Четвертое письмо - Письма (1831-1849) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

История опубликования эпистолярного наследия Тургенева, насчитывающая уже более ста лет и еще не законченная, представляет немалый интерес, так как она весьма характерно отразила в себе происходившие в этот период изменения отношений русского общества и читателей разных слоев к частному письму и биографическому документу, к личности писателя вообще и к остающемуся после его смерти рукописному архиву.

Попытки опубликования писем Тургенева, в выдержках или полностью (помимо тех, довольно многочисленных "открытых писем", "писем в редакцию" и т. д., которые он сам направлял по различным поводам во многие органы периодической печати), неоднократно предпринимались еще при его жизни. Это были письма Тургенева к отдельным лицам или учереждениям, представлявшие известный общественный или литературный интерес? они заключали в себе признания или заявления, по характеру своему перераставшие значение сообщений личного свойства, и публиковались зачастую без ведома или согласия самого писателя. Так, например, казанский библиограф П. П. Васильев еще в 1870 г. пытался напечатать выдержки из двух писем к нему Тургенева 1869 г. (в одном из них Тургенев сообщал перечень известных ему переводов его произведений на иностранные языки, в другом - вспоминал о затруднениях ори выпуске в свет "Записок охотника" отдельной книгой) {П. П. Васильев предполагал опубликовать письма в первом номере предпринятого им журнала "Библиографические записки", который, хотя и был набран, но в свет не вышел. Один из трех сохранившихся экземпляров этого издания находится в Институте русской литературы (см.: Описание рукописей и изобразительных материалов Пушкинского Дома. И. С. Тургенев.. М.; Л., 1958. Вып. IV, с. 42).}. В 1875 г. С. А. Венгеров в своем критико-биографическом этюде "И. С. Тургенев" напечатал (с пропусками) письмо к нему Тургенева от 19 июня 1874 г., присланное в ответ на "щекотливые" вопросы, поставленные ему критиком, и содержавшее в себе весьма важные признания автобиографического характера {Венгеров С. Русская литература в ее современных представителях. Критико-биографические этюды. Иван Сергеевич Тургенев. СПб., 1875, с. 99--100 (переиздано в 1877 г. под заглавием: "И. С. Тургенев. Критико-биографический этюд"). Публикуя письмо, Венгеров привел также и отрывки из своего обращения к Тургеневу, на которое письмо служило ответом. "Щекотливый" вопрос, на который Тургенев отвечал с полной искренностью и откровенностью, был поставлен так: "...Вы, как человек, так красноречиво и многозначительно восставший против крепостничества, должны были, сделавшись после смерти Вашего отца владельцем его имения, освободить оставшихся Вам крестьян. Сделали ли Вы это? А если не сделали, то какие уважительные причины заставили Вас не осуществить на деле то, что Вы таким искренним и убежденным тоном проповедовали в Ваших повестях?" (с. 98--99).}.

Появление его в печати раздосадовало Тургенева: 6 (18) июня 1875 г. он писал А. В. Топорову: "Венгерову я, разумеется, никакого права не давал печатать мое письмо - и мне это было неприятно; но ведь не протестовать же?" Через несколько лет был напечатан отрывок из письма Тургенева к А. А. Русову - воспоминание о знакомстве и встречах с Т. Г. Шевченко {Пискунов Ф. М. Шевченко, его жизнь и сочинения. Киев, 1878, с. 89--96 (ср.: Литературный вестник, 1903, кн. 5, с. 5-8).}, в журнале Киевского университета увидело свет письмо от 5 мая 1878 г. с благодарностью за избрание почетным членом этого университета {Университетские известия, 1879, кн. 9, ч. 1, с. 4--5 (первой пагинации); перепечатано в сб.: И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников, с. 82--83.}, в следующем году в "Петербургском листке" - письмо от 19 марта 1879 г. к петербургским студентам, вскоре полностью перепечатанное также в брошюре П. Васильева {Петербургский листок, 1879, No 60, 27 марта; перепечатано: П. В<асильев>. Описание торжеств, происходивших в честь И. С. Тургенева во время его пребывания в Москве и Петербурге в течение февраля и марта 1879, Казань, 1880.}, и т. д.

