Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один
богатый турок; много аллах дал ему золота, но
дороже золота была ему единственная дочь
Магуль-Мегери; хороши звезды на небеси, но за
звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и
Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза.
Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не
дал ему ничего, кроме высокого сердца и дара
песен; играя на саазе (балалайка турецкая) и
прославляя древних витязей Туркестана, ходил он
по свадьбам увеселять богатых и счастливых; на
одной свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они
полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного
Ашик-Кериба получить ее руку - и он стал
грустен, как зимнее небо.
Вот раз он лежал в саду под виноградником, и,
наконец, заснул; в это время шла мимо
Магуль-Мегери с своими подругами; и одна из них,
увидав спящего ашика (балалаечник), отстала и
подошла к нему: "Что ты спишь под
виноградником,-; запела она,- вставай, безумный,
твоя газель идет мимо" он проснулся - девушка
порхнула прочь, как птичка; Магуль-Мегери
слышала ее песню и стала ее бранить. "Если б ты
знала,-отвечала та,- кому я пела эту песню, ты
бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб".--
"Веди меня к нему",- сказала Магуль-Мегери; и
они пошли. Увидав его печальное лицо,
Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать.
"Как мне не грустить,- отвечал Ашик-Кериб,- я
тебя люблю,- и ты никогда не будешь моею".-
"Проси мою руку у отца моего,- говорила она,- и
отец мой сыграет нашу свадьбу на свои деньги и
наградит меня столько, что нам вдвоем
достанет".- "Хорошо,- отвечал он,- положим,
Аяк-Ага ничего не пожалеет для своей дочери; но
кто знает, что после ты не будешь меня упрекать
в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан;
нет, милая Магуль-Мегери, я положил зарок на
свою душу: обещаюсь семь лет странствовать по
свету и нажить себе богатство либо погибнуть в
дальних пустынях; если ты согласна на это, то по
истечении срока будешь моею". Она согласилась,
но прибавила, что если в назначенный день он не
вернется, то она сделается женою Куршуд-бека,
который давно уж за нее сватается.
Пришел Ашик-Кериб к своей матери, взял на дорогу
ее благословение, поцеловал маленькую сестру,
повесил через плечо сумку, оперся на посох
странничий и вышел из города Тифлиза. И вот
догоняет его всадник,- он смотрит -это
Куршуд-бек. "Добрый путь,- кричал ему бек,- куда
бы ты ни шел, странник, я твой товарищ" не рад
был Ашик своему товарищу, но нечего делать;
долго они шли вместе, наконец завидели перед
собою реку. Ни моста, ни броду. "Плыви вперед,-
сказал Куршуд-бек,- я за тобою последую". Ашик
сбродил верхнее платье и поплыл; переправившись,
глядь назад - о горе! о всемогущий аллах!
Куршуд-бек, взяв его одежды, ускакал обратно в
Тифлиз, только пыль вилась за ним змеею по
гладкому полю. Прискакав в Тифлиз, несет бек
платье Ашик-Кериба к его старой матери. "Твой
сын утонул в глубокой реке,- говорит он,- вот
его одежда". В невыразимой тоске упала мать на
одежды любимого сына и стала обливать их жаркими
слезами; потом взяла их и понесла к нареченной
невестке своей, Магуль-Мегери. "Мой сын утонул,-
сказала она ей,- Куршуд-бек шривез его одежды;
ты свободна". Магуль-Мегери улыбнулась и
отвечала: "Не верь, это все выдумки Куршуд-бека;
прежде истечения семи лет никто не будет моим
мужем",- она взяла со стены свою сааз и спокойно
начала петь любимую песню бедного Ашик-Кериба.
