Антон Чехов и И.И. Левитан в Удомле

Автор: Д.Л. Подушков

Чехов – это Пушкин в прозе.
Л.Н. Толстой

Левитан велик тем, что он умел соединить лирическое с эпическим… Левитану было суждено поднять искусство русского пейзажа на новую невиданную высоту, выразить всю глубину человеческих чувств к природе своего отечества.

К.Ф. Юон

В поисках вдохновения художник Исаак Ильич Левитан много путешествовал. В Тверскую губернию, в имение Панафидиных-Вульф Курово-Покровское (Старицкий уезд, в 30 км на северо-запад от Старицы), он впервые приехал весной 1891 года. Как полагают искусствоведы, рекомендацию на посещение усадьбы ему дала Лика Мизинова — общая знакомая Левитана и А.П. Чехова, племянница Н.П. Панафидина. В начале XIX века эту усадьбу неоднократно посещал А.С. Пушкин. В поездке Левитана сопровождала художница Софья Петровна Кувшинникова (1847—1907). Следующий приезд туда же состоялся в 1892 году.

В 1893 году Левитан продолжил путешествие по Тверской губернии и посетил имение Гирино на реке Мсте в 26 км от Вышнего Волочка, которое принадлежало артисту Большого театра Л.Д. Донскому. В этом же году он впервые приехал и на Удомельские озера. В поездке его также сопровождала Кувшинникова, ставшая в апреле 1892 года причиной разрыва отношений между ним и Чеховым из-за рассказа «Попрыгунья», и художник А.С. Степанов. Левитан с Кувшинниковой остановились в усадьбе помещиков Ушаковых «Островно» на берегу одноимённого небольшого озера, которое и дало название усадьбе. В свою очередь, озеро получило своё название из-за трёх островов, расположенных на нём. «По рассказам Ушаковых, приехали они с Рыбинским поездом с Волги, и со станции «Троица» (с 1904 г. – п. Удомля) привёз их в имение Ушаковых «Островно» доронинский крестьянин, занимающийся извозом, Филипп Петров. Сам Филипп был из деревни Доронино, которая расположена рядом с «Островно» (Бялыницкий-Бируля).

«Старинный дом Ушаковых в стиле ампир, с зеленовато-голубыми от древности стёклами в окнах и широкой лестницей, спускающейся несколькими маршами и площадками балкона в сад, весь утопал в сирени. Ею была заполнена большая часть имения и она была почти ровесница старому дому» (Бялыницкий-Бируля). Двухэтажный дом Ушаковых имел большой зал с колоннами и хорами. На хорах стояли старые низкие книжные шкафы красного дерева с узорными дверцами. В них книги. Этот дом снаружи изображён на картине Левитана «Весна. Белая сирень», Бялыницкого-Бируля «Дом с клумбой перед ним» (1912), на этюде Золотова «Островно» (около 1928); интерьеры дома изображены на картинах А.В. Моравова «Старый зал. Островно» (1912), Н.П. Богданова-Бельского «Новые хозяева» (1913).

Семья Ушаковых: мать, Екатерина Николаевна, урождённая Сеславина (1821—1910), племянница героя Отечественной войны 1812 года Александра Никитича Сеславина, дочери Варвара Владимировна (1849 — около 1919, изображена на картине Моравова «У окна. Портрет В.В. Ушаковой», 1907) и Софья Владимировна (1851 — около 1919, изображена на картине Моравова «Старый зал. Островно», 1912), а так же их брат Николай Владимирович (1859—1918), радушно приняли Левитана и Кувшинникову, снявших две комнаты на втором этаже дома с видом на озеро: «Комнаты в доме были очень светлые, белые, без обоев, окна одной комнаты выходили на запад, откуда Левитан мог наблюдать закат солнца, а другая с балконом и чудесным видом на озеро. В этой комнате стоял старинный клавесин. Вот с этого-то балкона и вела маршами лестница в сказочно красивый сиреневый сад» (Бялыницкий-Бируля).

Отставной военный Николай Владимирович Ушаков был с правильными чертами лица и красивыми голубыми глазами, седеющей головой и бравыми усами. Софья Владимировна поражала окружающих своим сходством с внешностью Екатерины II, а Варвара Владимировна сохранила ещё институтскую привычку закатывать глаза и ахать.

Хозяева, как могли, старались создать для Левитана условия для работы и оградить его от лишнего беспокойства. Сами они жили в пристройке, а Николай Владимирович — в отдельной избушке в саду. Даже трёх собак, которые по ночам охраняли усадьбу, держали взаперти в отдалённом садовом павильоне. В начале 1900-х, когда художник В.К. Бялыницкий-Бируля с женой впервые приехал в эти места, Варвара Владимировна со словами: «Себя не жалел в работе, но и красок тоже не жалел», — показала ему на следы высохшей масляной краски, снятой Левитаном с палитры масхетином на обшивку дома под окнами.

Проработав положенное время, Левитан присоединялся к хозяевам дома и их многочисленным гостям. Ездили на прогулки по окрестностям, посещали соседние усадьбы, рыбачили. Левитан увлёкся сбором грибов и приучил свою собаку Весту лаять на мухоморы. Иногда уходил на охоту, где его спутниками часто были Николай Владимирович и учитель местной школы Николай Семёнович Зольников.

Результатом пребывания Левитана в Удомле в 1893 году стала картина «Над вечным покоем» (1894), написанная по этюдам, сделанным на озёрах Островно и Удомля.

Со второго этажа дома Ушаковых открывался вид на запад — на озеро Островно, а между домом и озером стояла деревянная церковь вмч. Димитрия Солунского, 1778 года постройки. В книге А.А. Фёдорова-Давыдова «Исаак Ильич Левитан: Жизнь и творчество» приведены карандашные наброски Левитана к картине «Над вечным покоем». Вид с высокой точки на храм и дальнее озеро. Наброски очерчены рамкой. Как считает Фёдоров-Давыдов, Левитан очерчивал рамкой те наброски и этюды, которые впоследствии собирался реализовать как замыслы для картин. По мнению В.И. Колокольцева и Д.Л. Подушкова, есть как минимум две картины Левитана, на которых изображена с разных ракурсов Островенская церковь: «Осенний пейзаж с церковью» (1890-е) и такая же по сюжету пастель 50х64,3 (1894—1895).

В 2009 году В.И. Колокольцов при поездке в музей А.П. Чехова в Мелихово обнаружил в гостиной усадьбы картину Левитана «Озеро Островно» (1895), на которой изображено село и церковь через озеро с юга.

Есть этюд Левитана «Озеро. Вечерний этюд» (набросок к картине «Озеро. Русь»). Полагаю, на нём также изображено оз. Островно и церковь от д. Сорокино, которая находится на западном берегу озера. Также, полагаю, что и на картине «Осень. Озеро» изображено озеро и село Островно с юго-запада. (Картина «Сельский вид», Свердловская картинная галерея – под вопросом, но тоже похоже на Островно - вид на церковь с берега озера).

К 1893 году относится картина С.П. Кувшинниковой «Пейзаж с церковью». С большой долей уверенности можно утверждать, что на ней также изображено село Островно.

Наконец, имеется этюд, написанный художником-любителем в начале 1900-х годов, на котором изображено село Островно и церковь. Общие контуры церкви, характер местности, береговая линия озера на набросках Левитана, на названных картинах и на этом этюде совпадают.

В шести километрах к востоку от озера Островно находится большое озеро Удомля, на котором имели усадьбу Гарусово дворяне Аракчеевы, дальние родственники графа А.А. Аракчеева. В усадьбе постоянно жил Михаил Михайлович Аракчеев (около 1850 — около 1917), который много занимался рыбной ловлей. Левитан с Кувшинниковой часто приезжали на Удомлю, и Аракчеевы предоставляли им для отдыха мансарду второго этажа. Берег озера в районе Гарусова изображен на картине Левитана «На озере» (1893). «Картину «Над вечным покоем», — вспоминала Кувшинникова, — Левитан написал … в лето, проведённое под Вышним Волочком, близ озера Удомля. Местность и вообще весь мотив целиком были взяты с натуры во время одной из наших поездок верхом» (Цит. по: Кац Л.И., с. 10). В.К. Бялыницкий-Бируля уточнял версию: «Часто с красками и этюдником он приходил на берег Островенского озера, вблизи которого, на бугре, стояла старенькая деревянная церковь, наполовину вросшая в землю. Около церкви, ближе к озеру, было забытое, совершенно заросшее кладбище. Деревянные кресты покосились, покрылись зелёным мхом» (Цит. по: Кац Л.И., с. 10). «Пейзаж (оз. Удомли – Д.П.) был дополнен наблюдённым на Островенском озере мотивом церкви и кладбища». Среди этюдов, сделанных Левитаном в 1893 году в Удомле, есть пастель «Забытые», на которой изображено кладбище на косогоре с покосившимися крестами.