В последних случаях границы между письмом "частным" и "открытым" (т. е. прямо рассчитанным на распространение через прессу и публичное обсуждение) стирались, чему, впрочем, в известной степени содействовал и сам Тургенев. Некоторым своим сочинениям, предназначавшимся для печати, он намеренно придавал форму частных писем, с личными и далеко не официальными обращениями к редактору периодического издания или к другому лицу-посреднику, По инициативе которого, как предполагалось, оно и будет обнародовано. Это был старый литературный прием, с помощью которого, по расчету автора, писания этого рода должны были приобретать в глазах публики характер случайных публикаций; они допускали более интимный тон и в то же время снимали с автора известную долю ответственности за содержание. Так, например, некролог П. Мериме, написанный Тургеневым (скрывшимся под инициалами И. Т.), опубликован был в газете "С.-Петербургские ведомости" в октябре 1870 г. с подзаголовком "Из частного письма". Дата "Баден-Баден, 28 сентября/10 октября", выставленная перед текстом, усиливала для читателя иллюзию полного тождества с обычным частным письмом этой краткой характеристики покойного французского писателя, сопровождавшейся личными воспоминаниями о дружеских с ним связях. Подобным же образом и руководствуясь аналогичными соображениями, Тургенев поступил, направляя в печать небольшую статью, известную ныне под заглавием "Несколько слов о Жорж Санд". Она была опубликована в 1876 г. с подзаголовком "Письмо И. С. Тургенева к издателю Нового времени"" {Новое время, 1876, No 105, 15 июня.} и с внешней стороны имела такую же видимость частного письма: перед текстом ее выставлено: "С. Спасское-Лутовиново, среда 9/21 июня 1876 г.", начинается она с обращения к Суворину: "Любезный Алексей Сергеевич"; не менее характерна также концовка: "Извините несвязность и отрывчатость этого письма и примите уверение в дружеских чувствах преданного вам И в. Тургенева". Такая форма письменного сообщения была на этот раз избрана Тургеневым потому, что, как видно из действительно "приватных" писем его к M. M. Стасюлевичу от июня того же года, он усиленно работал тогда "над романом... исключительно над романом" ("Новь") и не имел ни времени, ни сил писать что-либо другое. Поэтому и "несколько слов", которые хотелось сказать Тургеневу своевременно по поводу кончины Ж. Санд, были облечены им в строки непритязательного письма - непосредственного, быстрого, но все же как бы случайного отклика. Такое впечатление от этой некрологической заметки усиливалось также тем, что Тургенев включил в нее большой отрывок из личного письма к нему П. Виардо. Совершенно так же Тургенев поступил в 1875 г. по случаю смерти поэта А. К. Толстого: он написал прочувствованное письмо к M. M. Стасюлевичу, которое последний и напечатал вместо некролога в одиннадцатой книжке "Вестника Европы" за этот год с датой и обозначением места написания этой "маленькой статьи", как ее именовал сам Тургенев (письма к Я. П. Полонскому от 13 октября 1875 г. и М. М. Стасюловичу от 25 октября 1875 г.). Иногда Тургенев пользовался формой дружеского письма для того, чтобы довести до сведения читателей кое-какие данные из истории создания своих произведений и внушить определенное к ним отношение. Так, например, в 1874 г. Я. П. Полонский опубликовал письмо к нему Тургенева от 13 января того же года не только с разрешения, но и по особой просьбе писателя (ср. его письмо к Полонскому от 5 февраля 1874 г.): письмо это сопровождало рассказ "Живые мощи", направлявшийся в сборник "Складчина", и должно было служить к нему предисловием. Еще более тонкий расчет руководил Тургеневым, когда на юбилей польского писателя Юзефа Крашевского, праздновавшийся в Кракове в октябре 1879 г., он откликнулся 15 (27) сентября 1879 г. письмом на имя В. Д. Спасовича, прямо рассчитанным на публичное оглашение. Оно было напечатано в ноябрьской книжке "Вестника Европы" за 1879 г. в корреспонденции из Кракова о юбилее Крашевского {Вестник Европы, 1879, кн. 11, с. 416.}, но после смерти Тургенева вошло в "Первое собрание" его писем как письмо к Спасовичу, хотя совершенно лишено каких-либо признаков приватного письма, да и подлинным адресатом своим имело не Спасовича, но самого Крашевского. Были и случаи появления в печати таких писем Тургенева, частью текста или материалом которых он просил воспользоваться своих адресатов, но какие он вовсе не предполагал печатать целиком {На одну из таких несомненно случайных публикаций указала Т. П. Голованова в заметке "История одного текста" (Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1957, т. XVI, с. 360--365). Речь идет о письме Тургенева к А. А. Краевскому, напечатанном в февральской книжке "Отечественных записок" 1851 г., с длинным перечнем опечаток в тексте комедии "Провинциалка", увидевшей свет в предшествующей книжке того же журнала. То, что перед нами действительно "частное письмо", видно из первых его строк ("У меня есть до вас просьба, любезный А. А." и т. д.); однако Краевский, вместо того чтобы извлечь из него перечень опечаток, но небрежности или в спешке отправил его в печать целиком.}.

