставшая бабушкой Амалья Абрамовна, воплотила в появлении Леночкиного ребенка свою заветную мечту, неосуществившуюся при рождении в пятидесятые годы своих собственных дочерей: она назвала внучку библейским именем Девы Марии – Мириам. Что было вполне созвучно и с ее редким и выразительным именем: Амалья – «Избранная Богом». Что ж, избранным, как известно – избранное… Значительность этого события несколько омрачалось тем, что столь символичное имя новорожденной внучки соединялось не с величественной иудейской  фамилией их благородного рода, а с неблагозвучной татарской фамилией отца - Мухамедьярова.  Но все это было лишь интригующим предисловием к загадочному роману, написанного вскоре о наших героях все той же причудливой судьбой.

Прошло еще два года. В семье Рената имелось теперь две Крохи – супруги называли дочку Марьяшей, и она была прелестна как крошечная куколка - точная копия своей красивой мамы. На первых порах Леночка и вправду восприняла свое материнство как новую игру или роль в грандиозном спектакле. Ей придавало значимости ее торжественное самоотречение в виде отказа от былых развлечений и вечеринок, вместо которых теперь приходилось гулять с малышкой и стирать детские пеленки. Но девочка подрастала и все постепенно вернулось на круги своя: Леночка вновь занималась только собой, наряжалась, блистала и очаровывала. Ренат по-прежнему великодушно не осуждал жену, взяв на себя кроме уже привычного хозяйства, большую часть воспитательных трудов. Ведь Кроха сама как ребенок, что ж спрашивать с «маленькой женщины»? Была бы лишь счастлива и довольна… Но если бы…

Рождение ребенка и родительские обязанности вполне можно было счесть тем якорем, который бы мог удержать эту, во всех отношениях счастливую, семью от навязчивой идеи покинуть Родину. Но очевидно, каждый Корфаген должен быть уничтожен рано или поздно и судьба приговорила их к исполнению своей великой американской мечты - для того, чтобы вкусить сполна долгожданные плоды исполнения своих желаний. Ведь мечты наши рано или поздно сбываются, заставляя  нас порой  самих удивляться – действительно ли это то, чего мы столь страстно хотели? «Factum est factum – Что сделано, то сделано»...

Давно ожидаемое всегда наступает внезапно и застает врасплох. Весной 1985 года Лене и Ренату пришло разрешение к выезду на историческую родину и приказ исполнить это разрешение в течение двух недель. Они уезжали как все – с маленьким ребенком на руках, бросив квартиру, собрав три чемодана и поменяв позволенные 90 долларов на человека. По обычному тогда для эмигрантов обходному маневру летели через Рим, затем вместо Тель – Авива - в Нью-Йорк. Само собой, там их никто не ждал, но для Америки 80-х годов репатрианты «третьей волны» из СССР почти автоматически становились беженцами, которым были положены начальные иммиграционные документы, «подъемное» пособие, а дальше - «каждому по вере его»… Хотя Америка – страна эмигрантов, кого там этим удивишь – не первые, не последние.

Прибыв по месту назначения «куда глаза глядят», наши герои с изумлением, свойственным всем переселенцам в Новый Свет с колумбовых времен, моментально убедились, что их былые представления об Америке похожи на действительность как первородный грех на непорочное зачатие. Хотя справедливости ради, нужно было бы сказать, что их многолетние американские грезы различались с нагрянувшей реальностью лишь отдельными, хотя и основополагающими местами. Фантастические небоскребы Манхэттена и свинцовая гладь Гудзонского залива, вечный праздник ночного Бродвея и храм классического искусства Метрополитен Опера, шикарные магазины Пятой Авеню и даже символизирующий американскую финансовую империю, знаменитый сердитый бронзовый бык на Уолл Стрит – совсем не подавляли своей волнующей узнаваемостью.

В совершенной роскоши Города Большого Яблока не было надменности закрытого на все замки мира. Как будто все вокруг шептало: «Попробуй. Другие смогли – сможешь и ты». Процветающая все 200 лет американского общества великая мечта «страны равных возможностей» в самом деле, успешно и громко доказывалась отдельными историями новых миллионеров - как и положено редким исключениям, подтверждающим правила. Притом ни одна история потрясающего успеха не является окончательной, как и в другом «вечном городе» Риме – «Сегодня Цезарь, завтра ничто». Манящий своим «доступным» благополучием  Нью-Йорк – заветная «столица мира», где коварная пропасть между убогой нищетой и кричащим богатством самая глубокая. Ее можно перепрыгнуть, если разбежаться изо всех сил, не жалея стертых ног, расшатанных нервов, разрывающихся от жестокой перегрузки сердца и дыхания. Только чтобы удержаться на другом краю пропасти, снова и снова прыгать подчас приходится всю жизнь, а глубина хотя бы единственного падения  может быть так велика, что на поверхность ущелья можно уже и не выбраться.

Для Рената и Лены познание равных возможностей в их новой, начатой с чистого листа жизни, началось с понимания того, что эти самые возможности равны при совпадении существующих положений. То есть, говоря откровенно, в Америке они оказались в абсолютно том же положении и при равных возможностях с десятками тысяч африканцев, китайцев, индийцев, мексиканцев и еще легионом таких же, как они эмигрантов со всего мира - искателей лучшей доли на далекой американской земле. Разные причины вынуждают их срываться с насиженных мест: от голода, войн и безработицы с невозможностью прокормить большие семьи в родных краях – до  честолюбивых претензий и сказок о красивой жизни, запутавшихся в хорошенькой женской головке.  У каждого свое…

Первые недели в Нью-Йорке для супругов Мухамедьяровых миновали так, как будто они подобно зрителям из кинозала смотрели репортаж с места событий или документальный фильм: не ощущая, что в этой короткометражной картине участвуют они сами. В отличие от не слишком фешенебельной, но равномерно-благообразной Москвы, Нью-Йорк середины 80-х оставлял впечатление города непредсказуемых контрастов, неожиданно подстерегающих за каждым углом. Глянцево-респектабельные авеню Манхэттена сменялись погрязшими в грязи негритянскими кварталами и унылыми поселениями бедных эмигрантов. Автомобильные дороги были плохо заасфальтированы, а сабвэй напоминал низкую пещеру с бесконечными замусоренными тоннелями, заканчивающимися серыми и однообразными станциями, между которыми по трудно прогнозируемым линиям двигались поезда – разбитые, испещренные надписями, и без знания английского языка не оставляющими сомнений в их непристойности.  Прогулки по Гарлему как в ночное, так и в дневное время можно было приравнять к самоубийству и даже в чудесно зеленеющем и идеально-ухоженном ныне пристанище белок – Центральном Парке, по тем временам оставаться одному в темноте не рекомендовалось.

Ничего нового и необычного семью Рената не ожидало: их кратчайший путь вел в традиционное прибежище всех «русских» эмигрантов из бывшего Союза – нью-йоркский район Бруклин, где кишащие тараканами малоэтажные домишки довоенных времен дадут фору печально известным московским «хрущевкам». Именно там, получив от новой Родины положенное пособие, они арендовали крошечную квартирку, гордо именуемую здесь «one bedroom apartment» -  естественно, «убитую» до предела и с упомянутыми уже тараканами. Однако и при столь скромной дислокации их скоро обворовали, не погнушавшись старыми детскими вещами, нелегальные «бывшие русские хэндимены», делавшие в их первом американском жилище минимальный ремонт. Само собой, что ни жаловаться, ни жалеть себя самим было бессмысленно: быть эмигрантом означает уметь приспосабливаться к фактам.