У самого Бялыницкого-Бирули есть картина «Предвечная тишина. (Островенское кладбище)», 1930-е годы. (Каталог…, с. 188). Композиционно она повторяет «Над вечным покоем»: на переднем плане кладбище, на втором — церковь, на третьем — озеро Островно. Но точка зрения художника ниже, чем у Левитана. Вообще эта картина — очевидный повтор сюжета «Над вечным покоем», но не в собирательно-обобщённом виде, а в реальном. Возможно, Бялыницкий-Бируля писал её, чтобы зафиксировать «первоисточник».

Ещё одно свидетельство о написании этой картины принадлежит учителю местной школы Н.С. Зольникову и пересказано его сыном спустя много лет: «Однажды верхом на лошадях отправились Левитан с Кувшинниковой по старой дороге от Доронино к Гарусову, к Аракчеевым, наведаться, и приехал оттуда Исаак Ильич потрясённый увиденным. А потом и исчез на несколько дней — писать этюды у Аракчеевых, а вернувшись, засел за работу, высмотрев сюжет своей картины «Над вечным покоем». Долго он над ним корпел потом, то так, то этак примеряясь».

Основываясь на вышеприведённых свидетельствах и учитывая характер местности, можно с высокой долей уверенности утверждать, что композиция картины «Над вечным покоем» взята Левитаном в селе Островно: усадьба Ушаковых как верхняя точка наблюдения зрителя, деревянная церковь с кладбищем на фоне озера и характерное для средней полосы низкое небо. А огромное водное пространство, общие контуры береговой линии озера, опять же высокая точка наблюдения зрителя, далёкая линия горизонта, некоторые элементы композиции увидены на озере Удомля. В северной части его находится Красильникова горка — высокий холм, с которого открывается широкая панорама на озеро в юго-восточном направлении. На озере ряд островов, ближайший — Аржаник (по В. Далю, от «аржанец», «арженик» — растение из семейства злаковых), который был безлесым, пахотным. Его очертания в целом совпадают с островом на картине Левитана. (При этом мы не оспариваем, конечно, что церквушка на картине Левитана взята из Плёса).

В 1894 году Левитан повторно, в сопровождении Кувшинниковой, молодой писательницы Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник (1874—1952, внучка актёра М.С. Щепкина) и подруги последней Наташи Благоволенской, приезжают к Ушаковым. «Левитан очень нас любил, — вспоминала Щепкина-Куперник, — звал «девочками», играл с нами, как с котятами, писал нас в наших платьицах «ампир», меня в сиреневом, её в розовом, на серебристых от старости ступенях террасы, заросшей сиренью» (Щепкина-Куперник, 1928, с. 254).

. По утрам Левитан перевозил девушек на один из озёрных островов, и они проводили там весь день. Щепкина-Куперник писала и декламировала стихи, Благоволенская разучивала монологи из трагедий — готовилась поступать в театральное училище. Вечером за ними приезжал на лодке Левитан. Иногда, вспоминала Щепкина-Куперник, по пути назад Левитан запевал песни: «Лучинушку», «Горел-шумел пожар московский» и др. На террасе дома стояла Софья Петровна и махала своими широкими рукавами. Она носила какие-то хитоны собственного рукоделия. Возвращаясь однажды с острова, Щепкина-Куперник продекламировала Левитану написанные днём стихи:

Бывают дивные мгновенья на земле:

Всё дремлет в сказочной прозрачной полумгле,

Под светом месяца, изменчивым и чудным,

Заснуло озеро, умолкнул шёпот волн,

В прибрежную траву лениво брошен чёлн, —

И всё полно покоем беспредельным.

Ещё одно стихотворение, написанное в Островно, называлось «К портрету Левитана»:

Любовник чистого искусства,

Чуждаясь света и людей,

Другого и земного чувства

Он не таил в душе своей.

Он жить не станет без свободы,

И счастлив он в глуши лесной,

Ему знаком язык природы

И не знаком язык иной. (по Евдокимову, с. 335-337)

По вечерам все собирались в зале или на террасе, и Кувшинникова часами играла Бетховена, Шопена, Листа, Грига, Шумана. Героическая симфония Бетховена с её Траурным маршем потрясала Левитана до слёз. По просьбе Левитана Кувшинникова играла иногда и днём во время его работы. После игры все вместе пели песни и романсы, катались на лошадях или на лодке по озеру. Часто в гости приезжал Давыдов — актёр Александринского театра в Москве. Левитан очень любил малину и поедал её в огромном количестве, так что все опасались за его желудок.

Щепкина-Куперник так описывает завязку и развитие последующих событий: «Идиллия нашей жизни к середине лета нарушилась. Приехали соседи, семья видного петербургского чиновника /Ивана Николаевича Турчанинова. — Д.П./, имевшего поблизости усадьбу. Они, узнав, что тут живет знаменитость, Левитан, сделали визит Софье Петровне, и отношения завязались. Это была мать и две очаровательные девочки наших лет. Мать была лет Софьи Петровны, но очень songni, с подкрашенными губами (С.П. краску презирала), в изящных корректных туалетах, с выдержкой и грацией петербургской кокетки... И вот завязалась борьба.

Мы, младшие, продолжали свою полудетскую жизнь, а на наших глазах разыгрывалась драма... Левитан хмурился, всё чаще и чаще пропадал со своей Вестой /собакой. — Д.П./ «на охоте». Софья Петровна ходила с пылающим лицом, и кончилось всё это полной победой петербургской дамы и разрывом Левитана с Софьей Петровной...

Но и дальнейший роман Левитана не был счастлив: он осложнился тем, что старшая дочка героини влюбилась в него без памяти и между ней и матерью шла глухая борьба, отравившая все последние годы его жизни.

А много лет спустя, когда ни Левитана, ни Кувшинниковой уже не было в живых, — я... описала их историю в рассказе «Старшие», напечатанном в «Вестнике Европы»: теперь можно в этом сознаться!» (Щепкина-Куперник, 1928, с. 257-258)

Историю отношений Левитана, Кувшинниковой и Анны Николаевны Турчаниновой на озере Островно в 1894 году Щепкина-Куперник воспроизвела в рассказе детально, лишь изменив фамилии. Все прототипы абсолютно узнаваемы. Так дворяне Ушаковы названы в рассказе Корчагиными, Турчаниновы — Кривцовыми, Зворыкины — Грачёвыми. Именины Анны Николаевны отмечали с размахом, пригласив со всей округи гостей: «Откуда-то взялись юнкера, студенты, старики, старушки; за несколькими столами играли в карты, мы все кинулись на лаун-теннис… После обеда все пошли на озеро: там был фейерверк, в саду подавали крюшон, и над чёрным озером летала красная и зелёная ракета, с треском рассыпаясь на тысячи звёздочек» (Щепкина-Куперник, 1914).

Из письма Левитана Щепкиной-Куперник: «Островно, август - начало сентября 1894. …Рад я был Вашему письму очень, но тем не менее мои личные передряги, которые я переживаю теперь, вышибли меня из колеи и отодвинули все остальное на задний план. Обо всем этом когда-нибудь в Москве поговорим. Живется тревожно... Все на свете кончается...»

В этот период Чехов и Левитан находились в ссоре. Примирила их в январе 1895 года именно Щепкина-Куперник. Она, собираясь в Мелихово к Чеховым, заехала в московскую мастерскую Левитана посмотреть удомельские этюды и уговорила его ехать вместе. Друзья встретились, обнялись, и дружба возобновилась.

Отец семейства Иван Николаевич Турчанинов (1840—1910) был сенатором, помощником градоначальника Санкт-Петербурга. В своё время он окончил Училище правоведения, где учился в одно время с композитом П.И. Чайковским (1840—1893) и поэтом А.Н. Апухтиным (1841—1893), с последним многие годы впоследствии дружил. Имение «Горка» находилось на возвышенности (отсюда и название) на южной стороне озера Островно, в двух верстах от усадьбы Ушаковых. Жене И.Н. Турчанинова Анне Николаевне, урождённой Макаровой, в 1895 году было 39 лет (25.5.1856—24.11.1930). Таким образом, она была старше Левитана на четыре года. У Турчаниновых было три дочери: Варвара (около 1875), Софья (1877), Анна (2.12.1880). Фёдор Анатольевич Зворыкин (1976—1938), один из соседей, называл их «цыпочками»: «Цыпочки — хорошенькие и изящные женщины, обязательно очень женственные, очаровательные, светские, остро реагирующие на появление представителей мужского пола. Она (цыпочка) модно одета и использует все средства — косметику, парфюмерию, парикмахерское искусство, прибавляя этим ещё что-то к своей женственности, но, конечно, всё в меру, со вкусом. У цыпочки и походка особенная. По одному стуку каблучков слышно, что идёт очаровательница» (Колокольцев, с. 60).