Бывало, однако, особенно в последние годы жизни Тургенева, что неожиданные публикации в периодической печати его писем вполне приватного назначения вызывали у него огорчения и досаду. Редакторы газет пользовались тем, что в эти годы он особенно охотно обращался к ним с различными заявлениями, разъяснениями, предупреждениями и т. п. публичного характера, и под этим предлогом печатали и такие его письма, какие оглашению явно не подлежали; недаром в полемической заметке, напечатанной в "Новом времени", по его адресу был высказан прямой упрек: "Почтенного И. С. Тургенева положительно обуяла страсть к письмам" {Новое время, 1877, No 432.}. Так произошло, например, с его письмом от 7 (19) февраля 1878 г. к редактору одесской газеты "Правда", которое было напечатано в этой газете тотчас же по получении его из Парижа, против воли Тургенева, и получило неприятную для него слишком широкую огласку {Правда, 1878, No 42, 19 февраля; отрывок перепечатан также в газете "Голос", 1878, No 55, 24 февраля.}. Письмо это заключало в себе ответственные по своей комплиментарности отзывы Тургенева о газете, в которой его приглашали сотрудничать, и вместе с тем отказ от этого сотрудничества под предлогом, что он "совершенно оставил литературные занятия". "Я положил перо,-- писал Тургенев,-- и уж больше за него не возьмусь". Публикуя это письмо, газета сопроводила его заметкой "от редакции", в которой пояснялось, что письмо прислано было Тургеневым в ответ на напоминание об обещанных им, но не присланных статьях: "Но, к величайшему сожалению, ответ этот такого свойства, от которого невольно станет тяжело на душе каждого почитателя таланта Ивана Сергеевича". Несмотря на почтительную форму редакционного разъяснения, обнародование этого письма полностью сильно раздосадовало Тургенева. "Я, конечно, не ожидал такой бесцеремонности от редакции "Правды" - хотя следовало бы привыкнуть к такого рода проделкам",-- с возмущением писем он M. M. Стасюлевичу 28 февраля (12 марта) 1878 г., хотя, по существу говоря, был прав лишь отчасти; конечно, заявление его об отказе от литературной деятельности было преждевременным, слишком поспешным, недостаточно продуманным и обоснованным; для оправдания перед редактором газеты уместнее было привести какой угодно другой, менее ответственный предлог; после же обнародования этого письма, да еще с сопровождавшими его сожалениями, Тургеневу, действительно, оставалось "положить перо". Поэтому он пустился даже на хитрость: "А статья о Пушкине? скажете Вы,-- писал он Стасюлевичу в том же письме.-- Она - точно - явится с моим именем; но я ее пишу с задней мыслью: под последней строкой будет стоять: 1877-й год. Так что и "Правда" будет сыта - и "Вестник Европы" - цел".