Настроившись на уже случившееся, как радиоприемник на резонансную волну, Ренат был спокоен и без излишних волнений готов к тому же, что делал всегда и везде – работе и борьбе за выживание. Маленькая Леночка, сменившая звание жены научного работника на «почетный» статус беженки, была настолько шокирована как увиденным, так и явно предстоящим, что на время испуганно притихла. Возможно, ее и навещали сходные угрызениям совести, мысли о том, чего же ради им дома не сиделось? Но отступать было поздно и некуда, а как оптимистично пелось в родной мультяшной песенке из ее затянувшегося детства: «Каждому, каждому в лучшее – верится, катится, катится голубой вагон». К Леночкиной чести будет сказано, что с надеждой на это «лучшее» их следующий без остановок вагон покатился вперед без малейших ее слез и истерик.

Происходящее далее действительно оказалось не самым худшим. Как видно, Ренат еще в Москве не потерял напрасно 6 лет, проведенных «в отказе»: он успешно нашел для себя конкурентную нишу в программировании, а кроме того, исправил теперь уже в зачетке с оценками на жизнеспособность, свою единственную тройку по английскому языку. Всего через месяц он нашел работу по специальности во вполне приличной американской компании и больше ни одного «пособия беженца» от Америки не получал. Для разношерстной бруклинской публики столь поразительно быстрые результаты были «рекордом для закрытых помещений». Не будем никого обсуждать заочно, но среди осевших в то время на Западе и считающих себя жертвами коммунистического режима, бывших наших соотечественников, хватало любителей порассказать «со слезой» о том, кем они и их родственники были в Союзе - и кем теперь вынуждены работать в Америке. О бывших директорах заводов, ставших таксистами, гениальных музыкантах, вынужденных играть в ресторанах, простых официантках, спустившихся в Макдональдсы с высот актерского мастерства и тому подобное. Бесспорно, жизнь сложна и драматична, и мятущиеся судьбы тех, кому спокойствие и сытость в новой стране проживания смогли компенсировать потерю «Себя» и пусть жестокой, но Родины -  всегда есть и будут. Но так и хочется сказать с досадой: «А стоило ли?»… Но ведь и мы не без греха, не нам судить.

Перешагнув через границы государств, континентов и общественно-экономических формаций, «скромный и заурядный» Ренат не ощутил раздвоения между прошлым и будущим, оставшись тем, кем он и был раньше - востребованным специалистом,  эрудированным интеллектуалом и просто очень устойчивым психологически человеком. Впрягаясь в преодоление эмиграционной ломки, он решительно отрезал все сожаления, ностальгию и оценки «чтобы бы было, если….».  Ренат двигался дальше, как вдоль по улице с односторонним движением – не оглядываясь назад и не сворачивая в сторону. Бесспорно, в его позиции преобладал не только инстинкт самосохранения, но и рационально-философский взгляд. Как у каждой медали две стороны, так и любое принятое решение, ведущее к серьезным жизненным переменам, со временем трансформируется, становясь из правильного - ошибочным и приводя к разочарованию. Преимущества от достигнутого со временем забываются, а недостатки сделанного выбора становятся более очевидными и достойными сожаления. «Every solution breeds new problems» – Каждое решение порождает новые проблемы. А значит все дело – лишь в собственном выборе и подходе. Ренат выбрал для себя подход - оставаться счастливым…

Вернемся, однако, к главной героине нашего повествования – ведь ради нее мы и осмелились продолжить своим ремейком хорошо известный, хотя и подзабытый в нынешней неблагодарной суете, чеховский сюжет. Признаем, что не смотря на замужество как форму удобного существования за мужниной спиной, новой Попрыгунье ее личный выбор достался гораздо тяжелее.

«Вращаться в вихре бала» в первые годы эмиграции Леночке не пришлось. Когда-то вольная московская жизнь среди талантов и поклонников изящных искусств, наполненная  самолюбивым торжеством ее красоты и женственности, обернулась четырьмя стенами эмигрантского забвения, не даром кем-то названного «маленькой смертью». Вместо вальяжных интеллектуалов - завсегдатаев театральных премьер и артистических кафе, ее кругом общения стали говорящие с одесским акцентом, бруклинские обыватели в русских магазинах и их толстые, заторможенные в своем местечковом национализме жены. Чужая страна отторгала своей непознанностью, как другая планета и привыкшей держатся за чью-то руку Крохе, одной без постоянно пропадающего на работе мужа было страшно сделать лишний шаг дальше порога. К тому же, в Бруклине без машины нельзя было добраться даже до магазинов, не говоря уже о театрах - а потому Лена сутками сидела с ребенком дома, наблюдая из окна серую стену такого же грязного дома напротив и снующих по улицам без дела, плохо одетых эмигрантов всех цветов кожи. Она чувствовала, что теряет свой игристый блеск, гаснет и оплывает, как тлеющая свеча.

Маленькую смерть эмиграции можно пережить ради другого будущего. И «чем темнее ночь – тем ближе утро». Но не каждому оторвавшемуся от Родной земли и привычного жизненного уклада человеку, доводится пережить «второе рождение» на чужбине. И виною тому отнюдь не отсутствие везения. Ведя речь о ком угодно другом, можно было бы рассуждать о внутреннем стержне и силе личности, увлеченности делом и приверженности семейным ценностям. То есть как раз о тех системных, мировоззренческих  категориях, позволяющих эмигранту сохранить и создать себя заново в другой стране, культуре, обществе. Но беда в том, что в уже почти 35-летней Крохе к тому времени так и не образовалось собственного содержания, подобно изящной хрустальной рюмке, в которую забыли налить коньяка случайному гостю на празднике жизни. Иметь мужа и ребенка – еще не значит быть женой и матерью, получить диплом – совсем не означает наличие образования. Изменить гражданство, государство, язык и даже имя – ничто из перечисленного не гарантирует изменения судьбы. Меняться и совершенствоваться имеет смысл только самому. Чтобы выйти из тупика, Леночке нужно было изменить образ мышления, разрушить свою инфантильную сущность и создать абсолютно иную жизненную программу.  Известно же: и создаем и разрушаем себя только мы сами.

В трудах, поту и молитвах неумолимое время как будто разломилось на «до» и «после». Ренат работал на износ, ухитряясь не просто адаптироваться к американскому образу жизни, но много читать и общаться на английском языке, быстро впитывая все лучшее, что есть в западной культуре и социуме: толерантность и оптимизм, умение управлять своими эмоциями, преимущества и гибкость двуязычия. Финансовое положение и правовой статус их семьи стабилизировались, а значит, что к положенному иммиграционным законодательством США сроку, Мухамедьяровы могли начать готовиться к натурализации, то есть вступлению в американское гражданство. А уж чья земля, того и вера, принявши ее - крестись… В 1989 году супруги в соответствии со здешними правилами, объявили в местной газете об изменении своих непривычных для американского восприятия имен и труднопроизносимой «мусульманской» фамилии. Так Ренат, подтвердивший перевод с латинского своего имени как «Вновь рожденный», превратился в Виталия, а Елена – в Лину. Их дочь Мириам сохранила свое, достаточно распространенное в Америке библейское имя,  к семи годам уже свободно говорила по-английски даже с родителями и вскоре совсем забыла русский язык. А в 90-году – тогда как в России наступили долгожданные перестроечные времена, они стали гражданами США, вызвали уже на подготовленную почву Лениных родителей из Москвы, похоронили мать Виталия и полностью утратили все связи с Родиной. Но разве не этого они хотели? - «Есть время умирать и время рождаться». Доселе замершие, прильнув друг к другу, стрелки часов на циферблате судьбы сошли с полуночной отметки и двинулись вперед, послушно выпуская на волю наступающий новый день.