Между тем странник пришел бос и наг в одну
деревню; добрые люди одели его и накормили; он
за то пел им чудные песни; таким образом
переходил он из деревни в деревню, из города в
город; и слава его разнеслась повсюду. Прибыл
он, наконец, в Халаф; по обыкновению, взошел в
кофейный дом, опросил сааз и стал петь. В это
время жил в Халафе паша, большой охотник до
песельников; многих к нему приводили - ни один
ему не понравился; его чауши измучились, бегая
по городу; вдруг, проходя мимо кофейного дома,
слышат удивительный голос; они туда. "Иди с нами
к великому паше,- закричали они,- или ты
отвечаешь нам головою".- "Я человек вольный,
странник из города Тифлиза,- говорит Ашик-Кериб,-
хочу пойду, хочу нет; пою когда придется, и ваш
паша мне не начальник". Однако, несмотря на то,
его схватили и привели к паше. "Пой",- сказал
паша, и он запел. И в этой песне он славил свою
дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так
понравилась гордому паше, что он оставил у себя
бедного Ашик-Кериба. Посыпалось к нему серебро и
золото, заблистали на нем богатые одежды;
счастливо и весело стал жить Ашик-Кериб и
сделался очень богат; забыл он свою
Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок
истекал, последний год скоро должен был
кончиться, а он и не готовился к отъезду.
Прекрасная Магуль-Мегери стала отчаиваться; в
это время отправляется один купец с керваном из
Тифлиза с сорокг верблюдами и восемьюдесятью
невольниками; призывает она купца к себе и дает
ему золотое блюдо. "Возьми ты это блюдо,-
говорит она,- и в какой бы ты город ни приехал,
выставь это блюдо в своей лавке и объяви везде,
что тот, кто признается моему блюду хозяином и
докажет это, получит его и вдобавок вес его
золотом". Отправился купец, везде исполнял
поручение Магуль-Мегери, но никто не признался
хозяином золотому блюду. Уж он продал почти все
свои товары и приехал с остальными в Халаф.
Объявил он везде поручение Магуль-Мегери.
Услыхав это, Ашик-Кериб прибегает в
караван-сарай - и видит золотое блюдо в лавке
тифлизского купца. "Это мое",- сказал он,
схватив его рукою. "Точно твое,- сказал купец,-
я узнал тебя, Ашик-Кериб; ступай же скорее в
Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать,
что срок истекает, и если ты не будешь в
назначенный день, то она выйдет за другого". В
отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову:
оставалось только три дни до рокового часа.
Однако он сел на коня, взял с собою суму с
золотыми монетами и поскакал, не жалея коня;
наконец, измученный бегун упал бездыханный на
Арзинган-горе, что между Арзиньяном и Арзерумом.
Что ему было делать: от Арзиньяна до Тйфлиза два
месяц езды, а оставалось только два дни. "Аллах
всемогуищий,- воскликнул он,- если ты уж мне не
помогаешь, то мне нечего на земле делать",- и
хочет он броситься с высокого утеса; вдруг видит
внизу человека на белом коне и слышит громкий
голос: "Оглан, что ты хочешь делать?" - "Хочу
умереть",- отвечал Ашик. "Слезай же сюда, если
так, я тебя убью". Ашик спустился кое-как с
утеса. "Ступай за мною",- сказал грозно всадник.
"Как я могу за тобою следовать,- отвечал Ашик,-
твой конь летит, как ветер, а я отягощен
сумою".- "Правда; повесь же суму свою на седло
мое и следуй". Отстал Ашик-Кериб, как ни
старался бежать, "Что ж ты отстаешь?" -опросил
всадник. "Как же я могу следовать за тобою, твой
конь быстрее мысли, а я уж измучен".- "Правда,
садись же сзади на коня моего и говори всю
правду, куда тебе нужно ехать".- "Хоть бы в
Арзерум поспеть нонче",- отвечал Ашик. "Закрой
же глаза" он закрыл. "Теперь открой". Смотрит
Ашик: перед ним белеют стены и блещут минареты
Арзрума. "Виноват, Ага,- сказал Ашик,- я ошибся,
я хотел сказать, что мне надо в Каре".- "То-то
же,- отвечал всадник,- я предупредил тебя, чтобы
ты говорил мне сущую правду; закрой же опять
глаза,-- теперь открой". Ашик себе не верит -
то, что это Каре. Он упал на колени и сказал:
"Виноват, Ага, трижды виноват твой слуга
Ашик-Кериб, но ты сам знаешь, что если человек
решился лгать с утра, то должен лгать до конца
дня; мне по настоящему надо в Тифлиз".-"Экой ты,
неверный,- сказал сердито всадник,- но, нечего
делать, прощаю тебе: закрой же глаза. Теперь
открой", - прибавил он по прошествии минуты.
