О поэзии классической и романтической - А.С.Пушкин

Наши критики не согласились еще в ясном определении различий между
родами классическим и романтическим. Сбивчивым понятием о сем предмете
обязаны мы французским журналистам, которые обыкновенно относят к романтизму
все, что им кажется ознаменованным печатью мечтательности и германского
идеологизма или основанным на предрассудках и преданиях простонародных:
определение самое неточное. Стихотворение может являть все сии признаки, а
между тем принадлежать к роду классическому.
Если вместо формы стихотворения будем брать за основание только дух, в
котором оно писано, то никогда не выпутаемся из определений. Гимн Ж.-Б.
Руссо духом своим, конечно, отличается от оды Пиндара, сатира Ювенала от
сатиры Горация, "Освобожденный Иерусалим" от "Энеиды", однако ж все они
принадлежат к роду классическому.
К сему роду должны отнестись те стихотворения, коих формы известны были
грекам и римлянам, или коих образцы они нам оставили; следственно, сюда
принадлежат: эпопея, поэма дидактическая, трагедия, комедия, ода, сатира,
послание, ироида, эклога, элегия, эпиграмма и баснь.
Какие же роды стихотворения должны отнестись к поэзии романтической?
Те, которые не были известны древним, и те, в коих прежние формы
изменились или заменены другими.
Не считаю за нужное говорить о поэзии греков и римлян: каждый
образованный европеец должен иметь достаточное понятие о бессмертных
созданиях величавой древности. Взглянем на происхождение и на постепенное
развитие поэзии новейших народов.
Западная империя клонилась быстро к падению, а с нею науки, словесность
и художества. Наконец она пала; просвещение погасло. Невежество омрачило
окровавленную Европу. Едва спаслась латинская грамота; в пыли книгохранилищ
монастырских монахи соскобляли с пергамента стихи Лукреция и Виргилия и
вместо их писали на нем свои хроники и легенды.
Поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в
романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало
значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо
обрадовалось удвоенным ударениям звуков; побежденная трудность всегда
приносит нам удовольствие - любить размеренность, соответственность
свойственно уму человеческому. Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее
всевозможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы:
явились virelai, баллада, рондо, сонет и проч.
От сего произошла необходимая натяжка выражения, какое-то жеманство,
вовсе неизвестное древним; мелочное остроумие заменило чувство, которое не
может выражаться триолетами. Мы находим несчастные сии следы в величайших
гениях новейших времен.
Но ум не может довольствоваться одними игрушками гармонии, воображение
требует картин и рассказов. Трубадуры обратились к новым источникам
вдохновения, воспели любовь и войну, оживили народные предания, - родился
ле, романс и фаблио.
Темные понятия о древней трагедии и церковные празднества подали повод
к сочинению таинств (mystères). Они почти все писаны на один образец
и подходят под одно уложенье, но, к несчастию, в то время не было Аристотеля
для установления непреложных законов мистической драматургии.
Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской
поэзии: нашествие мавров и крестовые походы.
Мавры внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к
чудесному и роскошное красноречие Востока; рыцари сообщили свою набожность и
простодушие, свои понятия о геройстве и вольность нравов походных станов
Годфреда и Ричарда.
Таково было смиренное начало романтической поэзии. Если бы она
остановилась на сих опытах, то строгие приговоры французских критиков были
бы справедливы, но отрасли ее быстро и пышно процвели, и она является нам
соперницею древней музы.
Италия присвоила себе ее эпопею, полуафриканская Гишпания завладела
трагедией и романом, Англия противу имени Dante, Ариосто и Кальдерона с
гордостию выставила имена Спенсера, Мильтона и Шекспира. В Германии (что
довольно странно) отличилась новая сатира, едкая, шутливая, коей памятником
остался Ренике Фукс.
Во Франции тогда поэзия все еще младенчествовала: лучший стихотворец
времени Франциска I rima des triolets, fit fleurir la ballade1).
Проза уже имела сильный перевес: Монтань, Рабле были современниками
Марота.
В Италии и в Гишпании народная поэзия уже существовала прежде появления
ее гениев. Они пошли по дороге уже проложенной: были поэмы прежде Ариостова
"Орландо", были трагедии прежде созданий de Vega и Кальдерона.
Во Франции просвещение застало поэзию в ребячестве, без всякого
направления, безо всякой силы. Образованные умы века Людовика XIV
справедливо презрели ее ничтожность и обратили ее к древним образцам. Буало
обнародовал свой Коран - и французская словесность ему покорилась.
Сия лжеклассическая поэзия, образованная в передней и никогда не
доходившая далее гостиной, не могла отучиться от некоторых врожденных
привычек, и мы видим в ней все романтическое жеманство, облеченное в строгие
формы классические.
Р. S. Не должно думать, однако ж, чтоб и во Франции не осталось никаких
памятников чистой романтической поэзии. Сказки Лафонтена и Вольтера и "Дева"
сего последнего носят на себе ее клеймо. Не говорю уже о многочисленных
подражаниях тем и той (подражаниях, по большей части посредственных: легче
превзойти гениев в забвении всех приличий, нежели в поэтическом
достоинстве).