По-детски легко перенесшая переезд, маленькая Марьяша приближалась к школьному возрасту, и родители мечтали создать ей условия для полноценной учебы, развития и общения со сверстниками в американской образовательной системе. Вследствие этого, все силы Виталия сосредоточились на задаче приобретения собственного жилья, позволяющего комфортно обитать в приличной социальной среде, на доступном расстоянии от Нью-Йорка и одновременно поблизости к природе. К лету того же 90 года, теперь уже американец Виталий подал документы на получение mortgage (ипотечный кредит в США) под покупку старого, но просторного дома в окруженном пышной зеленью парков, небольшом городке Fair Lawn, NJ -  всего в получасе езды от Манхэттена и рядом с престижной начальной школой «Lyncrest School». Выбор места жительства, где им предстояло пустить корни на долгие годы, был не случаен: за последние годы в этом городке традиционно оседало огромное число русской интеллигенции: в основном тоже инженеров и компьютерщиков, подобно нашему герою, уехавших из Москвы и Ленинграда в качестве «утекших мозгов».

Наконец, поздней осенью 90-го года mortgage на приобретение жилья был одобрен банком и семья Виталия переехала в Фэйр Лоун, обосновавшись в приобретенном у пожилой американской четы двухэтажном доме, построенном еще в Рузвельтовские времена и с тех же пор практически не знавшем ремонта. Однако все познается в сравнении, и после 3 лет, проведенных в тесной бруклинской конуре, новое пристанище показалось Виталию и Лине версальским дворцом. Как хорошо известно, семейный дом – это проекция внутреннего мира и культуры его хозяев, по причине чего процесс приведения в божеский вид их первой американской собственности в точности повторил судьбу своей предшественницы и «коллеги» – их бывшей московской квартиры. Не будем повторяться, но глава семьи как обычно с головой окунулся в работу, а хозяйка, жена и мать, по ее собственному мнению, явно была создана не для быта. Вот только для чего тогда другого была создана эта «маленькая женщина? – На это вопрос ей еще предстояло ответить, ну а пока и на другой части Земли Леночкин воз остался и ныне там: дома ни обеда, ни порядка, ни чистой рубашки мужу и тоска, тоска беспросветная! Так где же он, праздник, где он? Лине казалось, что праздник непременно придет и на ее улицу -  лишь стоит оказаться на той улице, где он уже есть. Оставалось только найти эту улицу – с чужим праздником по ее душу…

Вскоре после переселения в новые пенаты, Виталий встретил в Фэйр Лоун идейных единомышленников – несколько бывших соотечественников со схожим менталитетом и кругом интересов. Теперь они с женой  проводили выходные в походах с новыми друзьями (или на американский манер «хайкали»), ходили поочередно семьями в гости «на барбекю», обсуждали прочитанные книги и даже ездили на слеты КСП. На эти слеты съезжались русские эмигранты со всей Америки, для которых под открытым небом выступали такие же, покинувшие Родину, русские барды, пронзительно шептавшие свои ностальгические песни о том, что «Над Канадой небо сине. Меж берез дожди косые. Хоть похоже на Россию, только все же не Россия»…. Появилась возможность глотнуть свежего воздуха и жизнь потихоньку налаживалась. Каково же было огорчение Виталия, когда тщеславной от собственной избранности Крохе быстро наскучило недостаточно светское общество его добрых славных друзей - ничем не знаменитых и совсем не выдающихся, по ее мнению, а таких же «средних и рядовых» людей, как и ее муж. С тех пор на воскресные мероприятия он ездил один, в то время как Лина, очевидно, готовилась к предстоящему царствованию - подобно актрисе Марии Ермоловой, долгие годы разучивающей перед зеркалом роль Марии Стюарт, пока на роли аристократов не было спроса. Спору нет: чем больше актер – тем больше у него пауза,  вот только таланта и терпения для того, чтобы взойти на трон, Бог Лине, как и бодливой корове - рог, явно не дал. Но всякого, видно, влечет своя страсть...

Не смотря на достойные доходы Виталия, вместо основательного ремонта, а также покупки новой функциональной мебели, и без того запущенный дом методично облагораживался «антиквариатом», а если называть вещи своими именами – целенаправленно захламлялся всяким старьем. Дело в том, что в отличие от бытности украшательства Леночкой панельной «двушки» в Москве, местные возможности для загромождения жилого пространства всевозможной «стариной» оказались воистину безграничны. Безграничность эта заключалась в том, что Лина открыла для себя весьма распространенное в Америке явление: так называемые «garage sales» («гаражные распродажи»). Когда вечно куда-то переезжающие и просто весьма практичные американцы выставляют на продажу старый домашний скарб: мебель, одежду, посуду, украшения и все прочее, что годами скапливается в любом добропорядочном семействе. В выходные дни все это великолепие ставится рядом с домом прямо на улицу, перед проезжающими мимо машинами; рядом усаживается его предприимчивая владелица и предлагает свое добро всем желающим по цене от одного доллара до «кто сколько даст». Таким коммерчески-захватывающим образом Линой были скуплены со всей округи все «уникальные» торшеры, вазочки, рюмки, лампы, столики и подсвечники – предусмотрительно не выброшенные смекалистыми соседями в «garbage» («мусор»), а отданные в ее хорошие руки за вполне или не совсем символическую плату.

Само собой разумеется, что подобное благоустройство домашнего очага вскоре привело к тому, что все помещения дома, включая два этажа, веранду и подвал оказались до отказа забитыми приобретенным «антиком», как банка шпротами. На этом с дизайном усадьбы было  покончено, и Лина с азартом переключилась на увлекательную охоту за распродажными золотом и мехами. Отчаянно устававший на работе, а после нее занимающийся с ребенком уроками, Виталий мог не заметить десятую по счету вазочку или очередной сервиз. К тем же явлениям невидимого фронта можно было причислить и две пары золотых серег – да и в чем можно было отказать радующейся как дитя Крохе? Но скоропостижное, одна за другой, появление четырех монументальных шуб и сопряженную с их появлением финансовую брешь мог не обнаружить только слепой. Вот этого Виталий понять был уже не в состоянии, а потому Лина была решительно отрезана от беспрепятственного доступа к семейному кошельку, что впоследствии сыграло не последнюю роль в дальнейшей истории развития их отношений. «Соблазн должен прийти в мир, но горе тому, через кого он приходит»…

Перенесемся своим повествованием еще на 2 года вперед, за быстро промелькнувшее время которых в семье наших героев произошло немало серьезных событий. Как и прежде, львиную долю своих сил и времени Виталий отдавал работе. Чувствуя жесткость профессиональной конкуренции при бурном развитии компьютерной отрасли, Виталий постоянно обновлял свои компетенции, а вскоре сменил место службы - перейдя из категории рядового программиста в должность руководителя проекта и к тому же увеличив почти вдвое свой годовой доход. Многие его сослуживцы удивлялись и искренне восхищались тому, как этот русский эмигрант, не имеющий еще недавно ни связей, ни опыта работы в Америке, смог достичь такого профессионального уровня и зарабатывать на порядок больше своих американских коллег – не говоря уже об индусах и пакистанцах. Разумеется, он мог бы вполне позволить своей семье жить на широкую ногу, чего так наивно ожидала Лина, вот уже 15 лет вдохновлявшая и подталкивающая его на пути к Золотому Тельцу. Но как ни парадоксально, Виталий становился все более бережливым, предпочитая на атрибуты роскоши свой капитал не тратить, а год за годом накапливать «стабилизационный фонд». При этом предоставив своей феерически-праздничной жене возможность иметь необходимый для достойной жизни минимум, а копить в свою очередь лишь горькие обиды.