Семья приобрела землю на озере у некоей Лёвиной, очевидно, в начале семидесятых годов. По крайней мере, с 1873 года этот участок земли уже значится за Турчаниновыми. На месте старого одноэтажного дома, который они приобрели с землёй, из старого леса был срублен двухэтажный, обшитый и окрашенный в жёлтый цвет дом с мезонином, который в дальнейшем был изображён на картинах И.И. Левитана «Осень. Усадьба» (1894) и «Март» (1895). На последней картине — лошадь Турчаниновых Дианка. Вокруг дома находились хозяйственные постройки, росло много цветов, особенно флоксов. В цветнике росли также белые и розовые розы. «От дома в цветник, — вспоминал художник Бялыницкий-Бируля, — веером спускались две лестницы, которые вверху сходились на площадке балкона». На четыре стороны шли аллеи: одна — к дороге, другая, акациевая, — к озеру, к купальне. Один из островов на озере также принадлежал Турчаниновым. На нём были беседка и скамейки.

Ещё одно описание усадьбы Турчаниновых содержится в делах Тверского губернского статистического комитета: «Имение «Горка» на южном полуострове озера Островное. Место прекрасное. С юга за усадьбой сосновый бор, прямо вид на озеро его острова, на восточный его берег с погостом и усадьбою сельца «Островно», на западный крутой, поросший березовым лесом. С востока и запада от дома идут березовые рощи, расчищенные, с проведенными дорожками, между озером и домом прямо от террасы-балкона идет... садик. Цветник прекрасный и удачно разбит перед балконом... Как дача имение «Горка» - прекрасно. Сухая, песчаная земля, здоровый сосновый воздух и прекрасный бор, сад и чудесный привольный вид на озеро с его зелеными маленькими островками, с белой церковью и высоким старым барским домом сельца «Островно». (Цит. по «Писатели в Тверской губернии»).

После отъезда Кувшинниковой Левитан переезжает в Горку. У впадения в озеро ручья, который разделял земли усадьбы Турчаниновых, специально для Левитана был построен двухэтажный дом под мастерскую, т.к. в усадьбе не было больших комнат для работы (мастерскую в шутку называли «синагога»). Мастерская сгорела, как вспоминают, ещё при Турчаниновых в начале 1900-х.

По воспоминаниям младшей дочери Анны, стиль жизни в Горке был строгим. Жили сёстры в мезонине, с гувернанткой говорили на английском языке. В их распоряжении была большая библиотека. Анна Николаевна часто устраивала праздники. Молодёжь играла в лаун-теннис.

Интересные воспоминания записал краевед В.К. Лобашов в июне 1971 года у жительницы деревни Доронино (ближайшей к «Горке») Марии Петровны Чесноковой, 1881 года рождения. В 1971 году Марии Петровне было 90 лет, но она хорошо помнила события, в которых она косвенно принимала участие. Её воспоминания интересны ещё и тем, что показывают, как крестьяне реагировали на приезд Левитана и происходящие в усадьбе события: «В молодости я была в услужении в соседнем имении «Горка» у Турчаниновых. Здесь много летом господ жило. Так что девушки из соседних деревень, которые побойчее, все устраивались подрабатывать у них. Я в молодости сметливая была, меня хозяйка-то и присмотрела. Сначала разную работу выполняла, а потом горничной стала. Хозяева богатые были, в Петербурге жили, а на лето, если куда не уезжали, то почти постоянно сюда подавались. Самого-то /хозяина. — Д.П./ я теперь и не помню, а вот хозяйку, Анну Николаевну, как сейчас вижу. Как приедут, шум-гам целую неделю стоит — все обустраиваются. Сама она была женщина крутая, твёрдая, гордая, но справедливая. Весь дом на ней держался. Дочерей в строгости держала, хотя и баловала их, но в меру. А те как приедут на волюшку-то деревенскую после города, совсем разойдутся и не унять. Сначала перед нами, деревенскими девчонками воображать начинают, но мать увидит, что совсем уж заважничали, и приструнит их. Да и сами-то важными только первые дни походят и опростеют.

В именье-то у них, как помню, два дома было: один небольшой деревянный одноэтажный, а потом они себе ещё один, уже в два этажа, построили, тоже деревянный. Меж ними берёзовую аллею насадили. Перед домом цветник, акации, клёны, сирень росли. Ещё одна аллея, широкая, к озеру шла, а там купальня была и лодки стояли. Помимо домов постройки хозяйственные были, кухня, конюшня, погреб, банька. Дома-то подожгли в революцию, тогда много в округе пожгли, да порастащили по пьяному делу да по зависти.

Когда художник-то гостил у них /Левитан. — Д.П./, я ещё молоденькой была: мало что и помню. Красивый был, глаза, как у коровы, печальные. Мы, девчонки, любопытно ведь, всё на него поглядывали тишком, а он подстать барыне, такой же гордый, неговорун. Правда любил слушать, как мы пели песни, а молодые девки мы пели хорошо. А ещё ему нравилось, как мы нашу местную сказку сказывали. Это, как идти к гарусовскому монастырю, давно когда-то он раньше там был, то в лесу есть родничок. Когда-то там деревенька была, и барин жил. Вот привёз он откуда-то себе молодую жену, и зажили они счастливо. А потом она куда-то пропала, барин искал, искал её, с горя запил да и сгинул вскорости. Дом пустой стоял, и поселился в нём женский голос. Когда кто-то внутрь зайдет, то никого нет, а голос: «Да вот я. Посмотри под ногами, видишь, я за щепочкой спряталась» и засмеётся. Дом этот тогда снесли на дрова, а из части брёвен сложили сруб для родника. Так женщина эта теперь каждую ночь сидела на камне от бывшего дома. Вот с тех пор и пошли беды в каждый дом, одна за другой. Так и исчезла деревенька, и дорога постепенно заросла травой и молодым лесом.

Художник всё упрашивал нас, чтобы мы свели его к этому срубу, а нам боязно было. Но уговорил как-то, показали ему это место. Всей гурьбой ходили смотреть: и барыня, и дети её, и знакомые.

Рисовал он много: то тут, то там нашим, деревенским, попадался. Они даже побаивались его, чёрный он был, с бородой. А уж забывчивый! То барыня пошлёт искать его пропажу, то кто из наших найдёт, принесёт, в таком разе всегда благодарил: взрослого деньгами, а ребятишек гостинцем.

Он ведь несколько лет у нас жил. Ну и полюбились они с барыней, да и как иначе: оба статные, по характеру схожие. Она для него на ручье из баньки для работы домик срубила, холила его. А он всё равно уехал. На деревне говорили, что и обе старшие дочери Анны Николаевны в него влюбились. Может, и так. Но точно я сказать не могу, хотя старшую мать среди лета и отправила к отцу. Память о нём берегли долго: картины в доме хранили, вещи его оставшиеся».

Летний сезон 1894 года также оказался очень плодотворным для Левитана. Художник много работает пастелью: «Букет васильков», подаренный Варваре Турчаниновой (подпись на рисунке: «Сердечному, чудному человеку В.И. Турчаниновой – на добрую память. И. Левитан. 1894»), «Осень. Усадьба», пастели с изображением осеннего леса и др.

Исследователь творчества Левитана Е.В. Кончин, изучив каталоги выставок художника, обратил внимание ещё на такой факт. В творческой биографии Левитана был, оказывается, единственный период, когда он писал и рисовал цветы – 1894-1895 годы (только два года!), время пребывания художника в «Горке». Картины и рисунки были сделаны им и подарены всем женщинам Турчаниновым. Кончин называет следующие работы художника: «Розы» (подарок А.Н. Турчаниновой, сегодня хранится в музее И.И. Левитана г. Плёс Костромской области), «Розы» (17 сентября 1894 г., посвящена С.И. Турчаниновой), «Астры» (17 сентября 1894 г., посвящена С.И. Турчаниновой), «Букет васильков» (1894 г., посвящены В.И. Турчаниновой), «Терраса в сирени» («Весна. Белая сирень»), «Цветы». В этот же ряд нельзя не добавить картину «Ненюфары» (1895 г., цветущие лилии). Кончин называет ещё ряд картин и этюдов написанных в «Горке»: «Солнечный день», «Осенний этюд» («Осень. Река»), «Зима».

