Брошюрки, издаваемые иваном Кронебергом - Дельвиг Антон

N 1. ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ЭСТЕТИКУ.
Харьков, в университетской тип., 1830. (36 стр. в 8-ю д. л.)

Под именем _брошюрок_, кажется, г-н профессор будет издавать от времени
до времени извлечения из своих лекций. Предприятие полезное и прекрасное,
достойное подражания. Пора уже нашим ученым перестать походить на древних
египетских жрецов, свято скрывавших свои знания от так называемых профанов.
Старание умножить в общем обороте новые идеи у нас еще необходимее, чем
где-нибудь. У нас еще многие люди, обрекшиеся на обучение юношества, смотрят
на ход просвещения, как на буку. Им кажется невежеством и развратом все то,
чего нет в их тетрадях, написанных тому за пятьдесят лет. Они убеждены, что
из всех наук одна словесность должна не двигаться вперед, и, при всем
желании удержать ее на одном месте, они, неприметно для себя, но по законам
природы, подаются назад. Не возобновляя умственной деятельности новыми
впечатлениями, они теряют свежесть старых, и все познания их, наконец,
сосредоточиваются в бедном знании форм и греческой и латинской номенклатуры
оных. Посмотрите, о чем спорят наши профессоры-критики? Они бранят новое
сочинение за то, что по слепоте своей не видят, или, по несовершенству наших
учебных книг, не находят в русских пиитиках рода, к которому бы можно было
его приписать.
Г-н Кронеберг начинает свое сочинение следующими словами: "Эстетика как
наука возникла в прошедшем столетии у германцев, в Германии ею исключительно
занимались. У других народов эстетика как наука не существует, а если и
является систематическое учение сего предмета, то оно почерпнуто из немецких
источников, и новейшие понятия о сем предмете, проявляющиеся у других
народов, должно причислить к идеям, заимственным у германских ученых. Почему
история эстетики должна необходимо относиться к одним только немцам".
Не соглашаемся ни с мнением, ни с заключением г-на профессора. Науки не
рождаются из головы ученых, как баснословная Минерва, некогда вышедшая из
головы Зевеса, во всеоружии и в совершеннолетии. С той минуты как люди стали
думать и меняться своими мыслями, науки стали получать свои начала. Ужели в
истории политической экономии мы не воздадим главной чести Адаму Смиту,
набросавшему в беспорядке почти все положения, на которых в наших глазах
основалась сия наука? Откуда немцы взяли эстетику? Ужели они ее выдумали?
Нет, они имели великих и малых предшественников, облегчивших и объяснивших
труды их. Первый, Гомер, великан древнего мира, в новейшем имеющий равных
себе только Шекспира и Данте, этот создатель поэзии греческой и латинской,
породил и первых теоретиков-эстетиков: Аристотеля, Лонгина (не знаем, зачем
позабытого г-ном Кронебергом), Горация и других. Во Франции и Англии много
ученых трудилось над эстетикой прежде Лессинга. Нужды нет, что труды их были
несовершенны: самые ошибки их стали поучительны позднейшим мыслителям, и
взгляд на ход идей, наконец в Германии составивших нечто целое и получивших
форму науки, любопытен и необходим для истории оной.
По нашему мнению, эстетика учит теории духовных наслаждений. Нет
народа, который бы не любил поэзии, музыки, живописи и ваяния: следственно,
нет народа, который бы не находил в душе свойств наслаждаться прекрасным,
своей эстетики, вполне выражающейся в произведениях его поэтов и художников.
Но не везде были теоретики, пытавшиеся объяснить словами действие изящного
на душу. Просвещение сблизило, породнило между собою великие семейства
людей, и удовольствия их сделались общими. Изящные искусства основали одну
нераздельную республику; нынешний кодекс ее есть свод всех кодексов частных,
по коим доселе разные литературные правительства судили и рядили в обширных
областях фантазии. Немцы последние трудились над составлением сего уложения.
Труд их полнее прочих, но все еще не дошел до совершенства возможного.
Отдавая полную справедливость г-ну Кронебергу, в первой лекции сказавшему
по-русски много нового, мы бы не желали видеть в полезном труде его
некоторого пристрастия, разделяемого им со многими немецкими критиками:
пристрастия к английской и немецкой литературам и безотчетного отвращения от
французской. Немцам это простительнее: они долго боролись с деспотизмом
французского классицизма, и жар (хотя и благородный) их правого негодования
еще не простыл и после решительной победы. Нам же с признательностию и с
хладнокровным беспристрастием можно пользоваться литературною свободой, ими
добытою с боя. Наши эстетики должны развернуть перед нами полную историю
всех многоразличных открытий, доныне сделанных в мире фантазии, и заметить
себе, что никакою ученостию нельзя из бесталанного человека сделать гения,
но можно односторонними и пристрастными суждениями сбить с настоящего пути
молодой, необыкновенный талант и даже совершенно помешать его развитию.