Никто из нас не вправе оценивать взаимосвязи других людей с материальным миром – тем более, судить об отношении к деньгам человека, выросшего в нищете, лишениях и единоличной ответственности за завтрашний день. К тому же, американский стиль жизни заставляет любого живущего в этой замечательной стране постоянно считать расходы, стремясь к экономии и разумным тратам. Виталий выплачивал кредит за дом, задумывался о будущем дочери и считал любое финансовое благополучие величиной непостоянной. Впрочем, как и все не вечно в этом мире  – сегодня работа и доходы позволяют тебе расслабляющее изобилие, а завтра твое место под солнцем успешно займет другой – с такими же «равными возможностями». Возможно и то, что в своем «alter ego» (другое «я») он навсегда остался бедным татарским мальчиком, донашивающем одежду старших братьев и пробующим баранину только раз в год - на празднике Курбан-Байрам… Вполне можно понять, что детский страх возвращения в беззащитное безденежье превратился для Виталия в инстинкт «последнего куска», который нужно было непременно сберечь на черный день. А как известно, в бездну подсознательного можно падать бесконечно….

В 1992 году Лине было 39, Виталию – 43. Для мужчины и женщины наступившая зрелость проявляется и воспринимается различно. И распространенное суждение о кризисе среднего возраста не придумано изощренными врачевателями людских душ. Виталий подошел к этой вехе как не схвативший звезды с неба, но абсолютно гармоничный и реализовавшийся во всех основных предназначениях человек. На первый взгляд почти не растерявшая своей женской привлекательности, Лина так и не оправдала пока обещанных ей ее красотой и утонченностью блестящих перспектив, а ее отложенная до лучших, как ей казалось, времен, «необыкновенная судьба» все больше напоминала язвительную поговорку о том, что большому кораблю – большое кораблекрушение. Кто бы мог представить, что осознание ее последнего шанса заставит инфантильную Кроху отбросить свою лень и твердо сказав себе «now or never» («cейчас или никогда»), начать разворачивать свой покачнувшийся корабль навстречу новому и неизвестному будущему.

Собственно говоря, пришедшая ей в голову мысль о работе и финансовой независимости не была ни особо нова, ни сверхъестественна. Прожив за границей несколько лет, Лина, подобно большинству эмигрантских жен, превосходно разобралась в новой жизни, освоила в нужной мере язык и научилась водить машину. К тому же, поступив на популярные в то время курсы программирования, она решила идти уже известным и проторенным путем - надеясь по своему обыкновению на поддержку мужа, чьи трогательные любовь и привязанность не ослабели за годы испытаний их брака на прочность. Супруги наняли для учившейся в начальной школе Марьяши беби-ситтера, которая должна была забирать ее после уроков домой; в то время как исполненная честолюбивых надежд Лина выпорхнула из наскучившего ей семейного гнезда в веселую суматоху Манхэттена.

Последующие далее непредвиденные события поразили даже давно нами не упоминаемую, но и поныне здравствующую Амалью Абрамовну, чье мастерство устраиваться в этом мире обычно было невозможно и пропить, а уж превзойти тем паче. А удивило хитроумную Амалью Абрамовну то, что ее, обладавшая определенным художественным вкусом и гуманитарными способностями дочь, никогда не могла похвастаться любовью к точным наукам – ну не ее это было поприще, что ж в том такого? Так о какой же Лининой карьере в заведомо чуждой ей сфере применения могла идти речь? Даже мать, с ее отменной дипломатией, засомневалась в затее дочери, деликатно и образно обозначив свою реакцию как «Посольство выразило недоумение». К слову будет сказано, сама Амалья Абрамовна на тот момент благополучно прибыла на благословенную американскую землю и, не проработав там ни дня, с виртуозной ловкостью вместе с мужем  сразу же «села на велфер» (социальное пособие в США), что порой не всем коренным американцам удавалось даже после долгих трудов. И дай ей Бог сохранить заслуженные благополучие и покой на уважающей старость заокеанской чужбине – не станем скрывать, что пока наша родная российская действительность обходится со своими, достигшими преклонных лет гражданами, намного суровей….

Закончить компьютерные курсы для Лины проблемой не было, тем более не сложно оказалось с Лининой красотой очаровать принявшего ее на работу пожилого американца – ее будущего босса, сразу предложившего ей неплохую должность и высокий оклад. Но рано или поздно за хорошие деньги приличествовало ведь и работать, а вот этого у Лины категорически не получалось. Казалось бы, сейчас проект ее высокооплачиваемого трудоустройства рухнет подобно идеям утопического социализма, но тут Кроха проявила недюжинную настойчивость и со слезами взмолилась к мужу о помощи. Пришлось Виталию взяться обучать ее программированию, что было столь же противоестественно, как если бы поставить к фрезерному станку балерину или напротив – отправить токаря-фрезеровщика танцевать партию Хосе в балете «Кармен».

Всякому терпению бывает свой предел и Виталию, вразумлявшему по вечерам теперь  уже двух Крох (увы, Марьяша унаследовала мамину неусидчивость), однажды на ум пришла опрометчивая мысль о том, что ему будет проще делать работу жены самому, а ей – выдавать его труды за свои. Лина приняла героическую жертву своего благоверного как должное, и странное семейное предприятие заработало на полном ходу: днем Виталий работал «за себя», а ночью – «за Кроху», самоотверженно бросаясь ослабевшей своей грудью на амбразуру супружеской солидарности. В результате через 3 месяца врачи обнаружили у него открывшуюся от нервного переутомления язву желудка, положили в клинику и мягко посоветовали «не доводить себя до истощения». Лина испугалась, плакала и горевала, но все, Слава Богу, обошлось и супруги вернулись в исходное состояние. И опять потекла мирная безоблачная жизнь без печалей и тревог. Маленькая женщина и сама поверила, что начала зарабатывать большие деньги. Но самым невероятным поворотом стало перенесение ее притязаний в реальность: однажды настал тот день, когда «натасканная» мужем Кроха и в самом деле, хотя и по верхам, освоила техническую стезю и начала работать самостоятельно, изумив мужа и произведя фурор среди всех, кто знал их семью многие годы…  

Бесспорно, что сокровенные желания женщины преодолевают любые преграды: особенно когда речь идет о сохранении ее недолговечных красоты и молодости. А к тому же – о приобретении материального достатка и возможностей так или иначе преуспеть в этом мире. Да и разве не вечной погоней за капризной фортуной занимается неугомонное человечество с сотворения мира? А лучшая половина человечества и тем более… Всякий ее успех на пользу и похвален, до тех пор пока окрыленная им победительница не возгордится своими лаврами сверх меры. Став деловой леди и обретя финансовую свободу, преобразившаяся Лина засияла как медный грош на ярмарке тщеславия. И вновь понеслись ее удалые во все тяжкие… Офисная жизнь "как на сцене", снисходительная к прекрасному полу галантность американцев, корпоративные вечеринки с коллегами после работы, ночные бродвейские мюзиклы и рестораны, но главное - свободные деньги, выпустившие истосковавшуюся по мужскому вниманию и светским утехам Попрыгунью, подобно джину из бутылки. Признаем честно: нам есть за что уважать достижения нашей героини – как бы то ни было, но Лина смогла преодолеть свою «маленькую смерть», превратившись из слабой пешки в шагнувшую далеко вперед фигуру, делающую самостоятельные ходы на шахматной доске жизни.

Однако, справедливая судьба сурова к нарушению высших заповедей и никому не следует пренебрегать утверждением, что людская Гордыня или презрение ближнего – один из восьми сатанинских грехов. Почувствовавшей свою силу Лине вновь показалось, что стоит она большего, да к тому же скучноватый в своем безупречном благоразумии Виталий ей надоел и можно бы продать себя подороже… Так Лина начала искать ему замену. Забыв изначальную истину о том, что муж, верно оберегающий жену второй десяток лет - не разменная монета. И приевшиеся в многолетней привычке супружеские узы - что святой старинный крест на церковном куполе с потускневшей позолотой. Заменить его на новый и сверкающий можно, любуясь затем на ослепительный блеск сусального золота. А вот благоветь перед ним, молиться и ждать защиты - не всегда.