Всем женщинам Левитан рисовал также в альбомы. Так, А.И. Турчаниновой он нарисовал в альбоме церковь в с. Островно, берёзовую рощу, лилии в хрустальном бокале с дарственной: «Дорогой и милой Люлю».

Вслед за И.С. Зильберштейном (1950 г.) и Е.В. Кончиным следует подчеркнуть исключительно «большую и благотворную роль семьи Турчаниновых в жизни и творчестве Левитана».

Своему адресату Н.В. Медынцеву 3 сентябре 1894 г. Левитан пишет несколько писем из Горки. Признаётся, что много работает и ещё больше читает: «В моём распоряжении огромная библиотека, где много запрещённых книг и очень интересных. В конце сентября еду в Москву…». В письме от 22 сентября он пишет, что ему «не хватает, чтобы выехать отсюда, 25 рублей. Чековую книжку я забыл в Москве, и, таким образом, я сижу, как рак на мели. Если возможно, одолжите мне до моего приезда 25 рублей… Посылать надо … станция Троица, Островно, И.И. Левитану». По каким-то причинам ему неудобно одалживать эту небольшую сумму ни у кого в Горке-Островно.

По картинам и этюдам видно, что Левитан жил и работал в «Горке» до поздней осени.

В 1895 году Левитан приехал в «Горку» в середине марта. За несколько сеансов он пишет с дома Турчаниновых картину «Март», ставшую, по утверждению искусствоведов, предтечей пейзажа XX века. Об этом есть прямое свидетельство Анны Ивановны Турчаниновой: «Март» писался при мне!» (Цит. по: Кац Л.И., с. 17).

Так хорошо начавшийся для Левитана год не предвещал, кажется, ничего плохого. Глупая ссора с Чеховым позади, и 4 мая, по очередному приезду в «Горку», он пишет ему: «Почему не приехал ко мне? Будь здоров. Жму твою талантливую длань. Мой привет твоим. Сообщаю тебе на всякий случай (может, вздумаешь приехать ко мне) мой адрес: по Рыбинско-Бологовской ж.д. станция Троица, имение Горка».

Однако, периоды увлечения работой сменяются приступами неврастении. Бурную и влюбчивую натуру Левитана выводит из равновесия двойной роман, который художник ведёт одновременно и с матерью, и со старшей дочерью Варварой. Варвара испытывает сильные чувства к Левитану, и в один из дней предложила ему тайно бежать. В страшном приступе меланхолии 21 июня Левитан стреляется. Выстрел взорвал безмятежность тихой усадьбы. Анна Николаевна отправила Варю на несколько дней в Петербург. Спустя два дня, 23 июня, Левитан пишет Чехову:

«Дорогой Антон Павлович! Ради Бога, если только возможно, приезжай ко мне хоть на несколько дней. Мне ужасно тяжело, как никогда. Приехал бы сам к тебе, но совершенно нет сил. Не откажи мне в этом. К твоим услугам будет большая комната в доме, где я один живу, в лесу, на берегу озера. Все удобства будут к твоим услугам: прекрасная рыбная ловля, лодка... Ехать надо по Николаевской ж.д. до станции Бологое, а там пересесть на Рыбинско-Бологовскую дорогу до Троицкой.

Если напишешь заблаговременно о дне выезда, будет рессорный экипаж. Если нет, то на станции найдёшь всегда лошадей до имения Горки. Приезжай, голубчик мой, доставишь большую радость мне, да, думаю, и себе удовольствие».

Сам Левитан так описал попытку самоубийства своему врачу А.П. Ланговому в письме от 13 июля: «Вам я могу, как своему доктору и доброму знакомому, сказать всю правду, зная, что дальше это не пойдёт. Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся, остался жив, но вот уже месяц, как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны. Вот до чего дошёл Ваш покорный слуга! Хожу с забинтованной головой, изредка мучительная боль головы доводит до отчаяния. Всё-таки с каждым днём мне делается лучше. Думаю попытаться работать. Лето почти, я ничего не сделал и, вероятно, не сделаю. Вообще не весёлые мысли бродят в моей голове. Лекарство, Вами прописанное, принимал. Письма Ваши я не получил. Мой привет Вашей супруге. Желаю всего лучшего. Преданный Вам Левитан.

Р.S. Об охоте я думать не могу, мне звук выстрела невыносим».

Последней каплей в решении Чехова ехать была телеграмма А.Н. Турчаниновой от 1 июля: «Я не знакома с Вами, многоуважаемый Антон Васильевич /так в письме. — Д.П./, обращаюсь к Вам с большой просьбой по настоянию врача, пользующего Исаака Ильича. Левитан страдает сильнейшей меланхолией, доводящей его до ужасного состояния. В минуту отчаяния он желал покончить с жизнью 21 июня. К счастью, его удалось спасти. Теперь рана уже не опасна, но за Левитаном необходим тщательный, сердечный и дружеский уход. Зная из разговоров, как Вы дружны и близки Левитану, я решаюсь написать Вам, прося немедленно приехать к больному. От Вашего приезда зависит жизнь человека. Вы один можете спасти его и вывести из полного равнодушия к жизни, а временами бешеного желания покончить с собой. Исаак Ильич писал Вам, но не получил ответа. Пожалейте несчастного. Будьте добры немедленно ответить мне, я вышлю за Вами лошадей».

Для Чехова это развитие событий неожиданностью, видимо, не явилось. Во-первых, он был, безусловно, подробно информирован Щепкиной-Куперник о жизни на озере. Во-вторых, товарищи Левитана хорошо знали его склонность к театральным жестам, и в том числе к имитации самоубийства. Более того, это неоднократно становилось поводом для шуток. Вот и Чехов, отдавая дань этой традиции, подписал весной этого же года (!) Левитану книгу «Сахалин» словами: «Милому Левиташе даю сию книгу на случай, если он совершит убийство из ревности и попадёт на оный остров. А. Чехов».

То, что «попытка самоубийства» было театральным жестом, свидетельствует и сообщение врача И.И. Трояновского, который, вспоминая об этом, писал 8 декабря 1895 года: «... я вообще следов раны у него не видал, слышал от него об этом, но отнёсся к этому, как к покушению «с негодными средствами» /т.е., очевидно, Трояновский, имел в виду иные способы сведения счётов с жизнью. — Д.П./ или как к трагической комедии». Здесь врач, скорее всего, был прав. Речь шла, видимо, всё же о трагикомедии, об имитации самоубийства. Так же на ситуацию реагировала позднее и сестра Чехова, Мария Павловна. Когда Левитан жаловался ей на случившуюся с ним драму, та сердито сказала, что он вычитал её из романа «Сильна, как смерть».

После телеграммы Турчаниновой Чехов, не откладывая, выезжает в Горку. Павел Егорович Чехов, отец писателя, в своём дневнике записал: «5 (июля). Антоша и Ваня уехали в Москву. Бабы косили в Стружкине».

Брат Чехова, Михаил Павлович, так описывает, со слов Антона Павловича, приезд в Горку: «…в Горке его встретил Левитан с чёрной повязкой на голове, которую тут же при объяснении с дамами сорвал с себя и бросил на пол. Затем Левитан взял ружьё и вышел к озеру. Возвратился он к своей даме с бедной, ни к чему убитой им чайкой, которую бросил к её ногам, эти два мотива выведены им в «Чайке». Софья Петровна Кувшинникова доказывала потом, что этот эпизод произошёл именно с ней и что она была героиней этого мотива. /Эпизод с убитой чайкой действительно произошёл с Левитаном ещё и в Плёсе! Тогда свидетелем этого и была Кувшинникова — ещё одно свидетельство театральности и отрепетированности жестов Левитана. — Д.П./. Но это неправда. Я ручаюсь за правильность того, что пишу сейчас о Левитане со слов моего покойного брата. Вводить же меня в заблуждение брат Антон не мог, да это было и бесцельно. А может быть, Левитан и повторил снова этот сюжет — спорить не стану» (Бычков, с. 196). Но именно в Горке Чехов сам стал свидетелем этого действа.