Таким образом, силою обстоятельств даже сугубо личные письма Тургенева могли порою приобретать значение "открытых" публичных заявлений, и тогда границы между ними стирались {Поэтому издатели сочинений Тургенева постоянно оказывались в затруднении, к какой категории его писаний следует относить те или иные из названных выше "писем".}. Может быть, не всегда учитывал это и он сам. В самом деле, известность писателя в последние годы его жизни была настолько широка, что каждое его слово ловилось на лету, вызывало к себе пристальное, настороженное, но далеко не всегда бескорыстное внимание. Некоторые письма Тургенева, из числа тех, которые не могли быть обнародованы, ходили в списках по рукам {Л. Н. Майков свидетельствует, что еще при жизни Тургенева ему удалось раздобыть копии нескольких документов, относящихся к столкновениям Гончарова с Тургеневым, в том числе письмо Тургенева к Гончарову от 28 марта 1869 г. (Майков Л. Н. Ссора между И. А. Гончаровым и И. С. Тургеневым.-- Русская старина, 1900, январь, с. 6--7). В копиях ходили по рукам эпистолярные документы, относящиеся к другой знаменитой ссоре,-- между Тургеневым и Достоевским, доставленные в конце 1867 г. П. И. Бартеневу (ср.: Русский архив, 1884, No 3, с. 238, и 1902, кн. III, No 9, с. 144--149). Переписывались также и обращались в публике письма к Тургеневу, например "приторно-жеманное послание" Аполлона Майкова,-- по определению Е. Я. Колбасина,-- призывавшее Тургенева бросить Париж и вернуться в Россию (Шелгунова Л. П. Из далекого прошлого. Переписка Н. В. Шелгунова с женой. СПб., 1901, с. 80--82; Тургенев и круг "Современника", с. 344--346).}. Известны были также случаи неосторожного разглашения отзывов и характеристик Тургенева, заимствованных из его частных писем и не предназначенных для широкого круга собеседников; отличаясь меткостью или даже острой сатирической интонацией, отзывы эти могли повлечь за собою нежелательные последствия; поэтому разглашение их вызывало энергичные протесты писателя. Об одном из таких случаев, когда в Петербурге стали широко известны отрицательные отзывы о французской актрисе С. Бернар, гастролировавшей в России, Тургенев писал В. В. Стасову 9 (21) января 1882 г., "Мнение мое о статьях г. Суворина по поводу Сарры Бернар я высказал в частном письме к Григоровичу - и, конечно, не мог ожидать, что оно станет публично известным; сожалею об этом. Но я не привык отказываться от своих мнений, даже тогда, когда, высказанные в дружеской, частной беседе, они, против моей воли, становятся гласными". П. Н. Полевой, вскоре после смерти Тургенева, также засвидетельствовал: "Тот, кому известно, до какой степени сильно развита сплетня в наших столичных литературных кружках, поймет, конечно, что каждое слово Тургенева доходило по адресу, разносимое его услужливыми друзьями или теми людьми, которые сами присваивали себе это почетное наименование. Живые связи с людьми прерывались вследствие почти постоянного пребывания Тургенева за границей, а суровые отзывы его делали свое дело" {Живописное обозрение, 1844, No 47, с. 322.}.

Периодические публикации писем Тургенева начались после его смерти. Уже в 1883 г., под свежим впечатлением утраты, в многочисленных статьях о нем, появлявшихся в русской и заграничной печати, в некрологах и воспоминаниях напечатано было довольно много писем Тургенева, нередко снабженных пояснениями самих адресатов. Конечно, эти первые публикации были еще очень случайны и, более того, иногда прямо преднамеренны; иные из них как Џы принуждали мертвого писателя отзываться из могилы на мелкие дела живых, вмешивали его в еще не закончившуюся полемику по различным злободневным вопросам литературной и общественной жизни. Некоторые из первых публикаторов писем Тургенева преследовали просто тщеславные цели, торопясь засвидетельствовать публично "короткость" своего знакомства с знаменитым писателем или выдавая известную всем исправность и аккуратность его как корреспондента за действительное сочувствие или интерес к их собственным делам. Большая часть писем этого рода представляла для современников незначительный интерес, поэтому появление их в печати вызывало порой довольно резкие критические отклики; некоторые письма, напротив, имели животрепещущее значение и привлекали всеобщее любопытство (таковы были, например, распорядительные письма Тургенева к издателям его сочинений или завещательные распоряжения) или же представляли собой ценные документы литературного прошлого (к их числу относится, например, появившееся в ноябрьской книжке "Русской старины" 1883 г. письмо Тургенева к Т. Н. Грановскому от 4(16) июля 1840 г.). Письма Тургенева стали появляться одновременно как в русской, так и в иностранной печати. Так, в год смерти Тургенева было опубликовано несколько писем его к французским писателям, в частности к А. Доде {Новое время, 1883, No 2755.}; тогда же отрывок из его письма конца 60-х годов с очень интересной оценкой творчества Лессинга появился в немецком журнале {Caro J. Ein Brief Turgenieffs uber Leasing.-- Deutsche Revue uber das gesammte Nationale Leben der Gegenwart, hrsg. on Rich. Fleischer. Breslau; Berlin, 1883. Bd. IV, S. 225-226.}; в немецких же газетах опубликованы были письма Тургенева "к одному из германских литераторов, с которым покойный И. С. был в близких приятельских отношениях в продолжение тридцати лет" (т. е. к Л. Пичу); они тотчас же перепечатаны были и в "Живописном обозрении" (1844, NoNo 27, 29, 30, 31, 32) - "в самом точном переводе".