Впрочем, простим на первых порах нашу бедную Попрыгунью. Лина была до сей поры молода и прекрасна, находясь в том самом уязвимом женском возрасте, когда, не успев еще испить свою осень, так хочется верить, что уносящий последние надежды снегопад из одноименной песни пока заносит дороги где-то далеко. К тому же, ко всякой недооцененной, по ее мнению, «необыкновенной» женщине, приходит в свое время тот праздник, которого она так долго ждала – как и многие из нас его ждут, во что бы то не стало…. И не сами ли мы тому виной, что достойно принять щедроты наступившего праздника бывает подчас труднее, чем испытания и скорби в его ожидании.

Особых скорбей наша героиня не познала, хотя эмиграция и ей по мерам ее нелегко досталась. Неустроенность первых лет в грязном Бруклине, старый дом в провинциальном городке, зависимость от аскетично-прижимистого мужа в чужой стране… Став вполне зрелым и набравшимся семейного опыта человеком, Виталий так и не научился понимать особенностей женской природы. Он не знал, зачем сорокалетней даме нужны туфли на каблуках и крем за 100 долларов и что ей и зачем можно делать в ванной, принимая душ целых 20 минут.... Что в каждой дочери Евы органично уживается и обыденное и высокое. А стремление мужчины пренебрежительно пенять своей жене на умственную неполноценность, называя ее любимые увлечения «примитивным бабством», скрывает всего лишь обычный мужской комплекс - зависимости от неодолимого влечения к ней… «Кем свет увидел, того и обидел».

Увы, перечитавший всего Шопенгауэра, но совершенно оторванный от бренной реальности, Линин муж с его интеллектом и спартанскими привычками совсем не понимал женщин, ну совсем не понимал... Да и нужно ли? Вот вопрос… Мужчины и женщины – существа с разных планет; не лучше ли взаимно отделять главное от второстепенного, не требуя полного слияния душ как невозможного?.. Но где уж неотстрадавшей пока всерьез Крохе было взять мудрости, чтобы поблагодарить судьбу за то самое важное и сокровенное, чем она обладала: супружескую преданность и житейскую стабильность, возможности личной самореализации и счастливое детство своего ребенка... А кому много дано, с того многое и спросится....

Губительные химеры сомнительной эмансипации внушали Лине уверенность в приближении ее долгожданного триумфа. Даже чувствительная 10 летняя Марьяша (видевшая теперь мать практически только по выходным и то в основном спящей), вскоре  написала по-английски с ошибками в школьном сочинении «My family» («Моя семья»): «У меня очень необычная семья. Мы приехали в Америку из бывшего СССР. Мой папа – мусульманин, а мама как Мона Лиза :«Renaissance woman» - «Женщина эпохи Возрождения». Лина и впрямь ощущала себя возродившейся – помолодевшей, уверенной в себе, раскрепощенной. Неотразимой властительницей сердец, как всегда того хотелось. Ее вновь засыпали комплиментами восторженные поклонники. Лишь теперь вместо томных служителей Мельпомены и прочих персонажей московского бомонда, страстными почитателями Лининой красоты и талантов стали хронически улыбающиеся Нью-Йоркские функционеры, а также средней руки бизнесмены и топ-менеджеры, служащие в многочисленных манхэттенских офисах.

Вся эта перечисленная публика, живо откликающаяся на ее кокетство, как на сигнал легкомысленной доступности (чего здешние мужчины никак не могли ожидать от коренных американок) повышала своими ухаживаниями Линину самооценку, прибавляя энергии ее новым целям. Но не более. Времени у разменявшей пятый десяток красотки было в обрез и растрачиваться на неуместный торг ей было некогда: ни много ни мало, Лина мечтала встретить настоящего американского миллионера, каким она его себе представляла – немолодого, богатого, щедрого. Именно такую «птицу счастья» желала заполучить в свои руки абсолютно ничем не обделенная, благоденствующая женщина в середине жизни: неизменно изящная и красивая, согретая любовью мужа и дочери, да в добавок еще устроившаяся «при хорошей работе» на доходное место. «Non multa, sed multum» - «Не многое, но много»….

Получив в молодости богатый опыт обольщения мужчин из числа сильных мира сего, уверенная в своих силах Попрыгунья прекрасно знала, что для того, чтобы выиграть намеченный джек-пот, ей, кроме ее красоты и очарования, в первую очередь необходимы соответствующие плацдарм и антураж. А если говорить прямо, то, во что бы то ни стало, Лине требовалось приобрести в свое распоряжение отдельную жилплощадь в Нью-Йорке для любовных свиданий «на высшем уровне». По этой существенной причине, грешная в своих замыслах Кроха уговорила ничего не подозревающего мужа купить на совместно заработанные деньги маленькую квартиру-студию в люксовом билдинге, возвышающемся рядом с отелем «Шератон» в двух шагах от Тайм-Сквер – одного из самых культовых и престижных мест Манхэттена. Виталий легко поддержал намерения супруги по покупке еще одной real estate: раньше им, как заядлым любителям классической музыки, было сложно поздно добираться из Нью-Йорка домой в Фэйр Лоун, проведя вечер на оперном спектакле в Линкольн-центре. А до новой квартиры дойти оттуда пешком можно было всего за 10 минут. К тому же, подрастала любимая дочь и любые инвестиции в ее будущее для любящего отца не казались расточительством. Имея возможность жить, учиться, а затем и работать среди деловой элиты в Манхэттэне, их Марьяша сделает карьеру, станет независимой и непременно выйдет замуж по любви.

Цены на нью-йоркскую недвижимость, даже расположенную в районе Тайм-Сквер, признанном самым посещаемым местом в мире, в середине девяностых совсем не были заоблачными. И это не смотря на то, что США в то время переживали подъем экономики. Купленная у откуда-то знакомых Лине, разудалых девиц непонятного рода занятий, квартира на 19 этаже апарт-отеля «Executive Plaza» обошлась супругам относительно недорого, что объяснялась еще и царящим в ней вопиющим разгромом. Очевидно, безрадостные перспективы разгребать эти авгиевы конюшни, пусть даже находящиеся в элитном здании с видом на главный перекресток мира, отпугивали впечатлительных американских покупателей, привыкших к безукоризненной аккуратности. Чтобы не создавать предсказуемости нашего повествования, не будем повторять здесь тех мрачных выражений которыми охарактеризовал Виталий первые впечатления от ужасающего бедлама в выставленной на продажу и при этом  напоминающей злачный притон «apartment». Скажем только, что его зловещие предчувствия фатально оправдались всего через несколько лет.

Купленную на ее имя квартиру в «Executive Plaza» Лина слегка отмыла и подремонтировала, придав ей будуарный вид на свой обычный манер – при помощи ковров, прикрывающих ободранный паркет, инкрустированных панно и французских гобеленов, отвлекающих внимание от давно не крашеных стен, подушечек на продавленных диванах а также бесчисленного количества вазочек, часов и фигурок, придающих, как ей казалось, ее гнездышку изысканный шарм. Правда теперь все эти демонстрирующие благосостояние аксессуары приобретались не на грошовых распродажах, а в дорогих антикварных лавках и магазинах. Но суть оставалась все той же, а результат и впрямь возросшего благосостояния их семьи получился плачевным: неразлучные кода-то супруги стали жить раздельно: Виталий с дочкой в старом двухэтажном доме в Нью-Джерси, а воспользовавшаяся предлогом близости к работе Лина – в маленькой студии апарт-отеля в Манхэттене.