К слову сказать, Левитан по натуре, что очевидно, был очень сентиментальным. На охотах он часто переживал за погубленную напрасно жизнь животных и птиц, что неоднократно в своих воспоминаниях отмечали его друзья. Аналогичный случай произошёл и в «Горке». Однажды он пошёл на охоту с местным помещиком и будущим писателем Николаем Анатольевичем Зворыкиным. «Охотились на уток с лодки на озере. Левитан убил утку. Она упала в воду, и за ней послали собаку. Собака принесла и подала Левитану жалкий комочек с безжизненно болтающейся головой. Тот прослезился. Тогда Николай Анатольевич сказал ему: — Исаак Ильич, уж надо выбирать, либо вы живописец, который жалеет всё живое и любуется им, либо охотник» (Колокольцев, с. 59).

Но что могло вызвать такую бурную реакцию Левитана при появлении желанного друга, если он сам хотел его видеть? Видимо, Левитан не получил от Чехова ответа на своё письмо, а Анна Николаевна не предупредила его о своей телеграмме писателю, и приезд Чехова оказался, таким образом, несмотря на всю желательность, неожиданным для художника. Переписка за его спиной, как можно предполагать, оскорбила его и стала поводом для бурной развязки на глазах приехавшего друга. Ведь в своём письме Левитан утаил от Чехова сюжет со стрельбой, возможно, ожидая, не без основания, ироническую реакцию друга. Приезд Чехова застал его врасплох: с нелепой повязкой на голове, с суетящимися вокруг «больного» женщинами, с необходимостью объяснений.

И 5-го же июля, уже из Горки, Чехов пишет писателю и издателю сатирического журнала «Осколки» Н.А. Лейкину: «...Я всё сидел дома, ходил за розами, наведывался на сенокос, не зная, куда направить стопы свои и склоняя стрелу сердца своего то к северу, то к югу, как вдруг — трах! Пришла телеграмма, и я очутился на берегу одного из озёр в 70—90 верстах от ст. Бологое. Проживу я здесь неделю или полторы и поеду назад в Лопасню.

Здесь, на озере, погода унылая, облачная. Дороги кислые, сено паршивое, дети имеют болезненный вид. У нас же в Серпуховском уезде, в Мелихово, тепло, и дождь последние 1,5—2 недели бывал только по вечерам... Простите, тороплюсь писать, ибо гонят в шею. Завтра в 6 часов уходит почта и слуга стоит над душой».

12 июля Лейкин делает такую запись в своём дневнике: «Забыл записать. Вчера узнаю в заседании Совета от Карпова, что в Петербурге А.П. Чехов и остановился у Суворина, а между тем только ещё два дня тому назад я получил от него письмо из какой-то деревни близ станции Бологое по Николаевской железной дороге, и он пишет мне, между прочим, что пробудет там ещё недели полторы... Худ, жёлт, покашливает и имеет нездоровый вид. Спрашивал его, у кого он был в Бологово. Оказывается, гостил в семействе Турчанинова, нашего помощника градоначальника. Рассказывал, что у Турчанинова очень хорошенькие дочери-девицы».

Второе письмо было адресовано издателю ежедневной петербургской газеты «Новое время» А.С. Суворину: «Вы не отвечаете на мои письма, из чего я заключаю, что Вы или уехали куда-нибудь, или сердитесь. Если ни то ни другое, то напишите мне или телеграфируйте по адресу: ст. Троица Рыбинско-Бологовской дороги. Сюда я только что приехал и располагаюсь в двухэтажном доме, вновь срубленном из старого леса, на берегу озера. Вызвали меня сюда к больному. Вернусь я домой, вероятно, дней через 5, но если напишете мне, то я успею получить. Имение Турчаниновой.

Холодно. Местность болотистая. Пахнет половцами и печенегами.

До свидания!!! Ваш Чехов».

Интересно, что ни одному из адресатов Чехов не назвал имени Левитана, хорошо известного к тому времени в художественных кругах. Его картина «Над вечным покоем» участвовала в выставках передвижников в 1894 году и имела в прессе много откликов. Бурно протекающие романы Левитана были хорошо известны культурному обществу, и Чехов, очевидно, не хотел лишний раз компрометировать ни своего друга, ни П.И. Турчанинова.

Горкинские жители, по воспоминаниям Анны Ивановны Турчаниновой, младшей дочери, были покорены писателем. Старались не пропустить ни единого его слова. Левитан показывал другу свои любимые места. Чехов интересовался у Турчаниновой, чем она лечит больных. Писатель и художник много общались. Левитан изливал другу свою душу и рассказывал историю своих отношений с обитателями Горки. Легко предположить и темы разговоров Чехова с Анной Николаевной. Наверняка, они обсуждали вопросы деятельности земства, в работе которого оба принимали участие, возможно, посещали земскую школу в селе Островно, основанную ещё в 1870 году. Турчаниновы официально были её попечителями. (В 1898 году, вероятно, при их же участии, было построено новое здание школы, которое сохранилось до наших дней). В Мелихове Чехов принимал участие в строительстве трёх таких школ. «Когда он говорил о них, то глаза его зажигались», — вспоминал брат Михаил.

Видимо, атмосфера дома вынудила Чехова сократить пребывание в Горке. Вместо ожидаемых полутора-двух недель он пробыл только семь дней (с 5 по 11 (?) июля). Из Горки он едет в Санкт-Петербург, а уже 13-го возвращается в Мелихово. Павел Егорович Чехов бесстрастно зафиксирует: «13 (июля). Пасмурно. Утром 9 человек, гребут 10 девушек. Антоша приехал. 18 возов».

Спустя совсем немного времени Левитан снова во власти тоски и подавленного душевного состояния. 27 июля он пишет Чехову из Горки: «Вновь я захандрил и захандрил без меры и грани, захандрил до одури, до ужаса. Если б знал, как скверно у меня теперь на душе. Тоска и уныние пронизали меня. Что делать? С каждым днём у меня всё меньше и меньше воли сопротивляться мрачному настроению. Надо куда-либо ехать, но я не могу, потому что решение в какую-либо сторону для меня невозможно, колеблюсь без конца. Меня надо везти, но кто возьмёт это на себя? Несмотря на своё состояние, я всё время наблюдаю себя и ясно вижу, что я разваливаюсь вконец. И надоел же я себе, и как надоел!

Не знаю, почему, но те несколько дней, проведённых тобою у меня, были для меня самыми покойными днями за это лето.

Как ты, что делаешь? Здесь тебя почти полюбили и ждут, как обещал.

Может быть, я как-нибудь соберусь к тебе, а то лучше приезжай сюда. Передай привет сестре и старикам».

Видимо, в ответ на это письмо Чехов приглашает Левитана приехать в Мелихово, сменить обстановку. Письмо это, посланное в начале августа Чеховым, не сохранилось. О нём известно лишь по ответу Левитана. Видно, что Чехов предлагал Левитану после визита в Мелихово вместе отправиться в Горку и пробыть там несколько дней. Но Левитан отказался от этого предложения, сославшись на позднее получение письма: «Письмо твоё я почему-то только получил 8, и, таким образом, весь твой план приезда моего к тебе, затем обратно вместе на Горку и желание вернуться к 15-му домой оказался невозможным. К тому же, сверх ожидания, я начал работать и работаю такой сюжет, который можно упустить. Я пишу цветущие лилии, которые уже к концу идут. /«Ненюфары». 1895. — Д.П./.

Очень хотел бы повидать сестру твою и твоих, лично поздравить с днём ангела Марью Павловну, но не могу. После 15 катни ты ко мне. Не говоря уже обо мне, все горские с нетерпением ожидают тебя. Этакой крокодил, в 3 дня очаровал всех. Варя просила написать, что соскучились они все без тебя. Завидую адски.

Приезжай и погости подольше. Возьми работу с собой.

Привет мой всем твоим. Жму дружески руку».

И в разгар осени Левитан на р. Съеже в полукилометре от усадьбы пишет одну из самых хрестоматийных русских картин, картин обобщений — «Золотую осень».

Жизненные впечатления по-разному преломляются в творчестве писателей, художников, поэтов. Чехов был очень внимательный писатель. Его друзья в своих воспоминаниях писали, что даже незначительные жизненные наблюдения находили в его произведениях своё место. Бурные события, в которых Чехов принял участие на заключительном этапе в 1895 году на озере Островно, просто не могли пройти мимо пера писателя. Сюжет сам просился на бумагу!

Хотя замысел очередной пьесы начал зреть у Чехова ещё в марте 1892 года, но именно после возвращения из «Горки» писатель получает, что очевидно, главный творческий импульс и заканчивает её в ноябре 1895 года!

