Предисловие к "Евгению Онегину" - А.С.Пушкин

У нас довольно трудно самому автору узнать впечатление, произведенное в
публике сочинением его. От журналов узнает он только мнение издателей, на
которое положиться невозможно по многим причинам. Мнение друзей, разумеется,
пристрастно, а незнакомые, конечно, не станут ему в глаза бранить его
произведение, хотя бы оно того и стоило.
При появлении VII песни "Онегина" журналы вообще отозвались об ней
весьма неблагосклонно. Я бы охотно им поверил, если бы их приговор не
слишком уж противоречил тому, что говорили они о прежних главах моего
романа. После неумеренных и незаслуженных похвал, коими осыпали 6 частей
одного и того же сочинения, странно было мне читать, например, следующий
отзыв:
"Можно ли требовать внимания публики к таким произведениям, какова,
например, глава VII "Евгения Онегина"? Мы сперва подумали, что это
мистификация, просто шутка или пародия, и не прежде уверились, что эта глава
VII есть произведение сочинителя "Руслана и Людмилы", пока книгопродавцы нас
не убедили в этом. Эта глава VII, - два маленькие печатные листика, -
испещрена такими стихами и балагурством, что в сравнении с ними даже
"Евгений Вельский" кажется чем-то похожим на дело {1}. Ни одной мысли в этой
водянистой VII главе, ни одного чувствования, ни одной картины, достойной
воззрения! Совершенное падение, chute complete... Читатели наши спросят,
какое же содержание этой VII главы в 57 страничек? Стихи "Онегина" увлекают
нас и заставляют отвечать стихами на этот вопрос:

Ну как рассеять горе Тани?
Вот как: посадят деву в сани
И повезут из милых мест
В Москву на ярманку невест!
Мать плачется, скучает дочка:
Конец седьмой главе - и точка! {2}

Точно так, любезные читатели, все содержание этой главы в том, что Таню
везут в Москву из деревни!"
В одном из наших журналов сказано было, что VII глава не могла иметь
никакого успеха, ибо век и Россия идут вперед, а стихотворец остается на
прежнем месте. Решение несправедливое (то есть в его заключении). Если век
может идти себе вперед, науки, философия и гражданственность могут
усовершенствоваться и изменяться, - то поэзия остается на одном месте, не
стареет и не изменяется. Цель ее одна, средства те же. И между тем как
понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии,
физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими,
произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.
Поэтическое произведение может быть слабо, неудачно, ошибочно, -
виновато уж, верно, дарование стихотворца, а не век, ушедший от него вперед.
Вероятно, критик хотел сказать, что "Евгений Онегин" и весь его причет
уже не новость для публики и что он надоел и ей, как журналистам.
Как бы то ни было, решаюсь еще искусить ее терпение. Вот еще две главы
"Евгения Онегина" - последние, по крайней мере для печати... Те, которые
стали бы искать в них занимательности происшествий, могут быть уверены, что
в них еще менее действия, чем во всех предшествовавших. Осьмую главу я хотел
было вовсе уничтожить и заменить одной римской цифрою, но побоялся критики.
К тому же многие отрывки из оной были уже напечатаны. Мысль, что шутливую
пародию можно принять за неуважение к великой и священной памяти, - также
удерживала меня. Но "Чайльд-Гарольд" стоит на такой высоте, что каким бы
тоном о нем ни говорили, мысль о возможности оскорбить его не могла у меня
родиться.

28 ноября 1830 г.
Болдино

1 Евгений Вельский. Прошу извинения у неизвестного мне поэта, если
принужден повторить здесь эту грубость. Судя по отрывкам его поэмы, я ничуть
не полагаю для себя обидным, если находят "Евгения Онегина" ниже "Евгения
Вельского". (Прим. Пушкина.)
2 Стихи эти очень хороши, но в них заключающаяся критика
неосновательна. Самый ничтожный предмет может быть избран стихотворцем;
критике нет нужды разбирать, что стихотворец описывает, но как описывает.
(Прим. Пушкина.)