Завертевшись в развлечениях своей, почти уже разгульной жизни, Лина совершенно отстранилась от своих близких: переживающей подростковый возраст дочери и по-прежнему преданного ей мужа, старательно пытающегося не думать о возможном расставании со своей все еще любимой и желанной Крохой. А беззаботно порхающая «Renaissance woman» появлялась в семейном доме далеко не каждый weekend, что огорчительнее всего сказывалось на учебе и нервной системе Марьяши, которую даже бабушка называла теперь сиротой при живой матери. Американские педагоги, педантично следящие за развитием каждого своего воспитанника, не раз говорили «осиротевшему», как и дочь, отцу, что девочка не способна сосредотачиваться во время уроков и явно отстает в развитии от своих сверстников. И только любящее сердце матери с его терпением и вниманием может справиться с трудностями в формировании психики и умственных способностей взрослеющего ребенка. Правда сама Марьяша почему-то упорно не хотела взрослеть, проявляя тот же инфантилизм, как и когда-то ее беспечная мамаша – тогда еще «вечно маленькая» Леночка.. Но как это ни печально, вместо надлежащего исполнения материнского долга, эгоистичная Лина легкомысленно занималась лишь собой, собственными удовольствиями и тайными планами. Она откровенно полагала, что переросла свое, уже имеющееся, настоящее и самые родные люди с их вечными проблемами и потребностями для нее сейчас не главное…. А что же тогда самое главное?  Жизнь вскоре покажет, твердо расставив рискованно играющие фигуры своих героев по их заслуженным своими же поступками местам.

Не будем отрицать, что назревающие в супружеской паре противоречия длятся порой годами, незаметно сигналя нам мелкими ссорами, минутным отчуждением и неожиданными уколами уязвленного самолюбия. Наступающие перемены подкрадываются незаметно, вынуждая однажды признать, что образовавшиеся в наших представлениях о семейном счастье трещины, требуют обоюдной работы по их устранению. Как ни говори, но взаимоотношения – процесс двусторонний, однозначно правых и виноватых в них нет. К сожалению, накопившаяся разница потенциалов в семье наших героев достигла того уровня, когда услышать друг друга им было уже трудно. На внешнем плане отношения супругов ничем не проявляли наступившего в их браке кризиса. Вместе с дочерью Виталий и Лина много путешествовали по Европе, часто фотографировались и не прекращали своей когда-то всепоглощающей страстной близости. Но их сплоченность и единство были лишь видимостью. А если точнее  - условным проявлением того договора, который отличается от приговора тем, что подписывается двумя сторонами и исполняется добровольно.

Первое время Виталий скорее интуитивно догадывался, что у его, жаждущей роскоши и приключений жены, периодически появляются «высокопоставленные» воздыхатели. Заведя однажды осторожный разговор о супружеской верности, он неожиданно услышал от своей Крохи столь откровенную реплику, что предпочел «забыть» ее раз и навсегда, вспомнив циничное выражение о том, что не стоит задавать вопрос, если не хочешь услышать на него ответ. Но не на шутку пожалеть об утраченной в их союзе моногамии Виталию пришлось лишь с того недоброго дня, когда увлекшаяся теперь психологическими бизнес-тренингами Лина, встретила на одном из таких мероприятий идеального мужчину из своих расчетливых мечтаний. Сложно оценить объективно, можно ли было назвать ее избранника американским миллионером, но производить надлежащее этому образу солидное впечатление ему удавалось бесподобно.

Не первой молодости американец по имени Брэд был достаточно успешным адвокатом, сочетающим судебную практику с консалтинговыми услугами по купле-продаже недвижимости. Правильнее сказать, что у него было два независимых бизнеса: юридическая фирма и небольшое риелторское агентство, занимающие один, высококлассный офис в downtown – деловой части Манхэттена, неподалеку от площади Всемирного Торгового Центра. Разумеется, умение нравиться, вызывать доверие и располагать к себе людей – неотъемлемые качества «продажной» адвокатской профессии. Но помимо того, предприимчивый адвокат вправе мог считаться cветским львом и отъявленным сердцеедом, отлично чувствующим женскую психологию и безошибочно находящим мотивы для обращения нежных привязанностей в свою пользу.

Особенно эффектным был необычный контраст его брутальной внешности и утонченной аристократичности, не свойственной, как казалось, шаблонному американскому типажу. Высокий, представительный, крепко сложенный Брэд со своей ироничной усмешкой и проникновенным взглядом, одновременно походил на импозантного Короля Голливуда Кларка Гейбла в «Унесенных ветром», назидательно актерствующего в президентском кресле Рональда Рейгана и мужественного Эрнеста Хеменгуэя, которого можно было уничтожить, но не победить. От властного облика Брэда исходила непреодолимая энергия мужского начала, заставляющая практически всех, попадающих под его обаяние женщин, искренне верить в его выдающиеся значительность, личностную незаурядность и благородство. Которых на самом деле потом не оказывалось. Но обожающая «влиятельных и знаменитых» мужчин Попрыгунья, влюбившаяся в своего нового кумира со свойственной ей восторженностью, об этом пока еще ничего не знала….

60-летний Брэд и 41-летняя Лина стали любовниками. Он был женат, она - замужем. Раз в неделю, по четвергам, авантажный адвокат заезжал за Линой на работу на огромном, как бронетранспортер, джипе, после чего они быстро ужинали в ближайшем ресторане и ехали искать уединения в ее маленькую манхэттенскую квартиру… Классическая литература всех времен и народов, а также кинематография, театр и все прочие художественные жанры, отражающие драматические тонкости человеческих взаимоотношений, знают миллионы таких банальнейших историй. Поэтому далее мы постараемся не останавливаться на отвлекающих читателя подробностях, а сухо излагать достоверные факты, продвигаясь к неожиданному финалу.

Глядя со стороны на эту беззастенчиво обманывающую свои законные половины, неюную парочку, трудно было сказать, кто за кем ухаживал, кто кого добивался и кому поклонялся. Зато и невооруженным глазом было видно, что на этот раз судьба отправила Лине увесистый бумеранг неразделенной любви в отместку за ее былые эгоизм и равнодушие по отношению к своему мужу - тому первому и единственному мужчине, который преданно любил ее долгие годы не смотря ни на что. И делал для нее все, что было возможно по его представлениям и силам. В то время как лишь внешне напоминающий всесильного и щедрого покровителя Брэд не делал для нее абсолютно ничего – разве что рассыпался в высокопарных комплиментах и сентиментальных признаниях в любви. Ни то ни другое ровным счетом ничего не означало, но говорилось в угоду американским представлениям о хорошем воспитании и любовном этикете. Каждая женщина любит ушами и по сути, Линин boyfriend говорил именно то, что ей хотелось в данный момент услышать. Особенно уместным и попавшим в самые потаенные уголки ее самолюбия, было для Лины оригинальное признание Бредом ее «нобычайности и штучности» - «You are woman with a substance» - волнующе шептал он Лине в минуты их тайных свиданий.…. Являясь изящной игрой слов, дословно эта многозначительная фраза переводилась как: «Ты – женщина с содержанием»… А как мы знаем, именно собственного внутреннего содержания нашей героине с ее узостью мышления всегда и не доставало…Так значит, все наши желания рано или поздно сбываются и мы становимся теми, кем когда-то хотели себя видеть? Лина была уверена, что «да»…   

Произносимые на каждом шагу изысканные любезности Брэда являлись для одурманенной поздней страстью Лины еще половиной беды. Гораздо более разрушительным было то, что привыкший манипулировать женскими чувствами адвокат нарушал непреложные законы, негласно принятые в сердечных связях, где один, а тем более оба партнера несвободны. А именно: он постоянно убеждал Лину, что их запутанный любовный узел непременно скоро развяжется, а сам Брэд решительно расстанется с прежней женой и предложит своей божественной возлюбленной руку и сердце. И долгожданное завершение их неправедно двойной жизни – лишь вопрос времени… Так что скрываться им придется недолго и Лина скоро сможет спокойно объявить мужу о грядущем разрыве. Обнадеженная его громкими обещаниями, наша героиня даже познакомила Брэда с дочерью и однажды они втроем провели рождественские каникулы во Флориде.

