Древнерусские исторические песни

Эх да собирается наш православный царь

Да он ко заутрени,

Ко тому ли свету, свету-светику

Ивану Великому.

Эх да как становится наш православный царь

Да он на своем месте.

Как становится наш православный царь

У правого клироса.

Эх да уж как молится наш православный царь

Ивану Великому.

Уж он молится, наш православный царь,

Да он низко кланяется.

Эх да как позадь-то его все бояре-князья

Они остановилися.

Как промеж-то себя ухмыльнулися, Князья усмехнулися.

Эх да уж как гневно на них православный царь

Да он оглядается:

«И чему-то, чему вы, бояре-князья,

Чему больно радостны?

Эх да иль не знаете вы, иль не ведаете

Горя-то великого?

Знать, не ведома-то вам кручинушка

Безысходна царская!

Эх да как угасла-то свеча местная,

Закатилась-то звезда,

Поднебесна моя светла звездонька —

Не стало млад царевича».

ПРАВЕЖ

Что у нас было на святой Руси,

На святой Руси, в каменной Москве,

Середи-то торгу, братцы, среди площади,

Тут бьют доброго молодца на правеже,

Нагого, босого и разутого.

Поставили его на бел горюч камень,

Стоит молодец — сам не тряхнется

Русы его кудри не ворохнутся,

Лишь из глаз горючи слёзы.

Лучилося тут ехати

Самому царю православному,

Грозному царю Ивану Васильевичу.

Как возговорит царь Иван сударь Васильевича

«Ох вы гой еси, бурмистры-целовальнички!

За что вы пытаете доброго молодца

Нагого, босого и разутого,

Поставя его на бел горюч камень?

Стоит молодец — сам не тряхнется,

Русы его кудри не ворохнутся,

Только катятся из глаз горючи слезы

По белому лицу по румяному».

Тут возговорят бурмистры-целовальнички:

«Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь, Грозный царь Иван сударь Васильевич? Пытаем мы с него золоту казну, Золоту казну, платье цветное, Не много, не мало — сорок тысяч». Возговорит тут православный царь:

«Ох ты гой еси, добрый молодец! Почему тебе золота казна доставалася И как она тебе приходила?» Возговорит добрый молодец:

«Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь, Грозный царь Иван сударь Васильевич! Была у меня дубиночка вязовенькая, И клал я дубиночку на плечико, Ходил я, добрый молодец, по чисту полю, По чисту полю, по темну лесу,

Нашел я воров-разбойников,

Тут-то они дуван дуванили,

Золотую казну делили мерою,

А цветное платье делили ношами.

Тут-то я ее отбил у них».

Возговорит православный царь,

Грозный царь Иван сударь Васильевич:

«Куда ты девал эдаку золоту казну?» Возговорит добрый молодец:

«Точил я ее всё по домам по питейным, А поил я всё голь кабацкую, А цветное платье — одевал всё наших босыих». Возговорит православный царь:

«Ох вы гой еси, бурмистры-целовальнички! Заплатите ему за каждый удар по пятидесяти рублей, А за бесчестие заплатите ему пятьсот рублей».

СМЕРТЬ ИВАНА ГРОЗНОГО

Уж ты батюшка светел месяц!

Что ты светишь не по-старому,

Не по-старому, не по-прежнему,

Из-за облачка выкатаешься,

Черной тучей закрываешься?

У нас было на святой Руси,

На святой Руси, в каменной Москве,

В каменной Москве, в золотом Кремле,

У Ивана было у Великого,

У Михаилы у Архангела,

У собора у Успенского,

Ударили в большой колокол.

Раздался звон по всей матушке сырой земле.

Соезжалися все князья-бояре,

Собиралися все люди ратные

Во Успенский собор Богу молитися.

Во соборе-то во Успенскиим

Тут стоял нов кипарисов гроб.

Во гробу-то лежит православный царь,

Православный царь Иван Грозный Васильевич.

В головах у него стоит животворящий крест,

У креста лежит корона его царская,

Во ногах его вострый, грозный меч.

Животворящему кресту всякий молится,

Золотому венцу всякий кланятся,

А на грозен меч взглянет — всяк ужахнется.

Вокруг гроба горят свечи восковые,

Перед гробом стоят все попы-патриархи,

Они служат-читают, память отпевают,

Отпевают память царю православному,

Царю Грозному Ивану Васильевичу.

РАЗБОЙНЫЙ ПОХОД НА ВОЛГУ

Как далече было, дале, во чистом поле, А еще того подале — на синем море, Как на славном море было на Каспийскием, Вот не ясны тут соколы слеталися, Собиралися морзорушки каспийские, Еще стары бродяги беспашпортные, Беспашпортные хайлы, да всё разбойнички, Они думали тут думушку заединое:

«Да кому-де из нас, братцы, атаманом быть, И кому из нас, удалы, есаулом слыть? Атаманом быть Ермак сын Тимофевичу, Есаулом слыть Никите сын Иванычу». Атаман-то говорил, как в трубу трубил, Есаул-то говорил, как в свирель играл:

«Еще полно ли нам, братцы, на морях стоять,

Не пора ли нам, удалы, воротитися

Как во славную во нашу мать Россиюшку?

Астрахань мы городочек с вечера пройдем,

А Царицын-то городочек на белой заре,

Мы Самаре-городочку тут поклонимся,

В Жигулевских мы горах жить остановимся».