Ашик вскрикнул от радости: они были у ворот
Тйфлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и
взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб сказал
всаднику: "Ага, конечно, благодеяние твое
велико, но сделай еще больше; если я теперь буду
рассказывать, что в один день поспел из
Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай
мне какое-нибудь доказательство".- "Наклонись,-
сказал тот, улыбнувшись,- и возьми из-под копыта
коня комок земли и положи себе за пазуху; и
тогда если не станут верить истине слов твоих,
то вели к себе привести слепую, которая семь лет
уж в этом положении, помажь ей глаза - и она
увидит". Ашик взял Кусок земли из-под копыта
белого коня, но только он поднял голову, всадник
и конь исчезли; тогда он убедился в душе, что
его покровитель был не кто иной, как Хадерилиаз
(св. Георгий).
Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал дом
свой; стучит он в двери дрожащею рукою, говоря:
"Ана, ана (мать), отвори: я божий гость, я
холоден и голоден; прошу, ради странствующего
твоего сына, впусти меня". Слабый голос старухи
отвечал ему: "Для ночлега путников есть дома
богатых и сильных, есть теперь в городе свадьбы
- ступай туда; там можешь провести ночь в
удовольствии".- "Ана,- отвечал он,- я здесь
никого знакомых не имею и потому повторяю мою
просьбу: ради странствующего твоего сына впусти
меня". Тогда сестра его говорит матери: "Мать, я
встану и отворю ему двери".- "Негодная,-
отвечала старуха,- ты рада принимать молодых
людей и угощать их, потому что вот уже семь лет,
как я от слез потеряла зрение". Но дочь, не
внимая ее упрекам, встала, отперла дверк и
впустила Ашик-Кериба: сказав обычное
приветствие, он сел и с тайным волнением стал
осматриваться: и видит он-на стене висит в
пыльном чехле его сладкозвучный сааз. И стал он
спрашивать у матери: "Что висит у тебя на
стене?" - "Любопытный ты гость,- отвечала она,-
будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и
завтра отпустят тебя с богом".- "Я уж сказал
тебе,- возразил он,- что ты моя родная мать, а
это сестра моя, и потому прошу объяснить мне,
что это висит на стене?"- "Это сааз, сааз",-
отвечала старуха сердито, не веря ему. "А что
значит сааз?" - "Сааз то значит, что на ней
играют и поют песни". И просит Ашик-Кериб, чтоб
она позволила сестре снять сааз и показать ему.
"Нельзя,- отвечала старуха,- это сааз моего
несчастного сына, вот уже семь лет он висит на
стене и ничья живая рука до него не
дотрогивалась". Но сестра его встала; сняла со
стены сааз и отдала ему; тогда он поднял глаза к
небу и сотворил такую молитву: "О! всемогущий
аллах! если я должен достигнуть до желаемой
цели, то моя семиструнная сааз будет так же
стройна, как в тот день, когда я в последний раз
играл на ней". И он ударил по медным струнам, и
струны согласно заговорили; и он начал петь: "Я
бедный Кериб (нищий) - и слова мои бедны; но
великий Хадерилияз помог мне спуститьея с
крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои.
Узнай меня, мать, своего странница". После этого
мать его зарыдала и спрашивает его: "Как тебя
зовут?"- "Рашид" (храбрый),- отвечал он. "Раз
говори, другой раз слушай, Рашид,- сказала она,-
своими речами ты изрезал сердце мое в куски.
Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове
моей волосы побелели, а вот уж семь лет я
ослепла от слез; скажи мне ты, который имеешь
его голос, когда мой сын придет?" - И дважды со
слезами она повторила ему просьбу. Напрасно он
называл себя ее сыном, но она не верила, и
спустя несколько времени просит он: "Позволь
мне, матушка, взять сааз и идти, я слышал, здесь
близко есть свадьба: сестра меня приводит; я
буду петь и играть, и все, что получу, принесу
сюда и разделю с вами",- "Не позволю,- отвечала
старуха,- с тех пор, как нет моего сына, его
сааз не выходил из дому". Но он стал клясться,
что не повредит ни одной струны,- "а если хоть
одна струна порвется, -продолжал Ашик,- то
отвечаю моим имуществом". Старуха ощупала его
сумы и, узнав, что они наполнены монетами,
отпустила его; проводив его до богатого дома,
где шумел свадебный пир, сестра осталась у
дверей слушать, что будет.