Не оставляло сомнений и заботливое стремление Лининого любовника вовлечь ее в свой бизнес: именно в угоду Брэду она получила лицензию агента по недвижимости и даже вполне удачно продала в Фэйр Лоун несколько домов, ловко уговорив благодушных соседей-американцев доверить ей ответственное дело по поиску покупателя, а ее несравненному адвокату – не менее ответственный closing (закрытие) сделки. Заработанную от продажи real estate прибыль «партнеры по любви и бизнесу» мирно поделили по взаимному согласию и окончательно покоренный Брэд предложил Лине открыть еще одну фирму специально для нее – не только обворожительно красивой, но и подающей серьезные надежды бизнесвумен. Не сейчас, конечно, а в ближайшем будущем: как только он наконец разведется и станет свободным... Как тут было не поверить в его серьезные намерения: ведь и каждый человек слаб, а слабая женщина тем паче.

Между тем, безжалостные годы не шли уже, а летели. Говорят, что на одной из Ватиканских башен есть часы, под циферблатом которых по латыни написана философски - глубокомысленная сентенция, адресованная нашему тленному времени: «Но на самом деле сейчас уже больше»…

Еще раз подчеркнем, что не считаем себя вправе подробно пересказывать избитый и растиражированный жизнью сюжет  -  тем паче, что каждый из нас, переживших подобный опыт, заранее знает его печальный конец. Женатый любовник никогда не разведется, а времени, сил и покоя уже не вернуть.

Прошло 7 лет, Лине скоро должно было исполнится 48. И подобно тому, как Иаков ждал Рахиль, все эти годы она продолжала ждать от Брэда предложения руки и сердца. Биологические законы брали свое и Лина неумолимо старела. Внутри нее снова росла всепожирающая пустота, в которую, как сквозь пальцы песок, ускользали надежды и смысл жизни. Поклонники исчезали, ставшая настоящей американкой дочь выросла и отдалилась, работа была неинтересна… Лишь только что наступивший на ее улице праздник снова оборачивался  угнетающей прозой, вспять повернуть которую было уже поздно. Когда-то жизнерадостная и исполненная радужных планов «Renaissance woman» обреченно погружалась в депрессию. Транквилизаторы и психоаналитики помочь ей были уже не в состоянии. Поскольку как и стать счастливым, так и перестать быть несчастным человек способен лишь сам.

По-прежнему преуспевающий адвокат Брэд тоже не молодел, зато с каждым годом задерживал взгляд на все более юных и свежих нимфетках… Их затянувшиеся отношения с Линой продолжались по инерции, становясь для пресытившегося Брэда постылой обузой, а для его слабеющей подруги – ревнивым мучением и источником вечной тревоги. Сдержанного и осторожного к излишним страстям Брэда не на шутку утомляла эта увядающая русская леди – слишком экзальтированная, не умеющая держать себя в руках и принимать жизнь легко. Это была ее проблема, а не проблема мужчины. И если в первые годы их связи Брэду льстило покорное восхищение столь привлекательной, экзотично-чувственной и такой непохожей на мужеподобных американок Лины, то в последующем ему начали досаждать ее необузданная импульсивность, требовательность и завышенные ожидания. Вместо легкого флирта, расслабляющего и вносящего приятное разнообразие в его устоявшуюся семейную жизнь, ставящий превыше всего собственное удобство адвокат получил дополнительную моральную нагрузку, конфликты и лишние обязательства. И вскоре уже всем, кроме самой Лины стало очевидно, что Брэд начал ее избегать. Бесплатных приложений к жизни не бывает, как и наказаний без вины. Возжелавшая чужого мужа «Женщина с содержанием» терпела сокрушительное поражение на собственной территории. Превращаясь подобно Марии-Терезе - одной из несчастных любовниц эксцентричного гения Пикассо, в поднадоевшую и ставшую в тягость своему женатому возлюбленному «Женщину по четвергам».

За совершенные ошибки нам непременно приходится платить, а чаще всего – переплачивать. Необъяснимое для Лины раздражение ее любовника и собственное  душевное неблагополучие не становились для нее явными знаками для тщательного пересмотра своего жизненного кредо. Она как будто упрямо остановилась в своем давно уже минувшем прошлом. Молодость, внешняя привлекательность и красивые романы преходящи и всему свое время… Допустимое для юной девушки ожидание вечного праздника как постоянного поклонения, восторгов и комплиментов никак не переходило для Лины в иное, более гармоничное для зрелой женщины и уравновешенное состояние: духовного покоя, осознанной любви к мужу и дочери, радости работы над собой и творческого вдохновения  - самых лучших и неисчерпаемых проявлений нашего внутреннего мира. Трудно было сказать, что послужило следствием, что – причиной, но разъедающее душу расстройство Лининой психики со временем приобретало все более болезненные черты.

Привыкший исключать из своей жизни отрицательные эмоции, Виталий в меру сочувствовал «безпричинным» переживаниям жены. Их внутренняя связь исчерпалась ее предательством, перестав укреплять и поддерживать привыкшую к его самопожертвованию  жену - как это было все долгие годы их брака. На этот раз помочь Виталий ей ничем не мог, а возможно, уже и не хотел. Конечно, и ему иногда становилось страшно: изредка приезжающая к ним с дочкой в гости, Марьяшина мама могла почти сутками не выходить из своей комнаты, отрешенно забывшись в полуобморочном, опустошающем сне или лежать неподвижно среди бела дня, часами молча глядя в потолок. Однажды они с мужем шли в Нью-Йорке по оживленной улице, вдоль которой у офисных зданий стояли многочисленные припаркованные автомобили. Как только Лина поравнялась с одной из машин, сигнализация немедленно сработала, а вслед за ней жутко завыли и все остальные, установленные на нескольких десятках стоящих рядом автомобилей, сигнализации. Если верить теории тонких миров, складывалось ощущение, что из поврежденного духовного тела угасающей Лины истекала и уходила в космос ее жизненная энергия. Вскоре она была настолько обессилена, что ее голос перестала узнавать по телефону даже мать – не на шутку встревоженная и обвиняющая всех вокруг (а в первую очередь зятя) Амалья Абрамовна.

Наступил август 2000 года. 48-ой День Рождения Лины приходился на выходной и Виталий пригласил всех близких родственников и друзей в уютный итальянский ресторан в Манхэттене, где они часто праздновали семейные праздники. Блистающая своей чуть ускользающей, но все еще грациозной и вызывающей восхищение красотой, именинница выглядела не слишком радостной, но внешне вполне спокойной. Ее ущемленная гордость не позволяла ей никому рассказать о неприятной новости, настигшей ее только вчера: Лину уволили со службы, сославшись на недостаток квалификации и несоответствие должности. Ничего удивительного: работа любого программиста требовала постоянного профессионального роста и изучения новых технологий – ничто так быстро не совершенствуется, как компьютерная техника, электроника и программное обеспечение. Лина же целиком поддалась своим бурным чувствам, работу забросила и получила неминуемо закономерный итог. Конечно, крахом в борьбе за существование для надежно защищенной мужем женщины это не было, но жестоким ударом по ее самооценке - несомненно. Как будто немилосердная судьба готовила Лине на будущее длинную черную полосу, постепенно подкладывая под пышную перину в ее королевской  опочивальне  маленькие черные горошины - горошины Принцессы на Бобах…

Поздно вечером после веселого праздничного застолья они с друзьями всей компанией дошли до здания New York Times, легко простились и вернувшаяся домой Лина осталась в своей квартире одна. В тот День Рождения Брэд не поздравил ее: он вообще никогда не звонил в выходные, объяснения чему были и так понятны. Собравшись с духом от накопившегося за долгие годы отчаянья, Лина сама набрала его номер, но их последний разговор продлился всего несколько минут. «Я не могу больше ждать, тебе нужно решать наконец: с кем ты, со мной или с ней…» - настойчиво упрекала любовника Лина  истерично дрожащим голосом. Ей тоже в свою очередь, как и когда-то ее мужу, не следовало бы в таком тоне задавать вопрос, чтобы не услышать ответ, к которому она была не готова, хотя этот ответ давно был уже известен наполовину. «Ты не можешь так поступить со мной после стольких лет. Ты обманул меня, неужели у тебя совсем нет совести?» - «I can not afford to keep my conscience» - «Я не могу себе позволить содержать свою совесть» - коротко отрезал Брэд и положил разорвавшуюся длинными гудками трубку.