ВЗЯТИЕ ЕРМАКОМ КАЗАНИ

«Как проходит, братцы, лето теплое, Настает, братцы, зима холодная, И где-то мы, братцы, зимовать будем? На Яик нам пойтить — переход велик, А за Волгу пойтить — нам ворами слыть,

Нам ворами слыть, быть половленным,

По разным по тюрьмам порассоженным,

А мне, Ермаку, быть повешену.

Как вы думайте, братцы, да подумайте,

Меня, Ермака, вы послушайте!»

Ермак говорит, как в трубу трубит:

«Пойдемте мы, братцы, под Казань-город,

Под тем ли под городом сам царь стоит,

Грозный царь Иван Васильевич.

Он стоит, братцы, ровно три года,

И не может он, братцы, Казань-город взять.

Мы пойдемте, братцы, ему поклонимся

И под власть его ему покоримся!»

Как пришел Ермак к царю, на колена стал,

Как возговорит царь Ермаку-казаку:

«Не ты ли Ермак, воровской атаманушка?

Не ты ли разбивал бусы-корабли мои военные?»

«Я разбивал, государь, бусы-корабли,

Бусы-корабли не орленые, не клейменые.

Отслужу я тебе, государь, службу важную:

Ты позволь мне, царь, Казань-город взять,

А возьму я Казань ровно в три часа.

Да и чем меня будешь жаловать?»

Как надел Ермак сумку старческую,

Платье ветхое, всё истасканное.

И пошел Ермак в Казань за милостынью,

Побираться, христарадничать.

Заприметил там Ермак пороховую казну,

И с тем вернулся он к товарищам.

«Ой вы братцы мои, атаманы-молодцы!

Да копайте вы ров под пороховую казну».

Скоро вырыли глубокий ров донские казаки.

Как поставил там Ермак свечу воску ярого,

Во бочонок ли поставил полный с порохом,

А другую он поставил, где с царем сидел.

И сказал Ермак царю Грозному:

«Догорит свеча — я Казань возьму!»

Догорела свеча — в Казани поднялося облако.

Как крикнет Ермак донским казакам,

Донским казакам, гребенским и яиковским:

«Ой вы братцы мои, атаманы-молодцы!

Вы бегите в город Казань скорехонько,

Вы гоните из города вон всех бусурман,

Не берите вы в полон ни одной души:

Плен донским казакам не надобен!»

Ермак тремястами казаками город взял,

Город взял он Казань и царю отдал,

Избавил Ермак войско царское от урона.

За то царь пожаловал Ермака князем

И наградил его медалью именною

Да подарил Ермаку славный тихий Дон

Со всеми его речками и проточками.

Как возговорит Ермак донским казакам:

«Пойдемте, братцы, на тихий Дон, покаемся,

Неженатые, братцы, все поженимся!»

СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА ДМИТРИЯ

Не вихрь крутит по долинушке,

Не седой ковыль к земле клонится,

То орел летит поднебесью,

Зорко смотрит он на Москву-реку,

На палатушки белокаменны,

На сады ее зеленые,

На златой дворец стольна города.

Не лютая змея воздывалася,

Воздывался собака — булатный нож,

Упал он ни на воду, ни на землю,

Упал он царевичу на белу грудь,

Да тому ли царевичу Димитрию.

Убили ж царевича Димитрия,

Убили его на Углищи,

На Углищи на игрищи.

Уж как в том дворце черной ноченькой

Коршун свил гнездо с коршунятами!

Уж как тот орел Димитрий-царевич,

Что и коршун тот Годунов Борис,

Убивши царевича, сам на царство сел;

Царил же он, злодей, ровно семь годов.

Не вихрь крутит по долинушке,

Не седой ковыль к земле клонится,

То идет грозный Божий гнев

За православную Русь.

И погиб коршун на гнезде своем,

Его пух прошел по поднебесью,

Проточилась кровь на Москве-реке.

БОРИС ГОДУНОВ

Ох было у нас, братцы, в старые годы, в давние веки,

В давние веки, при старыих при царях,

Было время злое, пагубное.

Уж настало то время злое при старом при царе Федоре Ивановиче;

Как преставился-то наш православный царь Федор Иванович, Так досталась-то Россеюшка злодейским рукам, Злодейским рукам, боярам-господам. Появилась-то из бояр одна буйна голова, Одна буйна голова, Борис Годунов сын;

Уж и этот Годун всех бояр-народ надул. Уж и вздумал полоумный Россеюшкой управлять, Завладел всею Русью, стал царствовать в Москве. Уж достал он и царство смертию царя, Смертию царя славного, святого Димитрия-царевича. Как собрал-то себе разбойник Годунов сын, Собрал проклятых людей, злых разбойников, Собравши их, прокляту речь им взгбворил:

«Вы разбойнички, удалые молодцы, Вы подите, вы убейте Димитрия-царя! Вы придите и скажите, убили ли царя. Сослужите вы мне эту службу, сослужу я вам златом-серебром». Уж пошли прокляты люди, злы разбойники, Пошли во святое место, в Углич — славный град, Уж убили там младого царевича — Димитрия святого;

Уж пришли-то и сказали Борису Годуну, Как услышал то Борис, злу возрадовался. Уж и царствовал Борис ровно пять годов;

Умертвил себя Борис с горя ядом змеиным, Ядом змеиным, кинжалом вострыим.

ГРИШКА ОТРЕПЬЕВ

Ты Боже, Боже, Спас милостивой! К чему рано над нами прогневался, Сослал нам. Боже, прелестника, Злого расстригу Гришку Отрепьева,

Уже ли он, расстрига, на царство сел?

Называется расстрига прямым царем,

Царем Димитрием Ивановичем Углецким.