О влиянии удомельских впечатлений на процесс написания пьесы указывают и многочисленные пометки в записных книжках этого периода. С новой силой идёт разработка характера Треплёва. Появляются «озёрные» мотивы. Озеро в пьесе больше чем пейзаж. Через его состояние автор вызывает у читателя и зрителя определённое настроение, передаёт ощущения действующих лиц. Начало пьесы: «...открывается вид на озеро; луна над горизонтом, отражение её в воде; на большом камне сидит Нина Заречная, вся в белом». Дорн: «Как все нервны! Как все нервны! И сколько любви... О, колдовское озеро!» Треплёв об охлаждении к нему Нины: «...Страшно, невероятно, точно я проснулся и вижу вот, будто это озеро вдруг высохло или утекло в землю» и т.д. Как указывают исследователи творчества Чехова, озеро появляется в замысле пьесы только после поездки его в Горку. Таким образом, у этого «героя» был реальный прототип — озеро Островно.

Обращает на себя внимание то, что в гостиной А.П. Чехова в Мелихово висела (и висит до сих пор) картина (скорее этюд) Левитана «Озеро Островно» (1895), на которой изображено озеро Островно, село и церковь! На переднем плане на глади озера изображено отражение церкви, которое, при известной доле фантазии, похоже на два человеческих силуэта. Угадываются мужская и женская фигуры, обращенные друг к другу лицами. Они стоят как некие бесплотные духи. Это буквально ассоциируется с иллюстрацией к пьесе. Можно полагать, что Чехов повесил картину в гостиной своей усадьбы как особо памятную.

Вместе с озером в замысле пьесы возникает и образ чайки. Чайка и не могла явиться иначе, как только на фоне озера! Чайка — это и символ выросшей на берегу озера девушки, и символ разбитого сердца. Таким образом, и название к пьесе Чехов берёт, видимо, из горкинских впечатлений. В первой записной книжке, сразу же после приезда в Мелихово из поездки к Левитану, он делает пометку для будущей пьесы: «В своих письмах она подписывалась Чайкой» (1, 64, 10). Эта привычка вполне могла принадлежать Варе Турчаниновой, которая, наряду с Л. Мизиновой, также могла быть одним из прототипов Нины Заречной. По крайней мере, события, происходящие в Горке развивались практически по тому же сценарию, что и в пьесе. Тригорин: «Сюжет мелькнул... (пряча книжечку) сюжет для небольшого рассказа: на берегу озера с детства живёт молодая девушка, такая, как вы: любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришёл человек, увидел и от нечего делать погубил её, как вот эту чайку».

По сюжету и месту действия это вполне история Вари, которой в 1895 году было 19 лет и о которой, безусловно, можно было сказать, что она выросла на озере, т.к. каждое лето семья приезжала в «Горку». В сжатом виде история её жизни могла бы выглядеть так: «На берегу озера живёт девушка. Любит озеро. Счастлива и свободна. Случайно в её жизни появляется известный художник — красавец Левитан, у которого роман с её матерью. Девушка влюбляется. Он подыгрывает, понимая, что эти отношения не имеют никаких перспектив. Подыгрывает по привычке, от нечего делать. Но чувства девушки заходят слишком далеко, однажды она предлагает ему откинуть все условности и тайно бежать. Это не входит в его планы. Отношения с матерью Вари, Анной Николаевной, более безопасны и без всяких взаимных обязательств. Чтобы разрешить возникшую ситуацию, Левитан воспользовался старым, наработанным приёмом — имитирует самоубийство. Из причины становится жертвой обстоятельств, провоцирует жалость окружающих. Надежды девушки разбиты, первые чувства тоже. К счастью для семьи и девушки, инцидент происходит в деревенской глуши. Репутация Вари пострадает только в кругу семьи, а для посторонних останется маленькой семейной тайной. Да ещё по приезду Чехова (другого времени не нашлось) Левитан делает отрепетированный символический жест — убивает чайку и бросает её к ногам Анны Николаевны, символ разбитого сердца. Зри, писатель, какие здесь страсти кипят!»

Можно предположить, именно об этом говорит и эпизод с убитой чайкой, что на каком-то этапе Левитан (вдруг!) подумал про отношения с Варей: а почему бы и нет? Почему бы не перестать скитаться, быть любовником у замужних, старших по возрасту и положению в обществе женщин? (Кувшинникова была старше Левитана на 12 лет, Турчанинова — на 4 года). Вот шанс вырваться из порочного круга, зажить обычной жизнью семьянина. То, что Левитан просто не готов был, вероятно, к такой роли, это одно. Но на возможную и вероятную просьбу к Анны Николаевне благословить брак с Варей («Отпусти!») он, конечно же, получил бы примерно тот же ответ, который получил в пьесе и Тригорин от Аркадиной: «Ты с ума сошёл!». Слабая, больше для очищения совести, попытка побега не удалась. Но очередной удар по самолюбию и истерическая разрядка со стрельбой в себя и чайку — разбитое сердце, рухнувшие надежды. Тем не менее, до самой смерти Левитан питал к Анне Николаевне самые нежные чувства, в письмах звал её «женушка Анка» и умер на её руках.

Есть и ещё ряд факторов, топографических, нашедших своё отражение в пьесе. «Нина: Видите, на том берегу дом и сад? Тригорин: Да. Нина: Эта усадьба моей матери. Я там родилась. Я всю жизнь провела около этого озера и знаю на нём каждый островок».

Конечно, острова на озёрах нельзя назвать большой редкостью, на озере Островно, при его сравнительно небольших размерах, их целых три и даже четыре (один почти прирос к берегу, но в большую воду становится полноценным островом). Сказать «знаю каждый островок» можно всё же, только имея в виду три и более. А «на том берегу», по отношению к усадьбе Турчаниновых, находились «дом и сад» помещиков Ушаковых, старшую дочь которых также звали Варя. Ещё один дом помещиков-соседей, видимый от купальни Турчаниновых, находился на западном берегу озера. По берегу от Горки он находился за рекой Съежей. На карте 1848 года напротив д. Доронино (из которой набирали обслугу для Горки) находился хутор Заречье. Возможно, эти нюансы также вошли в пьесу фамилией героини — Заречная.

Через Аркадину Чехов сообщает и такую деталь: «Тут на берегу шесть помещичьих усадеб». По словам старожилов, с опорой и на карты конца XIX века, удалось установить, что в 1895 году в непосредственной близости от озера находилось именно шесть помещичьих усадеб: «Верхнее Островно», «Горка», «Приют», «Перхово», «Павлово», усадьба Зайцевых.

Вообще не только Нина Заречная и Треплёв имели в горкинской драме своих прототипов. Состав «действующих лиц» в Горке и в пьесе очень близок. Никак нельзя проигнорировать пару Чехов — Тригорин, хотя писатель и «подключился» к сюжету в Горке на заключительном этапе. Причем, в образ Тригорина входят черты характера и самого Чехова, и Левитана.

Аркадину по положению в пьесе и по некоторым чертам характера можно уверенно ассоциировать с Анной Николаевной Турчаниновой. Как и Аркадина, Анна Николаевна уверенно побеждает в борьбе за мужчину. И та, и другая понимают, что Варя для Левитана и Нина для Тригорина лишь дачная забава, решительного шага они не сделают никогда.

Был в горкинской драме и свой управляющий, и свой учитель. Их роли одновременно играл Николай Семёнович Зольников (1860—1917) — управляющий у Турчанининовых и учитель в земской школе в церковном селе Островно. Местные жители вспоминают его любовь к пению в местной церкви.

Интересный аналог был у Сорина — местный помещик Ушаков. Отставной военный, которого вполне характеризовало соринское: «человек, который хотел». Непутёвый, но добрый, прожигающий свою жизнь без пользы для общества, весь в мечтах и прожектах — сор, мусор.

Пока не удалось достоверно установить, кто выполнял в округе обязанности врача, но одноплеменники у Дорна на озере Островно были — семья обрусевшего немца генерал-майора (на 1895 год — в отставке) Николая Викторовича Минута. (С одного из немецких диалектов слово «дорн» переводится как «колючка, шип»). Их имение «Приют» находилось к северу от озера. «Север» с немецкого на русский транслитерируется как «норд». Фамилия Дорн состоит именно из этих букв и через смену крайних букв одно слово переходит в другое.

Одна из горничных Турчаниновых тоже оставила воспоминания о некоторых штрихах драматических событий в Горке, что нашло отражение в предлагаемом материале.