«Вчера еще в глаза глядел, А нынче - все косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, - Все жаворонки нынче - вороны!»…. Раздавленная тяжестью своего «незаслуженным» унижения, плачущая Лина вспоминала знаменитые цветаевские строчки и ее окончательно покинули силы. Ей было некому рассказать о своем горе, а ничем другим считать свои альковные страдания бедная женщина не могла – более ценного смысла жизни, чем этот чужой и равнодушный мужчина, она так и не узнала. «You never know what Your loosing» - «Ты никогда не знаещь, в чем твои потери». Единственным человеком, с которым она могла бы поделиться, был ее муж и она решила переодеться и позвонить ему: ведь он обязан  пожалеть и утешить свою Кроху – а кто же еще и может ли быть иначе? Мобильный телефон Виталия не отвечал. Накинув халат, Лина автоматически проникла рукой в карман, нащупав там маленький комочек ткани, оказавшийся женским нижним бельем – естественно, чужим….Она и подумать не могла, что годами переживающий ее измены супруг может поступить точно также, как скорее всего, поступил бы на его месте любой, перешагнувший 50-летний рубеж, мужчина – попытаться если не изменить жизнь, так хотя бы отвлечься от тягостных мыслей и одиночества, спешно догоняя свой уносящийся мимо лучшей для него части жизни поезд. Хотя кто знает? Возможно, что самое лучшее у Виталия действительно было впереди - за недалеким поворотом на очередном захватывающем вираже судьбы? Но только еще не завтра…

Cбросив с себя последнюю одежду, в одночасье подурневшая Лина подошла к раскрытому окну. Был конец августа, в Нью-Йорке только что прошел дождь и жаркая духота дня сменилась влажной и ветреной прохладой. В другие, разделенные столетиями времена и в других странах, в такой же летний августовский день, в возрасте 48 лет ушли из жизни две знаменитые женщины: Пресвятая Дева Мария (Мириам) и гениальная поэтесса Марина Цветаева. Одна из них не смогла пережить смерти своего спасшего человечество и распятого на Кресте сына, вторая – пережить творческое забвение после «маленькой смерти» эмиграции.. Не испытавшая никаких подлинных трагедий, а просто прозевавшая свое неприметное счастье, Лина за четверть века так и не разглядела рядом с собой того «редкого, великого и необыкновенного» человека, который действительно делал ее избранной – избранной его безоговорочной любовью к ней… Пока что не все было потеряно. Но только лишь теперь - утратив доверие мужа, разбив свои любовные иллюзии и лишившись работы, она как будто случайно вновь увидела себя в том самом, актерском зеркале Ермоловой, годами возвышающем ее будущие роли до королевского величия. Увиденное отражение показалось ей страшным и жалким: «The Queen without King and kingdom» - «Королева без Короля и королевства»… Все еще можно было исправить и жизнь еще могла быть прекрасной, но для  работы над ошибками маленькой Лине нужны были мужество, покаяние и много, много борьбы и труда… Однако же, судьба играет нами так причудливо, а малодушно сдавшихся на поле битвы всегда бывает больше, чем побежденных.

Она разбилась, как дорогая ваза, выбросившись из окна собственной квартиры на 19 этаже Манхэттенского небоскреба. Поздно ночью, никем потом не увиденные ее осколки нашел полусонный негр – хорошо знавший Лину швейцар, много лет подобострастно открывавший перед ней стеклянную вертушку парадного входа в «Executive Plaza». Вызвав полицию, он опознал погибшую Лину по одному из многочисленных украшений, которые обладающая лишь ей присущим стилем, она так любила носить.

Самоубийцу хоронили в закрытом гробу на еврейском кладбище недалеко от Фэйр Лоун.

Участников похоронной процессии оказалось совсем немного и потрясенный непостижимой гибелью жены Виталий счел нужным позвонить своему недавнему сопернику, учтиво сообщив ему печальную весть и пригласив на прощальную панихиду. Адвокат холодно выразил вдовцу соболезнования и пробормотал уклончивое «Может быть»… Отдать дань уважения  и сказать последнее «прости» над гробом так нелепо, но все же любившей его женщины,  Брэд так и не приехал -.прислав через несколько дней 17-летней Мириам корзину фруктов с приложенной к ней запиской: «I am sorry for Your Lost» - «Я сожалею о Твоей Утрате». Больше о нем никто ничего не слышал.

Виталий выкупил на кладбище небольшой земельный участок и оплатил «бессрочный» уход за Лининой могилой. Будущего места для себя рядом с женой (как это часто принято) в американской земле он не оставил. Через положенное время там появился надгробный памятник, на котором, как и положено по иудейским традициям, не было фотографии. На памятнике было написано: «Renaissance woman. Wife, mother, lover of arts and nature» - «Женщина эпохи Возрождения. Жена, мать, любительница искусства и природы».

Виталий-Ренат снова женился только через 9 лет. Теперь ради любви к своей нынешней жене – москвичке, решившейся прилететь к нему в Америку, но так и не сумевшей полюбить чужую страну, Виталий собирается в следующем году вернуться обратно в Россию. С трудом преодолев воспоминания о 25 годах своей жизни, он продал старый дом, оставляя в США совсем взрослую, но пока предпочитающую оставаться «маленькой женщиной» дочь. 26- летняя Мириам заканчивает очередной колледж и живет в печально известной квартире на 19 этаже, из окон которой открывается потрясающая панорама Манхэттена и как на ладони видна Тайм-Сквер. Вот только сейчас на злополучном окне установлены железные решетки… Миловидная миниатюрность Марьяши удивительно точно повторяет изысканно-элегантные материнские черты. В ее английском щебетанье о поездках в Лондон, неудачных бойфрендах и совсем непонимающем ее отце безотчетно улавливаются знакомые нотки.

Хвативший горя и дон-жуанских приключений за 9 лет одиночества в поисках своей новой половины, Виталий почти не изменился. Он умеет также преданно любить, трогательно заботиться и закрыть своей худенькой спиной жену и дочь от недобрых трудностей внешнего мира. Он по прежнему много работает, живет очень скромно, «хайкает» по воскресеньям все с теми же друзьями, читает Шопенгауэра и Ницше, но все еще не в силах понять, почему перевалившей за сорок женщине столь важно оставить за собой личные границы, иметь свое собственное мнение и внутренний мир и так ли уж обязательно нужно носить высокие каблуки и красить волосы в платиновый цвет.

Иногда, устав от повседневной рутины и случающихся в каждой семье мелких недоразумений, я с искушением смотрю на себя со стороны и мне кажется, что мой муж слегка скуповат, мал ростом и совсем не понимает женщин. Тогда я снова вспоминаю и отчетливо вижу перед собой маленькое еврейское кладбище, где нет оград и куда не положено приносить живые цветы: только камни в знак того, что кто-то помнит ушедшего от нас в иной, но не лучший, мир… Я смотрю на высеченную на памятнике несклоняемую фамилию и каждый раз мысленно кладу на могилу Попрыгуньи новый, чуть поменьше предыдущего, камень  –  в напоминание самой себе…