Недолго расстрига на царстве сидел,

Похотел расстрига женитися,

Не у себя-то он в каменной Москве —

Брал он, расстрига, в проклятой Литве,

У Юрья пана Седомирского

Дочь Маринку Юрьеву,

Злу еретницу-безбожницу.

На вешней праздник Николин день

В четверг у расстриги свадьба была,

А в пятницу праздник Николин день

Князи и бояра пошли к заутрени.

А Гришка-расстрига он в баню с женой.

На Гришке рубашка кисейная,

На Маринке соян хрущетой камки.

А час, другой поизойдучи,

Уже князи и бояра от заутрени,

А Гришка-расстрига из бани с женой.

Выходит расстрига на Красной крылец,

Кричит-ревет зычным голосом:

«Гой еси, клюшники мои, приспешники! Приспевайте кушанье разное, А и постное и скоромное:

Заутра будет ко мне гость дорогой, Юрья пан со паньею! А втапоры стрельцы догадалися,

За то-то слово спохватилися,

В Боголюбов монастырь металися

К царице Марфе Матвеевне:

«Царица ты Марфа Матвеевна!

Твое ли это чадо на царстве сидит,

Царевич Димитрей Иванович?»

А втапоры царица Марфа Матвеевна заплакала

И таковы речи во слезах говорила:

«А глупы стрельцы вы, недогадливы!

Какое мое чадо на царстве сидит?

На царстве у вас сидит Расстрига Гришка Отрепьев сын;

Потерян мой сын, царевич Димитрей Иванович, на Угличе

От тех от бояр Годуновыех;

Его мощи лежат в каменной Москве

У чудных Софеи премудрыя;

У того ли-то Ивана Великого

Завсегда звонят во царь-колокол,

Соборны попы собираются,

За всякия праздники совершают панафиды

За память царевича Димитрия Ивановича,

А Годуновых бояр проклинают завсегда».

Тут стрельцы догадалися,

Все оне собиралися.

Ко Красному царскому крылечку металися

И тут в Москве сбунтовалися.

Гришка-расстрига догадается,

Сам в верхни чердаки убирается

И накрепко запирается.

А злая его жена Маринка-безбожница

Сорокою обернулася

И из палат вон она вылетела.

А Гришка-расстрига втапоры догадлив был,

Бросался он со тех чердаков на копья вострые

Ко тем стрельцам, удалым молодцам,

И тут ему такова смерть случилась.

ВЗЯТИЕ АЗОВА

У нас было, братцы, на святой Руси,

На святой Руси, на тихом Дону,

На тихом Дону на Иваныче.

Соходился тут хорош-пригож казачий круг,

Донское казачье со яицкими,

Гребенские с запорожскими.

По кругу ходит Иван Замбрянин,

Он и речь ту говорит — во трубу трубит:

«Вечор-то нам, братцы, указ пришел,

Заутра нам, добрым молодцам, во поход идти,

Под тот ли под Азов-город,

Под тую ли под стену белокаменну.

Ой гой еси, добрые молодцы,

Донские казаки со яицкими,

Гребенские казаки с запорожскими!

Вы возьмите, молодцы, по топорику,

Сделайте тележеньки карлинские,

Карпинские телеги со палубами,

Во тележеньки кладите живой товар:

По восьми молодцев, А по девятому в провожальники,

По десятому в повозчики,

Ехать же нам, добрым молодцам,

Во Азов-город».

Не доехатчи Азова, становилися, Пущали они в зелены луги заповедные

Добрых коней,

Во луга княженецкие. Из того же из славного города из Азова

Выходили тут турецки целовальнички:

«Что это за диво, за дивовище,

Что у нас в лугах за народ стоит,

Попущали они добрых коней на стреножники?»

Не золотая трубынька вострубила,

Не серебряны сиповочки возговорили,

А возгбворит Иванушка Замбрянин:

«Ой вы гой еси, верны клюшницы,

Турецки целовальнички!

Я стою, Иван, со товарами со дорогильными.

Очищайте вы дворы въезжие,

Где со товаром раскластися,

А я сам стану, Иван, середь города,

Середь города, середь Азова».

Не золотая трубынька вострубила,

Не серебряна сиповочка возговорила —

Возговорит Иванушка Замбрянин:

«Ой гой еси, удалы добры молодцы!

Чтобы были у вас ружья чистые

И кремни вострые.

И во белых руках сабли вострые!»

На заре было, на зореньке,

На заре было на утренней,

Не золотая трубынька вострубила,

Не серебряна сиповочка возговорила,

А возговорит Иванушка Замбрянин:

«Вставай ты, вставай, мой живой товар,

Во белы руки берите сабли вострые,

Вы рубите со татар буйны головы!»

РОЖДЕНИЕ ЦАРЕВИЧА ПЕТРА

Когда светел-радошен

Во Москве благоверной царь, Алексей царь Михайлович:

Народил Бог ему сына, Царевича Петра Алексеевича, Первого императора по земле светорусския.

Как плотники-мастеры

Во всю ноченьку не спали,

Колыбель-люльку делали

Они младому царевичу.

А и нянюшки-мамушки,

Сенные красные деушки

Во всю ноченьку не спали,

Шинкарочку вышивали

По белому рытому бархату

Они красныем золотом.

Тюрьмы с покаяннами

Они все распущалися,

А и погребы царские

Они все растворялися.

У царя благоверного

Еще пир и стол на радосте,

А князи сбиралися,

Бояра съезжалися

И дворяна сходилися,

А всё народ божей

На пиру пьют, едят,

Прохлаждаются.