Пьеса «Чайка» стала не только «рождением новой драматургии, нового театра, во многом определившей художественное развитие всего двадцатого века», но и пьесой, сыгравшей роковую роль в жизни Чехова. В.И. Немирович-Данченко вспоминал, что неуспех пьесы в Петербурге в 1896 году надломил его жизнь: «... и отсюда крутой поворот. До сих пор о его болезни, кажется, никогда не упоминалось, а вот как раз после этого Чехова иначе и не представляешь себе, как человека, которого заметно подтачивает скрытый недуг» — плата творца за высокое напряжение духовных сил.

Интересно впечатление Левитана от пьесы «Чайка». После спектакля в Художественном театре 8 января 1899 года он пишет Чехову: «Скажу одно, я только её понял теперь. В чтении она была не особенно глубока для меня. Здесь же отлично, тщательно срепетированная до мельчайших подробностей, она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем ещё очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на «Чайку»... От неё веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в неё. Хорошо, очень хорошо!»

Вообще в образе мыслей, в темпераменте, внешности Треплёва Чехов очень много взял от Левитана. Косвенным доказательством тому может служить и такое письмо Левитана Чехову от июля 1896 года: «Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века — это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут ещё и ещё, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от неё! Тщетность, ненужность всего очевидна!» Как много в этом крике души Левитана от монолога Треплёва, вложенного в уста Заречной в первом действии «Чайки!»: «... все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли... Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа... Холодно... Пусто... Страшно...» Чехов, видимо, неоднократно становился свидетелем подобных душевных излияний друга. И его письмо из Горки Суворину: «Холодно. Местность болотистая. /Пустынная! — Д.П./. Пахнет половцами и печенегами. /Страшно! — Д.П./».

И финал жизни Левитана, умершего на руках А.Н. Турчаниновой, и финал «Чайки» — смерть Треплёва — тоже одного порядка явления. Оба пали заложниками своих претензий к жизни. И Чехов, по существу, выступил в «Чайке» пророком для своего друга. Как врач, как тонкий знаток человеческих душ, он понимал, что больное сердце Левитана не выдержит такого накала страстей, в которые последний себя регулярно ввергал.

В какой-то степени можно предположить, что какими-то общими впечатлениями пребывание Чехова в «Горке» отозвалось и в пьесе «Три сестры» (ведь действительно три!) А сама «Горка» спустя несколько лет повторит судьбу усадьбы из «Вишнёвого сада» (об этом ниже).

Немало следов пребывания Чехова в Удомле и в его небольшом рассказе «Дом с мезонином» (1896 г.), который Антон Павлович сел писать сразу после окончания работы над «Чайкой», что уже наводит на мысль об общих впечатлениях, лежащих в основе обеих произведений.

«...Я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддёвке... Он жил в саду во флигеле, а я в старом барском доме, в громадном зале с колоннами...» (т.е. можно понять, что жил он в доме один.)

«Т-ая губерния» ничего не проясняет. Это могла быть и Тверская, и Тульская губерния, где в имении Богимово в 1891 году также бывал Чехов. А вот дальше идёт точная привязка. И такое ощущение, что канву рассказа вообще составляет рассказ Левитана Чехову о своём пребывании на озере Островно.

Как уже сообщалось выше, два года до переезда в Горку, Левитан (художник-пейзажист, как и по рассказу) снимал две комнаты в доме помещиков Ушаковых. Он жил в доме, только с Кувшинниковой, хозяева, как уже упоминалось выше, жили в пристройке. Николай Владимирович Ушаков, по зафиксированным воспоминаниям старожилов, был человек непутёвый, «пропитуха». Он был отставной военный тридцати шести лет, прокутивший свою часть наследства и возвратившийся в отчий дом на иждивение двух сестёр. Видимо, он доставлял последним определённые неудобства, поэтому ему была построена отдельная избушка — флигель в саду. Был он холост, но, очевидно, какие-то привязанности к женщинам всё же периодически были. Старый двухэтажный дом Ушаковых имел большой зал с колоннами.

Художник Александр Викторович Моравов долгое время снимал комнаты в усадьбах Ушаковых в Островно и Аракчеевых в Гарусове на озере Удомля. Алексей Александрович, сын художника, со слов отца вспоминал: «В последние годы своей жизни Николай Владимирович часто бывал у моих родителей в Гарусове. Высокий, с длинными седыми усами (воспоминания относятся к предреволюционному периоду), в серой поддёвке, он на вопрос: «Как поживаете?» — неизменно отвечал: «Вашими молитвами». Чехов запомнил и эту поддёвку, и это характерное выражение и наделил ими своего героя, помещика Белокурова. «Как-то недавно, едучи в Крым», — пишет Чехов в том же рассказе, — я встретил в вагоне Белокурова. Он по-прежнему был в поддёвке и вышитой сорочке и, когда я спросил его о здоровье, ответил: «Вашими молитвами». Мы разговорились».

По воспоминаниям художника В.К. Бялыницкого-Бируля, посетившего эти места через шесть лет после описываемых событий, Ушаков был «необыкновенно хорош собой с правильными чертами лица и красивыми голубыми глазами, почти седой головой и заметно поседевшими бравыми усами». Вероятно, именно седая голова Ушакова отразилась в рассказе фамилией Белокуров.

Далее по тексту читатель знакомится с семьей Волчаниновых: матерью и двумя дочерьми. Состав семьи Турчаниновых, владельцев имения Горка, — мать и три дочери. Фамилия героинь рассказа Волчаниновы и их семейный состав вызывает прямые аналогии с обитателями Горки.

Общие характеристики дома и сада Волчаниновых, конечно, не могут быть убедительным свидетельством переноса впечатлений. Но, тем не менее, дом Турчаниновых имел мезонин, от дома на три стороны шли аллеи, а в сравнении с домом Ушаковых он был небольшой: «После громадной пустой залы с колоннами мне было как-то по себе в этом небольшом уютном доме». Он не имел ни одной большой комнаты, и поэтому Левитану, для работы с большими холстами, на берегу озера была построена отдельная мастерская.

Но вот ещё одна точная топографическая привязка, которую делает Чехов: «...передо мной неожиданно развернулся вид на барский двор и на широкий пруд с купальней, с толпой зелёных ив, с деревней на том берегу, с высокой узкой колокольней, на которой горел крест, отражая в себе заходящее солнце». На восточном берегу озера в селе Островно, как было сказано выше, на возвышенности находилась деревянная церковь с колокольней, которая сгорела от попадания молнии в июле 1940 года. От купальни Турчаниновых, которая находилась на мысу, вдающемся в озеро, церковь была хорошо видна. Согласно канонической ориентации церквей по оси с запада на восток и креста, обращённого на эти же стороны света своими плоскостями, от купальни Турчаниновых в лучах заходящего солнца была видна западная освещённая плоскость креста, что и давало описываемый Чеховым эффект «горения» именно на закате.

С одной из героинь рассказа, Лидией Волчаниновой, Анну Николаевну Турчанинову объединяло и то, что последняя также занималась благотворительной деятельностью: принимала больных, открыла школу для обучения крестьян разным ремёслам. Чехов, сам большой подвижник в земской жизни, наверняка не обошёл этой темы в разговорах с обитательницами дома во время пребывания в Горке. Возможно, отголоски этих разговоров писателя также нашли отражение в спорах художника с Лидией Волчаниновой. Но прототипом главного героя, очевидно, был не только Левитан. Фразой: «Помнится, когда я ехал по берегу Байкала...» Чехов соединяет и себя с художником.

Младшая дочь Турчаниновых Анна, которую между собой звали Люлю, часто сопровождала Левитана на этюды. Жалея больное сердце художника, она носила его этюдник, гребла на веслах. Если продолжить ассоциации, то Анна (15 лет) — Люлю (17—18 лет) и является прототипом Жени — Мисюсь. Коротким штрихом в рассказе упомянуты и английский язык, и лаун-теннис.

В середине лета (об этом есть воспоминания и местной жительницы) Анна Николаевна вынуждена была отправить старшую дочь Варю, как мы помним, из деревни ввиду сильного увлечения Левитаном.

По решению Лидии, которая по весу своего голоса фактически занимала в семье Волчаниновых нишу матери, Женю по тому же поводу, что и Варю, отправляют с матерью в Пензенскую губернию.

Интересно проследить судьбу героев «горкинских» событий. Левитан умер в Москве 22 июля 1900 года на руках Анны Николаевны, не дожив 22 дня до своего сорокалетия. Могила его находится на Новодевичьем кладбище рядом с могилой А.П. Чехова, который умер в 1904 году. В этом же году сгорела мастерская Левитана на оз. Островно. Иван Николаевич Турчанинов умер 26 февраля 1910 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Георгиевском кладбище на Большой Охте.