В этом доме жила Магуль-Мегери, и в эту ночь она
должна была сделаться женою Куршуд-бека.
Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а
Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес)
с своими подругами, держала в одной руке чашу с
ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась
умереть прежде, чем опустит голову на ложе
Куршуд-бека. И слышит она из-за чадры,, что
пришел незнакомец, который говорил: "Селям
алейкюм: вы здесь веселитесь и пируете, так
позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами,
и за то я спою вам песню".- "Почему же нет,-
сказал Куршуд-бек.- Сюда должны быть впускаемы
песельники и плясуны, потому что здесь свадьба:
спой же что-нибудь, Ашик (певец), и я отпущу
тебя с полной горстью золота".
Тогда Куршуд-бек спросил его: "А как тебя зовут,
путник?" - "Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)".-
Что это за имя,- воскликнул тот со смехом.- Я
первый раз такое слышу!" - "Когда мать моя была
мною беременна и мучилась родами, то многие
соседи приходили к дверям спрашивать, сына или
дочь бог ей дал: им отвечали - шинды-гёрурсез
(скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился,
мне дали это имя".- После этого он взял сааз и
начал петь:
"В городе Халафе я пил мисирское вино, но бог
мне дал крылья, и я прилетел сюда в день".
Брат Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил
кинжал, воскликнув: "Ты лжешь; как можно из
Хала-фа приехать сюда в день?"
"За что ж ты меня хочешь убить,- сказал Ашик,-
певцов обыкновенно со всех четырех сторон
собирают в одно место; и я с вас ничего не беру,
верьте мне или не верьте", "Пускай продолжает",-
сказал жених, и Ашик-Кериб запел снова:
"Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине,
полуденный намаз в городе Арзруме; пред
захождением солнца творил намаз в городе Карее,
а вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне
крылья, и я прилетел сюда; дай бог, чтоб я стал
жертвою белого коня, он скакал быстро, как
плясун по канату, с горы в ущелья, из ущелья на
гору: Маулям (создатель) дал Ашику крылья, и он
прилетел на свадьбу Магуль-Мегери".
Тогда Магуль-Мегери, узнав его голос, бросила яд
в одну сторону, а кинжал в другую. "Так-то ты
сдержала свою клятву,- сказали ее подруги,-
стало быть, сегодня ночью ты будешь женою
Куршуд-бека".- "Вы не узнали, а я узнала милый
мне голос",- отвечала Магуль-Мегери; и, взяв
ножницы, она прорезала чапру. Когда же
посмотрела и точно узнала своего Ашик-Кериба, то
вскрикнула, бросилась к нему на шею, и оба упали
без чувств. Брат Куршуд-бека бросился на них с
кинжалом, намереваясь заколоть обоих, но
Куршуд-бек остановил его, примолвив: "Успокойся
и знай: что написано у человека на лбу при его
рождении, того он не минует".
Придя в чувства, Магуль-Мегери покраснела от
стыда, закрыла лицо рушю и спряталась за чапру.
"Теперь точно видно, что ты Ашик-Кериб,- сказал
жених,- но поведай, как же ты мог в такое
короткое время проехать такое великое
пространство?" - "В доказательство истины,-
отвечал Ашик,- сабля моя перерубит камень, если
же я лгу, то да будет шея моя тоньше волоска; но
лучше всего приведите мне слепую, которая бы
семь лет уж не видала свету божьего, и я
возвращу ей зрение". Сестра Ашик-Кериба,
стоявшая у двери и услышав такую peчь, побежала
к матери. "Матушка! - закричала она,- это точив
брат и точно твой сын Ашик-Кериб",-- и, взяв ее
под руку, привела старуху на пир свадебный.
Тогда Ашик взял комок земли из-за пазухи, развел
его водою и намазал матери глаза, примолвя:
"Знайте все люди, как могущ и велик Хадрилиаз",-
и мать его прозрела. После этого никто не смел
сомневаться в истине слов его, и, Куршуд-бек
уступил ему безмолвно прекрасную Магуль-Мегери.
Тогда в радости Ашикг-Кериб сказал ему:
"Послушай, Куршуд-бек, я тебя утешу: сестра моя,
не хуже твоей прежней невесты, я богат: у ней
будет не менее серебра и золота; итак, возьми ее
за себя -и будьте так же счастливы, как я с моей
дорогою Магуль-Мегери". |