Во веселье, в радосте

Не видали, как дни прошли

Для младого царевича Петра Алексеевича,

Первого императора.

РАЗИН И ДЕВКА-АСТРАХАНКА

Уж вы горы мои, горы, Прикажите-ка вы, горы, Под собой нам постояти;

Нам не год-то годовати,

Не неделюшку стояти —

Одну ночку ночевати,

И тою нам всю не спати,

Легки ружья заряжати,

Чтобы Астрахань нам город

В глуху полночь проехать,

Чтоб никто нас не увидел,

Чтоб никто нас не услышал.

Как увидел и услышал

Астраханский воевода.

Приказал же воевода

Сорок пушек заряжати,

В Стеньку Разина стреляти.

«Ваши пушки меня не возьмут,

Легки ружьецы не проймут,

Уж как возьмет ли, не возьмет

Астраханска девка Маша».

По бережку Маша ходит,

Шелковым платком машет.

Шелковыим платком махала,

Стеньку Разина прельщала.

Стеньку Разина прельстила,

К себе в гости заманила,

За убран стол посадила,

Пивом, медом угостила

И допьяна напоила,

На кровать спать положила

И начальству объявила.

Как пришли к нему солдаты,

Солдатушки молодые,

Что сковали руки, ноги

Железными кандалами,

Посадили же Стеньку

Во железную во клетку,

Три дни по Астрахани возили,

Три дни с голоду морили.

Попросил же у них Стенька

Хоть стакан воды напиться

И во клетке окатиться.

Он во клетке окатился —

И на Волге очутился.

РАЗИН НА ВОЛГЕ

Вы вставайте-ко, братцы, раненько,

Поутру встава... ой, вставайте раненько,

Умывайтесъ-ко, братцы,

Утром раннею росою,

Умывайтесь-ко, братцы,

Да утром раннею ой да росою,

Обтирайтесь-ко,, братцы,

Да тонким белым по».. ой полотенцем.

Да помолимся, братцы,

Да мы святителю Николы,,

Да мы помолимся, братцы,

Да мы святителю Николы.

Уж мы зайдем-ко, братцы у

На высокие на горы,

Уж мы зайдем-ко, братцы»

На высокие ой да на горы,

Мы посмотрим-ко, братцы,

Вниз по матушке по Волге,

Мы посмотрим-ко, братцы,

Вниз да по матушке по Волге.

Не белым-то за... ой забелело,

Не черным-то за... ой зачернело,

Не белым-то забелело,

Не черным-то ой зачернело,

Зачернела наша Волга

Черными легкими стругами

Зачернела наша Волга

Черными легкими стругами,

Забелела наша Волга

Тонкими легкими па... ой парусами,

Забелела наша Волга

Тонкими белыми па... ой парусами.

Что на этих на стружочках

Стенька Разин сам ой сам при форме,

Что на этих на стружочках

Стенька Разин сам при форме.

Не лютой-от зверь воскрикнет —

Стенька Разин ело... ой слово молвил:

«Уж вы гребцы мои, гребцы,

Ой удалы добры молодцы,

Уж вы гребцы мои, гребцы,

Ой удалы добры молодцы!

Вы гребите, не гребите,

Своих ручек не жалейте,

Вы гребите, не гребите,

Своих ручек не жалейте.

По полуночи, ребята,

Казань-город проплывати,

А по утренней по зорьке

В Астрахань-город поспевати!»

ЕСАУЛ СООБЩАЕТ О КАЗНИ РАЗИНА

На заре то было, братцы, на утренней,

На восходе красного солнышка,

На закате светлого месяца.

Не сокол летал по поднебесью —

Ясаул гулял по на садику.

Он гулял, гулял, погуливал,

Добрых молодцов побуживал:

«Вы вставайте, добры молодцы,

Пробужайтесь, казаки донски!

Нездорово на Дону у нас,

Помутился славной тихой Дон

Со вершины до Черна моря,

До Черна моря. Азовского.

Помешался весь казачий круг,

Атамана больше нет у нас,

Нет Степана Тимофеевича,

По прозванию Стеньки Разина.

Поймали добра молодца,

Завязали руки белые,

Повезли во каменну Москву

И на славной Красной площади

Отрубили буйну голову».

Ах бедные головушки солдатские,

Как ни днем, ни ночью вам покою нет!

Что со вечера солдатам приказ отдан был,

Со полуночи солдаты ружья чистили,

Ко белу свету солдаты во строю стоят.

Что не золотая трубушка вострубила,

Не серебряна сиповочка возыграла —

Что взговорит наш батюшко православной царь:

«Ах вы гой еси, все князи и бояре!

Вы придумайте мне думушку, пригадайте,

Еще как нам Азов-город взята».

Еще князи и бояре промолчали,

Еще ж сам наш батюшка прослезился:

«Ах вы гой еси, солдаты и драгуны!

Вы придумайте мне думушку крепкую,

Еще как ли нам Азов-город взята».

Как не ярые пчелушки зашумели —

Что взговорят солдаты и драгуны:

«Взять ли нам, не взять ли белой грудью».

На восходе было красного солнышка,

На закате было светлого месяца,

На заре они на приступ пошли

Под тот ли под славной под Азов-город,

Что под те ли стены белокаменные,

Ах под те ли под раскаты под высокие.

Что не с гор ли белы камни покатилися —

Покатилися со стен неприятели,

Не белы снеги в поле забелелися —

Забелелися белы груди басурманские,

Ах не с дождичка ручьи разливалися —

Разливалася тут кровь нечестивая.