Все эти ранние публикации, при всей их разнокачественное?, во всяком случае, свидетельствовали, что многочисленные письма Тургенева береглись их владельцами, уже в те годы собирались для коллекций автографов, становились даже предметами купли-продажи {Четыре письма Тургенева к его дяде H. H. Тургеневу хранились в собрании автографов Г. Л. Кравцова и были предоставлены для издания В. П. Раевскому в 1883 г. (Первое собрание писем, с. 7, No 3, 5, 8, 39; Венгеров С. А. Из альбома Г. Л. и А. П. Кравцовых.-- Привет. Художественно-научно-литературный сборник. СПб., 1898, с. 217). В дневнике Гаевского есть такая запись от 31 октября 1883 г.: "Заезжал к Стасюлевичу и встретил там Гинцбурга, который купил за 500 руб. 33 письма Тургенева к Е. Я. Колбасину. Последний предлагал продать их "Вестнику Европы", но Стасюлевич отказался. Продавать дружеские письма - это что-то гадкое, на которое может пойти человек или очень голодный или совсем продажный" (Красный архив, 1940, No 3 (100), с. 236). Как видно из предисловия к "Первому собранию писем", Г. О. Гинцбург купил 40 писем Тургенева к братьям Е. Я. и Д. Я. Колбасиным.}: с конца 80-х годов письма Тургенева начинают мелькать в аукционных каталогах как русских, так и особенно западноевропейских антиквариатов {Lettres autographes composant la collection de M. Alfred Bovet decrites par Etienne Charavay. Paris, 1887. Здесь под No 1324 значится письмо И. С. Тургенева на французском языке к неизвестному лицу, датированное 12 мая 1857 г. С этих пор письма Тургенева из заграничных коллекций автографов стали часто попадаться в антикварных каталогах Франции, Англии и Германии. Некоторые из этих писем остаются неизвестными и поныне.}.

В первые годы после смерти Тургенева в России заметно повысился интерес к его личности, к истории его жизни, к его широким общественным и литературным связям, но прежде всего, конечно, ко всему, что вышло из-под его пера и оставалось еще недоступным читателям. Естественно, что в это время среди петербургских литераторов, связанных с Тургеневым личным знакомством, возникла мысль издать его письма отдельной книгой. На заседании комитета Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, состоявшемся 2 сентября 1883 г.,-- первом после смерти Тургенева - постановлено было "учредить в его память неприкосновенный его имени капитал, для выдачи на проценты с этого капитала вспомоществований; одним же из средств для составления фонда предположено издание его переписки, под общей редакцией председателя общества В. П. Гаевского". Вскоре это издание было осуществлено, однако с немалыми затруднениями и осложнениями внешнего и внутреннего характера.

В. П. Гаевский знал Тургенева лично, встречался с ним в России и за границей и находился в приятельских отношениях со многими его друзьями и корреспондентами. В бумагах Гаевского, а также в его дневнике за 1883 г. есть много записей, позволяющих составить себе представление о сложном процессе подготовки этого издания к печати. Собирание писем Тургенева Гаевский начал по свежим следам, еще до того, как тело покойного писателя прибыло в Петербург и состоялось самое погребение. Сохранился листок, очевидно относящийся к этому времени, на котором рукою Гаевского написано: "Письма Тургенева к:". За этим следует предварительный перечень вероятных корреспондентов Тургенева, столбиком, а сбоку от него стоит отметка: "Спросить у этих лиц" {Этот листок хранится среди других рукописных материалов Гаевского по подготовке к изданию писем Тургенева в Институте русской литературы (Р. II, оп. 3, No 30). В перечне стоят фамилии 15 лиц; самая последовательность их расположения подтверждает совершенно предварительный характер списка (Виардо, Рольстон, Анненков, В. Я. Карташевская, Савина, Стасюлевич, Фет, Гаршин, В. Стасов, Маркевич, В. Боткин, Катков, Евг. Тур, Л. Толстой, Головнин).}. В результате личных бесед и переписки Гаевского список этот быстро пополнился. Иные из тех, к кому он обратился с просьбой о содействии предпринятому делу, быстро откликнулись на его просьбу, другие - дали уклончивый ответ или отвечали отказом. Уже 11 сентября 1883 г. Гаевский отметил в своем дневнике: "Заходил к Я. П. Полонскому, от которого получил более 150 писем к нему Тургенева для издания их, в числе других, в пользу Литературного фонда, и сегодня же вечером принялся разбирать их" {Из дневника В. П. Гаевского.