«Горка» была выставлена на торги 31 марта 1914 года и куплена зажиточным крестьянином, купцом второй гильдии Агеем Аггеевичем Марковым. В этот период во время одного из посещений усадьбы художник В.К. Бялыницкий-Бируля («Последние цветы Левитана») стал свидетелем совершенно чеховского сюжета. «Горка» вместе с прилегающим лесом была уже продана, но Анна Ивановна улаживала ещё какие-то формальности и находилась в усадьбе: «В доме стояла тишина, и слышно было, как в бору рубили лес… Это новый владелец имения «Горки» богатый крестьянин Марков Агей Агеевич спешил почувствовать себя хозяином в своём новом приобретении». Просто цитата из «Вишневого сада»! 19 июня 1923 года «Горка» сгорела (имеется соответствующий акт о пожаре).

Софья Ивановна в 1896 году вышла замуж за Владимира Александровича Крейслера. У них родилось четверо детей: Мария, Александр, Нина, Софья. В 1910 году брак был расторгнут, и последовало повторное замужество за Василия Голицина.

Варвара Турчанинова в первом замужестве Тьеден. У неё родились дети: Марина, Владимир, … Вторично в замужестве за придворным Александром Евреиновым. Летом 1917 года она отдыхала в Крыму, где заболела скарлатиной. В Петроград она вернулась уже после октябрьских событий. Когда большевики вошли в Крым, Евреинов испугался и покончил с собой. После нескольких попыток Варваре Ивановне с дочерью Мариной удалось отплыть из Новороссийска на английском военном корабле в Константинополь, где они находились долгое время в лагере Галлиполе, затем откуда добрались до Софьи Ивановны, чей муж Василий Голицын в это время был торговым советником при посольстве России в Риме. После закрытия посольства все перебрались во Францию. Варвара Ивановна умерла в 1925 году, где-то в это же время от скарлатины умерла и Софья Ивановна. Обе похоронены на кладбище Кламара на юго-западе Парижа.

Сёстры Ушаковы были арестованы и увезены в начале 1920-х годов в Вышний Волочек, где следы их теряются. Николай Владимирович умер от истощения в 1918 году. Ксения Анатольевна Зворыкина пыталась спасти усадьбу Ушаковых и устроить там пансионат для художников и музей Левитана. Одно время пансионат действовал, но в дальнейшем дом был выкуплен с торгов тем же Агеем Марковым. Дом разобрали, чтобы перенести его в Кузьминское. Но, как рассказывают старожилы, мужик, который руководил разбором дома и метил брёвна, умер, без него собрать не смогли, бревна пустили на дрова. Множество картин, хранящиеся в доме, были отстираны от краски и розданы мужикам на портянки.

Анна Николаевна эмигрировала в Париж в 1927 году. Перед отъездом она собиралась сжечь письма Левитана к ней (всего около 200). Ленинградский художник Павел Александрович Смелов застал её в этот момент и выпросил письма. Он отдал их печатать на машинке, и они пропали (Пророкова, 1960). Анна Николаевна умерла в Париже 7 декабря 1930 года.

Анна Ивановна, младшая из дочерей, дважды выходила замуж. В 1902 году — за Анатолия Анатольевича Зворыкина, от которого у неё родился сын Кирилл (на его крестинах в 1907 году в с. Котлован присутствовал И.Н. Турчанинов). В 1913 году она вышла замуж за Александра Александровича Колокольцова, сына А.А. Колокольцова (1833—1904), директора Обуховского сталелитейного завода. В 1914 году у них родился сын Никита (умер в 1974), который в 1950-е годы вместе с академиком Миллионщиковым работал в Курчатовском институте над проблемой использования атомной энергии. В тревожные революционные годы она с сыновьями жила в Селине (теперь часть села Островно). В 1923 году все вместе переехали в Вышний Волочёк, а откуда в конце 1920-х — в Ленинград. Работала учителем иностранного языка, пережила блокаду, умерла в 1962 году.

В статье «Художники Чеховы в наших местах» московского краеведа В. Маштафарова в газете Бологовского района «Новая жизнь» от 12 июля 1964 года рассказано о посещении потомками Чехова удомельской земли: «Летом 1957 года племянник писателя Сергей Михайлович Чехов и его сын Сергей Сергеевич — художники по профессии — совершили автомобильное путешествие из Москвы на берега озера Островно. Художники посетили те места, где 60 с лишним лет назад были Антон Павлович и Левитан, и на своих рисунках запечатлели эти памятные для нас места так, как они выглядят сегодня… Остановились в деревне Островенский Погост. Несколько дней, проведённые художниками на берегах озера, и общение с местными старожилами позволили Чеховым разыскать места, где некогда находились усадьбы Горка, Островно и место, где были мастерские Левитана… Все эти места послужили материалом для их рисунков. Чеховы встретили здесь и живых свидетелей давних событий. В одной из соседних деревень жила старушка, служившая прислугой у Турчаниновых и помнившая многие подробности быта обитателей усадьбы Островно».

Таким образом, и для И.И. Левитана, и для А.П. Чехова пребывание в Удомельском крае оказалось чрезвычайно плодотворным, а для русской живописи и драматургии — эпохальным.

Литература:

1. Левитан И.И. Письма. Документы. Воспоминания. М., 1956.

2. Чехов А.П. Чайка. Дом с мезонином. Записные книжки // Полн. собр. соч. М., 1977—1982.

3. Бычков Ю.А. Течение мелиховской жизни. М., 1989.

4. Бялыницкий-Бируля В.К. Последние цветы Левитана // Удомельская старина. 1997. № 3.

5. Евдокимов И.В. Левитан. М., 1959.

6. Зольников Н.Н. Дом, полный талантов // Удомельская газета. 1994. 15 окт.

7. Иванова А.Н. Воспоминания // Удомельская старина. 1998. № 5.

8. Кац Л.И. Художники в Удомельском крае. М., 1983.

9. Колокольцев В.И. Отклонение. СПб., 2004.

10. Лейкин Н.А. Из дневника // Литературное наследство. Т. 68. С. 504.

11. Лобашёв В.К. «Помню, приехал Левитан…» // Удомельская газета. 1994. 12 октября.

12. Лобашёв В.К. Дом, полный талантов // Удомельская газета. 1994. 15 октября.

13. Лобашов В. К столетию со дня смерти Левитана. Вышний Волочок // Древний Волок. 2000. № 32, 33, 34.

14. Маштафаров В.Н. Художники Чеховы в наших местах // Новая жизнь (Бологое). 1961. 12 июля.

15. Мелиховский летописец. Дневник П.Е. Чехова. М., 1995.

16. Пророкова С. Левитан. М., 1960.

17. Подушков Д.Л. Пребывание А.П. Чехова на удомельской земле. Удомельские впечатления в творчестве писателя // Удомельская старина. 1997. № 4.

18. Подушков Д.Л. Где жила Чайка? / Русская провинция. 2000. № 1.

19. Сидоров В.М. Край вдохновения. Л., 1986.

20. Смирнов Ю.М. А.П. Чехов и И.И. Левитан в Удомле // Путь Октября. 1980. 27 июня.

21. Турков А. А.П. Чехов и его время. М., 1980.

22. Турков А. Левитан. М., 1974.

23. Фёдоров-Давыдов А.А. Исаак Ильич Левитан: Жизнь и творчество. М., 1966.

24. Чехов М.П. Вокруг Чехова. М., 1964.

25. Щепкина-Куперник Т.Л. Старшие // Вестник Европы. 1911. № 11.

26. Щепкина-Куперник Т.Л. А.П. Чехов, Софья Петровна и Левитан. Дни моей жизни. М., 1928.

27. К 100-летию пребывания А.П. Чехова на Удомельской земле. Удомля, 1995.

28. Русская и дореволюционная живопись в собрании Национального художественного музея Республики Беларусь: Каталог. Минск, 1995. Т. 1.

29. Писатели в Тверской губернии. Калинин. 1941.

30. Кончин Е.В. Загадочный Левитан. М., 2009.

Рукописи:

Письмо В.Б. де Абрус из Ментона (Франция) Елене Владимировне Романовой (Москва). 15.07.2002.

Неоценимую помощь в сборе материалов для статьи оказали: Елена Владимировна Романова (Москва), правнучка А.Н. Турчаниновой; Ольга Никитична Колокольцова (Москва), правнучка А.Н. Турчаниновой; Виктор Иванович Колокольцев (Санкт-Петербург).

Публикуется по книге «Знаменитые россияне в истории Удомельского края». Автор-составитель Д.Л. Подушков. Тверь, 2009.

Отзывы можно присылать: podushkov@udomlya.ru