Бывало-де православный царь Любил стрельцов, много жаловал. Нынче государь на нас прогневался И хочет стрельцов казнить-вешати, С самого с атамана голову рубить. Сходились стрельцы во единый круг, Они думали крепку думу заединую, Посылали атамана к самому царю:

«Поди-ка, атаман, к самому царю, Кланяйся царю в резвы ноженьки, Проси у царя большой милости:

Не можно ли нас, батюшка, стрельцов простить?

Возьмем мы ему город, который надобно.

Без свинцу возьмем, без пороху,

Без его снаряду государева —

Возьмем город грудью белою».

Тут пошел атаман к самому царю,

Пошел он вдоль по улице,

Подходит он к государеву двору.

На то время государь-царь по дворцу гуляет.

Он и пал, молодец, на коленочки,

Стал кланяться царю в резвы ноженьки,

Стал просить у него большой милости:

«Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь,

Всея Руси царь Петр Федорович!

Не можно ли нас, стрельцов, простить?

Возьмем мы тебе город, который надобно,

Без свинцу возьмем, без пороху,

Без твоего снаряду государева,

Возьмем город грудью белою».

Выходит царь-государь на Красен крылец,

Возговорит он громким голосом:

«Ох ты гой еси, стрелецкий атаманушка!

И нет от меня вам милости.

Ступай, сбирай стрелецко свое войско,

Гони ты их на Красну площадушку,

А которых на поля на Куликово то:

Кого стану казнить, кого вешати,

С тебя, с атамана, голову рубить».

Тут у молодца резвы ноги подогну лися,

Белы руки его опустилися,

Буйна его головушка с плеч долой катится,

Соболина его шапочка из рук выпала —

Соболина шапка на нем во сто рублей,

А кунья шуба на молодце во тысящу.

Пошел молодец с широка двора,

С того двора с государева.

Всходит во Стрелецку болыпу улицу;

Тут не золоты трубоньки вострубили,

Не серебряны сиповинки возыгрывали,

Тут вскричал атаман громким голосом,

Чтобы слышно было до всему городу:

«Ох вы гой еси, стрельцы, добры молодцы!

Вы ступайте, убирайтеся вон из городу:

И нет нам, братцы, от царя большой милости,

Велел гнать на Красную площадушку,

А которых на поля на Куликово то,

Кого хочет казнить, кого вешати,

А с меня, с атамана, голову рубить».

РУССКОЕ ВОЙСКО СРАЖАЕТСЯ СО ШВЕДАМИ

Собирался-то большой барин

Он со тем ли войском со россейским

Что на шведску-то границу-

Не дошедши он границы, становился,

Становился в чистом поле при долине,

Россейским войском поле изу ставил,

Россейскими знаменами поле изукрасил.

Как увидел король шведский:

«Что и то в поле всё за люди?

Ни торгом приехали они торговати

Или нашего городу глядети?»

Что приходили только и силы,

Что не люты зверки проревели —

Что чугунные ядры проревели,

Сходилися ту то и двои силы;

Что шибкие громы гремели,

Что не люты звери проревели —

Прогремели чугунные ядры.

Что между их протекали реки,

Протекали реки, реки кровавые.

Что и силы полегло — что и сметы нету.

РУССКИЕ КОРАБЛИ НА ЧЕРНОМ МОРЕ

Не под городом было под Орешевым,

Нагружалися там три кораблика,

Они фуражем-сеном эти три корабличка,

Свинцом-то ли они, порохом.

Нагрузившись эти три корабличка,

Сами-то они становилися.

Дожидалися они повеленьица себе государева.

Они день-ат стоят, эти три корабличка,

Они и другой-ат стоят,

Не дождавшись себе повеленьица,

Они во поход-ат пошли,

Во поход они пошли во иную ее землю.

Как не грех-то, беда она сучинилася —

С гор погодушка она подымалася,

Заносила эти три корабличка она во иную землю,

Во иную-то землюшку ее, во Черное море.

Во первом-то сидит во корабличке,

Да сидит-то ли он майор Леверов,

На другиим-то сидит да он на корабличке,

Да он писарь ли сидит Сахаров.

Как на третиим-то сидит да он на корабличке,

Да он сам душа полковничек.

Он кричит-то, зычит своим громким голосом,

Да своим-то ли он слугам верным,

Слугам верным кричит, бравым казаченькам:

«Послужите-ка вы, мои казаченьки, царю белому,

Послужите-ка ему да верой-правдою.

Посадили-то меня, младого полковничка,

Меня только на худой-ат корабль.

Уж вы братцы мои казаченьки, да вы постарайтеся,

Не топите-ка меня, младого полковничка»

Да вы середи-то моря меня,

Середи-то моря, середи синего.

Если постараетесь, бравые казаченьки,

Я вас представлю к белому царю,

Награжу-то я вас, бравых казаченьков,

Награжу-то я вас чином, жалованьем».

ПЕТР I НА КОРАБЛЕ

Ах по морю, морю синему,

По синю морю по Хвалынскому

Что плывут тут, выплывают тридцать кораблей.

Что один из них корабль, братцы, наперед бежит,

Впереди бежит корабль, как сокол летит.

Хорошо больно кораблик изукрашен был,

Парусы на корабле были тафтяные,

А тетивочки у корабля шемаханского шелку,

А подзоры у кораблика рытого бархату.

На рулю сидел наш батюшка православный царь.

Что не золотая трубушка вострубила —

Да что взговорит наш батюшко православный царь:

«Ах вы гой еси, матрозы, люди легкие!

Вы мечитеся на мачты корабельные,

Вы смотрите во трубочки подзорные,

Что далеко ли до Стекольного».

