Последний из свойственников Иоанны Д'арк - А.С.Пушкин

В Лондоне, в прошлом, 1836, году, умер некто г. Дюлис
(Jean-Francois-Philipp Dulys), потомок родного брата Иоанны д'Арк, славной
Орлеанской девственницы. Г-н Дюлис переселился в Англию в начале французской
революции; он был женат на англичанке и не оставил по себе детей. По своей
духовной назначил он по себе наследником родственника жены своей - Джемса
Белли, книгопродавца Эдимбургского. Между его бумагами найдены подлинные
грамоты королей Карла VII, Генриха III и Людовика XIII, подтверждающие
дворянство роду господ д'Арк Дюлис (d'Arc Dulys). Все сии грамоты проданы
были с публичного торгу за весьма дорогую цену, так же как и любопытный
автограф: письмо Вольтера к отцу покойного господина Дюлиса.
По-видимому, Дюлис-отец был добрый дворянин, мало занимавшийся
литературою. Однако ж около 1767-го году дошло до него, что некто Mr. de
Voltair издал какое-то сочинение об Орлеанской героине. Книга продавалась
очень дорого. Г-н Дюлис решился, однако же, ее купить, полагая найти в ней
достоверную историю славной своей прабабки. Он был изумлен самым неприятным
образом, когда получил маленькую книжку in 1/8, напечатанную в Голландии и
украшенную удивительными картинками. В первом пылу негодования написал он
Вольтеру следующее письмо, с коего копия найдена также между бумагами
покойника. (Письмо сие, так же как и ответ Вольтера, напечатано в журнале
Morning Chronicle.)
"Милостивый государь.
Недавно имел я случай приобести за шесть луидоров написанную вами
историю осады Орлеана в 1429 году. Это сочинение преисполнено не только
грубых ошибок, непростительных для человека, знающего сколько-нибудь историю
Франции, но еще и нелепою клеветою касательно короля Карла VII, Иоанны
д'Арк, по прозванию Орлеанской девственницы, Агнессы Сорель, господ
Латримулья, Лагира, Бодрикура и других благородных и знатных особ. Из
приложенных копий с достоверных грамот, которые хранятся у меня в замке моем
(Tournebu, baillage de Chaumont en Tourraine), вы ясно увидите, что Иоанна
д'Арк была родная сестра Луке д'Арк дю Ферону (Lucas d'Arc, seigneur du
Feron), от коего происхожу по прямой линии. А посему, не только я полагаю
себя вправе, но даже и ставлю себе в непременную обязанность требовать от
вас удовлетворения за дерзкие, злостные и лживые показания, которые вы себе
дозволили напечатать касательно вышеупомянутой девственницы.
Итак, прошу вас, милостивый государь, дать мне знать о месте и времени,
так же и об оружии, вами избираемом для немедленного окончания сего дела.
Честь имею и проч.".
Несмотря на смешную сторону этого дела, Вольтер принял его не в шутку.
Он испугался шуму, который мог бы из того произойти, а может быть и шпаги
щекотливого дворянина, и тотчас прислал следующий ответ.
22 мая 1767
"Милостливый государь.
Письмо, которым вы меня удостоили,застало меня в постели, с которой не
схожу вот уже около осьми месяцев. Кажется, вы не изволите знать, что я
бедный старик, удрученный болезнями и горестями, а не один из тех храбрых
рыцарей, от которых вы произошли. Могу вас уверить, что я никаким образом не
участвовал в составлении глупой рифмованной хроники (l'impertinante
chronique rimé), о которой изволите мне писать. Европа наводнена
печатными глупостями, которые публика великодушно мне приписывает. Лет сорок
тому назад случилось мне напечатать поэму под заглавием "Генриада". Исчисляя
в ней героев, прославивших Францию, взял я на себя смелость обратиться к
знаменитой вашей родственнице (votre illustre cousine) с следующими словами:

Et toi, brave Amazone,
La honte des anglais et le soutien du trone {1}.

Вот единственное место в моих сочинениях, где упомянуто о бессмертной
героине, которая спасла Францию. Жалею, что я не посвятил слабого своего
таланта на прославления божиих чудес, вместо того чтобы трудиться для
удовольствия публики бессмысленной и неблагодарной.
Честь имею быть, милостивый государь, Вашим покорнейшим слугою

Voltaire,
gentilhomme de la chambre du Roy {2}"

Английский журналист по поводу напечатания сей переписки делает
следующие замечания:
"Судьба Иоанны д'Арк в отношении к ее отечеству поистине достойна
изумления; мы, конечно, должны разделить с французами стыд ее суда и казни.
Но варварство англичан может еще быть извинено предрассудками века,
ожесточением оскорбленной народной гордости, которая искренно приписала
действию нечистой силы подвиги юной пастушки. Спрашивается, чем извинить
малодушную неблагодарность французов? Конечно, не страхом диявола, которого
исстари они не боялись. По крайней мере мы хоть что-нибудь да сделали для
памяти славной девы; наш лауреат посвятил ей первые девственные порывы
своего (еще не купленного) вдохновения. Англия дала пристанище последнему из
ее сродников. Как же Франция постаралась загладить кровавое пятно,
замаравшее самую меланхолическую страницу ее хроники? Правда, дворянство
дано было родственникам Иоанны д'Арк; но их потомство пресмыкалось в
неизвестности. Ни одного д'Арка или Дюлиса не видно при дворе французских
королей от Карла VII до самого Карла X. Новейшая история не представляет
предмета более трогательного, более поэтического жизни и смерти Орлеанской
героини; что же сделал из того Вольтер, сей достойный представитель своего
народа? Раз в жизни случилось ему быть истинно поэтом, и вот на что
употребляет он вдохновение! Он сатаническим дыханием раздувает искры,
тлевшие в пепле мученического костра, и, как пьяный дикарь, пляшет около
своего потешного огня. Он, как римский палач, присовокупляет поругание к
смертным мучениям девы. Поэма лауреата не стоит, конечно, поэмы Вольтера в
отношении силы вымысла, но творение Соуте есть подвиг честного человека и
плод благородного восторга. Заметим, что Вольтер, окруженный во Франции
врагами и завистниками, на каждом своем шагу подвергавшийся самым ядовитым
порицаниям, почти не нашел обвинителей, когда явилась его преступная поэма.
Самые ожесточенные враги его были обезоружены. Все с восторгом приняли
книгу, в которой презрение ко всему, что почитается священным для человека и
гражданина, доведено до последней степени кинизма. Никто не вздумал
заступиться за честь своего отечества, и вызов доброго и честного Дюлиса,
если бы стал тогда известен, возбудил бы неистощимый хохот не только в
философических гостиных барона д'Ольбаха и М-me Jeoffrin, но и в старинных
залах потомков Лагира и Латримулья. Жалкий век! жалкий народ!"