ПЕТР I БОРЕТСЯ С ДРАГУНОМ

У дворца, дворца было государева, У того крыльца у крашоного, Стоял тут раздвижной стул. На стулу сидит православный царь, Православный царь Петр Алексеевич, Перед ним стоят князья-бояре. Речь возговорил православный царь:

«Ой вы гой еси, князья-бояре! Нет ли из вас охотничка Со белым царем поборотися, За проклад царя потешити?» Все князья-бояре испужалися, По палатушкам разбежалися. Перед ним стоит молодой драгун, Молодой драгун лет пятнадцати, Речь возговорит он белу царю:

«Гой ты гой еси, православный царь. Православный царь Петр Алексеевич! Не прикажи ты меня казнить-вешать. Прикажи мне слово молвити. Слово молвити, речь возговорити. Я охотничек с тобой, со белым царем, поборотися. За проклад царя потешити».

«Когда поборешь ты меня, молодой драгун, милую тебя, А я поборю — казнить буду тебя».

Речь возговорил молодой драгун:

«Есть воля Божья и твоя, царёва».

Подпоясывал православный царь шелков кушак, Выходили они с молодым драгуном, сухваталися.

Речь возговорил ему молодой драгун,

Белу царю Петр Алексеевичу:

«Гой ты батюшка православный царь,

Православный царь Петр Алексеевич!

Да я тебя, православного царя, побороть хочу!»

Левой рукой молодой драгун побарывал,

Правой рукой молодой драгун подхватывал,

Не пущал царя на сыру землю.

Речь возговорил православный царь:

«Сполать тебе, драгун, боротися!»

Подходил к нему молодой драгун близехонько:

«Гой ты гой еси, батюшка православный царь,

Православный царь Петр Алексеевич!

Не погневайся на мое бороньице».

«Благодарю тебя, молодой драгун, за бороньице!

Чем тебя, молодой драгун, дарить-жаловать:

Селами ли те, деревнями.

Али те золотой казной?»

«Не надо мне ни селбв, ни дёревнев,

Ни матушки золотой казны.

Дай ты мне безденежно

По царевым кабакам вино пить».

ОСАДА БЕРЛИНА

Что победны наши головушки солдатские, На горе наши головушки породилися, Отцу, матери на жалобу на великую, Молодым женам на слезы на горючие. Что со вечера солдату шки думу думали, Со полуночи солдатушки ружья чистили, На белом-то свету солдатушки причащалися, На восходе красного солнышка на приступ пошли, На приступ пошли солдатушки под Берлин-город. Вочью кровью их ретиво сердцо обливается, Покатились из ясных очей горючи слезы — Они билися, дралися день до вечера. Что со вечера дрались, бились до полуночи, Со полуночи дрались, бились до бела свету. Не спасибо генералу Чернышевскому, Не пиваючи, не едаючи, морит силу.

Не узнали турки мост,

Разбежалися все <врозь>.

Прозоровский-генерал,

Он в погоню догонял:

«Казаки-молодцы, Вы гусары-удальцы,

Коли турок и руби,

В полон живых не бери!»

Караман-паша бежал,

Он в Бендеры поспешал,

В Бендеры поспешал,

Всем визирам объявлял:

«У нас силы было много,

Осталося очень мало,

Российской силы мало,

Но в поступочках удала:

Где один солдат бежит,

Тут пять-шесть турок лежит,

А где корпус-от бежал,

Тут и мост турок лежал».

ВЗЯТИЕ ОЧАКОВА

Как под славным под городом под Очаковом Собиралася силушка-армия царя белого. Они лагери занимали в чистое поле, А палатки разбирались по лиманту. Они пушечки-манерочки становили, Они шанцы-батареи спокопали, Предводителя графа Потемкина обжидали. Предводитель граф Потемкин приказ отдал:

«Уж вы млады егори, надевайте бело вы платье,

Уж у нас заутра на праздник на Миколу

С турками штурм будет!»

Становились мы при мхах, при болотах,

Много голоду и холоду принимали,

Под Очаков-городочек подходили,

Белокаменные стены пробивали,

Барабанщики на белокаменну стену влезали,

Влезали и отбой отбивали,

Что Очаков-город взяли, взяли,

Закричали: «Ура! Ура!»

Ключи нам на золотом блюде выносили,

Нам от всех врат ключи выносили. Слава, слава! Весь турецкий город взяли, Что все турки под нашею властью стали, Что Очаков-город взяли!

ПУГАЧЕВ В АСТРАХАНИ

Как во славном городе Астрахане

Появился добрый молодец,

Добрый молодец Емельян Пугач.

Обряженный он в кафтанчик сто рублей,

Шеферочек на нем в пятьдесят рублей,

Шапочку набекрень держит,

Во правой ли руке тросточка серебряная,

На тросточке ленточка букетовая.

Хорошо он по городу погуливает,

А тросточкой упирается,

Ленточкой похваляется,

Со князьями, со боярами не кланяется,

К астраханскому губернатору и под лад не идет,

Астраханский губернатор призадумался.

Он увидел его из хрустального стекла,

Посылает за ним слуг верныих

Допросить его словесным допросом.

Нагоняли его слуги верные.

Допрашивали его словесным допросом:

«Ты какого рода-племени?

Царь ли ты, или царский сын?»

«Я не царь и не царский сынок,

А родом — Емеля Пугач.

Много я вешал господ и князей,

По Рассей вешал я неправедных людей».

ЖАЛОБЫ СОЛДАТ НА ПАВЛА I

Уж ты батюшка светел месяц, Что же ходишь понизешеньку, Что ж ты светишь помалехоньку, Не по-старому, не по-прежнему? В новом городе во Спленскому Стоят вереи точеные,

Всё точеные, раскрашоные,

Сдли верей стоит молодой солдат,

Молодой солдат, полковой сержант,

Он не так стоит, слезно плачется,

Он не так плачет, что река льется:

«Подымитесь, ветры буйные,

Разнесите все желты пески,

Распахнися, шелкова парча,

Разломися, гробова доска,

Подымися, наша матушка,

Милосердная государыня

Катерина Алексеевна!

Без тебя нам жить похужело,

Всему царству почежёлело

При твоем сыну любезному,

Что при Павлу при Петровичу:

Он загнал силу во туретчину,

Поморил смертью голодною,

Познобил зимой холодною».

ПАВЕЛ НАБИРАЕТ РЕКРУТОВ

Наш батюшка славный царь Павел-государь

Во своей славной Россеюшке

Разъезживает.

У солдатушек-ребятушек

Расспрашивает:

«Хорошо ли вам, ребята,

Во Россеюшке стоять

И с турком воевать?»

«Ах наш батюшка белый царь,

Павел-государь!

Как турецкая земля

Много горя нам дала,

Много слез пролила».

«Вы не плачьте-ка, ребята,

Не тоскуйте, молодцы,

Мы в Россеюшку пойдем,

Мы некрутиков <наберем>.

Отбирали молодцов

От матушек, отцов,

От матушек от родных,

От жен своих молодых,

От детушек милых.

Как охотников ведут,

Веселу песню поют,

За ним девушки идут,

Во платки слезы льют;

Женатых ведут —

За ним жены идут,

Горючи слезы льют,

Милых детушек несут.

Не пыль во поле пылит,

Не дубровушка шумит —

Француз с армией валит,

Генералам говорит:

«Генералы, генералы,

Я возьму вашу Москву,

Я со ваших со церквей

Кресты, главы пособью!»

Уж как стал француз палить,

Только дым-сажа валит,

Во том ли во чаду

Красна солнца не видать.

Граф Платов-генерал

Разъезжает на коне,

На своем добром коне,

По крутой по горе;

Подъезжает граф Платов

Ко силушке своей,

Ко донским казакам:

«Ох вы братцы молодцы,

Вы донские казаки!

Нельзя ли вам, ребяты,

Караулы крепки скрасть?»

«Не велика эта страсть —

Караулы крепки скрасть».

Караулы покрадали,

За Дунай-реку метали.

Граф Платов-генерал

У ею силушку побил,

Он которую побил,

Которую потопил,

Остальную его силушку

Он у плен забрал,

Во Сибирь-город сослал.

РУССКИЕ ВОЙСКА ПОЛУЧАЮТ ПРИКАЗ ГОТОВИТЬСЯ К СРАЖЕНИЮ

Как на горке, на горе

Да утром рано, на заре

Не серебряна цеповочка

Там возыгрывала,

Не серебряна цеповочка

Там возыгрывала.

Что не золотая трубынька

Там вострубила рано.

Что не золотая трубонька

Там востру... там вострубила рано.

Что не взговорил-промолвил

Граф Жуковский-генерал,

Что не взговорил-промолвил

Граф Жуковский-генерал:

«Господа вы сенаторушки,

Со полков... со полковничками,

Вы отдайте приказ строгий

По всей армии своей,

Чтобы ружья были новы,

Новы нарезны.

Во замках были, ребятушки,

Во замках кремни востры.

Как заутра к нам, ребятушки,

Король в гости хотел быть.

Уж как есть у нас, ребятушки,

Чем встретить и дарить,

Его встретить и дарить,

Есть чем потчевати,

Уж как есть у нас, ребятушки,

Есть крупа, есть мука,

Уж как есть у нас, ребятушки,

Аржаные сухари.

На заводах печены, ребятушки,

В Москве высушены».

ГЕНЕРАЛ ПРОДАЛ МОСКВУ

На гороньке было, на горе,

На высокой было, на крутой,

Тут строилась нова слобода,

По прозваньицу матушка Москва.

Всем губеренкам Москва красота,

Серым камешком Москва устлана,

Серым камешком, камнем скипером.

Размосковский был злой генерал,

Три суточки запил, загулял,

Он запродал матушку Москву

За три бочечки злата-серебра,

За четвертую — зелена вина.

Распечатали — мелкой желтой песок.

Сподымался с полдён вихорек,

Разносил он по полю желтой песок.

СРАЖЕНИЕ ДВУХ АРМИЙ

Ай не две-та тучушки грозные

Вместе сходи... они сходилися —

Ой две армеюшки они превеликие,

Вместе они съезжа... они съезжалися.

Ой они билися, только все рубилися,

Они трое су... они трое суточек.

Ай как французская она всё российскую

Войску она призоби... она призобидела.

Ой как и тут-то бы вот наш Александра-царь

Ой смутной конем бе... смутной конем бегает.

Ой как журит-бранит вот наш православной царь

Свово благоде... слово благодетеля,

Ой как того-то бы, того повелителя,

Всё графа Куту... всё графа Кутузова:

«Ай отчего же ты, с чего не успел послать

С Дону полки дон... с Дону полки донские?»

Ой не успел же тут вот наш православный царь

Он тут слова мо... он тут слова молвити.

Ой как со правой-то, со правой сторонушки

Бегут они полки до... бегут полки донские.

Эх впереди-то бы, впереди казаченек

Бежит генерал—бежит генерал Платов.

Эх обнажил-то он свою саблю вострую,

Несет наголо... ее наголо несет,

Ой обнажимши он свою саблю вострую;

«Ох приклоняйтя вот вы, мои казаченьки,

Свои пики во... свои пики вострые,

Ах приклоняйтя вы свои пики длинные

Коням на черну... коням на черну гриву!»

Эх приклонемши свои пики длинные,

Сами вперед ки... сами вперед кинулись,

Ай закричали то они, загичали,

Сами ох на ура... сами на ура пошли.

Ах они билися, билися, рубилися

Со утра было до ве... с утра ну до вечера,

Ой тут российская армия французскую

Она призоби... очень призобидела.

Ой как и тут-то бы вот наш Александра-царь

Весел конем бе... весел конем бегает,

Ой поздравляет вот наш православный царь

Наша войска до... наша войска донская,

Эх да и чем жа я вас, донских казаченьков,

Чем вас буду жа... чем вас буду жаловать?

Ах я пожалую вот бы казаков донских

Всех вас кавале... всех вас кавалерами».

Ой как и тут-то бы, тут-то бы наш граф Платов

Царю речь возго... царю речь возговорил:

«Ох ты не жалуй нас, своих казаков донских,

Всех нас кавале... всех нас кавалерами.

Ох как и некого из нас, казаков донских,

Некого-то в караул... будет в караул послать!»

РУССКАЯ АРМИЯ ГОТОВИТСЯ ВСТУПИТЬ В ПАРИЖ

Под славным было городом Парижем, Собиралося российское славное войско. Они лагери занимали в чистом поле, Шанцы и батареи там порыли, Пушечки и мортирушки там становили. Константин-то наш по армии разъезживает, Он пехоту и кавалерию рассчитывает:

«Надевайте вы, солдатушки, платье бело, Поутру вам, милые, будет дело! Когда Бог нам поможет Париж взяти, Отпущу я вас, любезные, в него погуляти!»

СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА I

Выезжает Александр наш свою армию смотреть

Обещался Александр наш к Рожеству домой прибыть.

Все празднички на проходе — Александра дома нет.

«Пойду выду на ту башню, которая выше всех,

Погляжу я в ту сторонку, в коей Александр наш был».

По питерской по дорожке пыль столбом <она> стоит.

Пыль столбом <она> стоит, молодой курьер бежит.

«Я пойду спрошу <курьера>:

«Ты куда, курьер, бежишь?

Ты скажи-ка нам <курьер> про Александру-царя».

«Вы скидайте алы шали, надевайте черной траур.

Всю правдушку вам скажу про Александру-царя:

Наш Александр-император в Таганроге жизнь скончал.

<Что> двенадцать генералов на главах царя несут.

Вот не двое ли армейских ворона коня ведут.

Не четыре ли гвардейских со знаменами идут».

ОБОРОНА ЗИРЯН

Вспомним, вспомним мы, ребята»

Как стояли в Зирянах

И не раз Хаджи-Мурата

Мы пугали на горах.

Вот тогда случилось дело,

И куда нехорошо,

Как татарское всё племя

Возмутилось заодно.

Дружно, дружно налегали

На Аварский наш отряд»

Пули, ядра осыпали,

А картечи — ровно град.

Вот нам пули все знакомы

И картечи нипочем,

Наши храбрые солдаты

Встретят нехристя штыком.

Как проклятый басурманин

Хотел шутку подшутить —

В Зирянах стоять заставил,

Вздумал гладом поморить.

Мы рогатую скотину

Всю вконец перевели,

Шла эскадра шхун в Россию к нам.

Не дошедши она синя моря,

Набегает на нас сильный шторм,

Набегает на нас сильный шторм.

Спасти рвет, мачты у нас ломает,

Ремни с треском рвутся от бортов,

Ремни с треском рвутся от бортов.

Тридцать парусов у нас сорвало,

Руль отшибло у нас, братцы, прочь,

Руль отшибло у нас, братцы, прочь.

Нас качало, молодцов, бросало

Ровнехонько, братцы, восемь ден.

Ровнехонько, братцы, восемь ден.

Ничего в волнах не видно,

Кроме судна, братцы, своего,

Кроме судна, братцы, своего.

Наше судно было очень чудно —

Адмиральский славный наш фрегат,

Адмиральский славный наш фрегат.

Так матросики стоят, бедняжки,

Побледнели, братцы, все дрожат,

Побледнели, братцы, все дрожат.

Вы не плачьте, добры молодцы,

Не печальте славный наш поход,

Не печальте славный наш поход.

С нами Бог и сам Нахимов с нами,

Он не даст нам, братцы, потонуть,

Он не даст нам, братцы, потонуть,

Не погибнем, братцы, среди моря

На фрегате храбрый адмирал,

На фрегате храбрый адмирал,

Сам Нахимов управлял эскадрой,

И не страшен был нам ураган.

ПОД ПЛЕВНОЙ

Не туман с моря поднялся,

Три дня кряду сильный дождик шел

Князь великий перправлялся,

Через Дунай с войском он шел.

Он и шел с крестом, молитвой,

Чтобы турок победить,

Чтобы турок победить,

Всех болгар освободить.

Три мы ночи шли в походе,

Притуманилось у нас в глазах.

Государь нам дал свободу

На три часа погулять.

Мы гуляли эти три часа,

Про нас знали только небеса.

Вдруг в войсках огонь открылся

И ударил военный сильный гром,

Город дымом весь покрыло,

Три часа не виден город был.

Заплакала наша Плевна,

Зарыдали все ее места,

Запропала турецкая слава

И не будет боле никогда