-- Красный архив, 1940, No 3 (100), с. 230.}. Обращение к Полонскому было вполне естественным: близость его к Тургеневу была хорошо известна в Петербурге. Когда А. С. Суворин в одной из статей, вызванных смертью Тургенева, упомянул Я. П. Полонского как одного из долголетних свидетелей жизни покойного, Полонский тотчас же откликнулся письмом к Суворину (от 3 сентября 1883 г.), в котором с благодарностью подтверждал это: "Вы правы - Тургенев с лишком 30 лет был в самых близких дружеских сношениях со мной - одних писем его у меня наберется на целые томы... В руках моих значительный материал для биографии Ивана Сергеевича и для уяснения этой в высшей степени замечательной личности" {Письма русских писателей к А. С. Суворину. Л., 1927, с. 139.}. Полонский широко разгласил также, что его жене Тургенев обещал предоставить накопившиеся у него письма разных лиц - для просмотра и отбора, одни для хранения, другие для уничтожения {Письма Тургенева к Ж. А. Полонской это действительно подтверждают; в сентябре 1881 г. он писал ей из Буживаля: "Я еще не приступил к разбору моих писем, но слово свое сдержу"; в другом письме: "...подтверждаю сделанное мною обещание, и, отправляясь в Петербург... повезу с собою разные бумаги и письма, которые оставлю вам,-- иные для хранения,-- другие для уничтожения после моей смерти". Однако в следующем году Тургенев изменил свое решение вследствие размолвки, происшедшей у него с Полонским, после того как Ж. А. Полонская взяла в Спасском, без особого разрешения Тургенева, пачку его писем. Право распоряжаться своей корреспонденцией Тургенев передал тогда П. В. Анненкову (Звенья. М., 1950. Т. VIII, с. 227, 251--252, 256). Подробно вся эта история рассказана в дневнике Е. А. Штакеншнейдер (запись от 12 сентября 1885 г.) со слов Полонского, просматривавшего хранившиеся у нее письма Тургенева к нему (Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки 1854--1886. М., Л., 1934, с. 443--446. Ср. Утевский Л. С. Смерть Тургенева. Пб., 1923, с. 15).}. Письмами Тургенева к нему и к его жене, Жозефине Антоновне, Полонский особенно дорожил и, несомненно, хранил их в порядке, чем и объясняется столь быстрое получение их Гаевским. Через несколько дней письма Тургенева доставил Гаевскому Д. В. Григорович. Обращался Гаевский также к М. В. Белинской, вдовой великого критика, которая сообщила ему, что писем Тургенева к Белинскому было "очень немного, потому что во все время знакомства они жили в одном месте и виделись ежедневно, с 1843 по 1847 г. в Петербурге, а весной и летом 1847 г. за границей. Все письма к Белинскому и его бумаги она во время издания его сочинений передала Николаю Христофоровичу Кетчеру, который до сих пор не возвратил их, несмотря на неоднократные напоминания" {Из дневника В. П. Гаевского.-- Красный архив, 1940, No 3 (100), с. 232.}. Под 3 ноября находим новую запись: "Получил письмо от Фета <...> Он пишет, что готов доставить письма Тургенева, но не ранее апреля, так как они у него в деревне"; и на следующий день - такое свидетельство: "В. Стасов писал Карташевской о доставлении писем Тургенева, которых у него около ста. Она сначала согласилась, но, просмотревши письма, отказалась" {Там же, с. 236. Отрывки из этих писем к В. Я. Карташевской увидели свет лишь в 1919 г. (Голос минувшего, 1919, No 1--4).}. Адресовался Гаевский даже к M. H. Каткову. То, что он сделал это не без внутренних затруднений и колебаний, исключительно ради полноты задуманного издания, подтверждает дошедший до нас черновик его письма к Каткову (1883 г.), сильно измаранный, в котором, однако, читаются следующие строки: "Несмотря на долгие годы, в течение которых мы не встречались, не поколеблюсь просить вашего содействия в одном деле. По поручению лит. фонда и в его пользу, я издаю переписку Т<ургенева> и не считаю себя вправе не обратиться к вам с покорнейшею просьбою сообщить для этого издания, если признаете возможным, его письма. Переписка должна представить большой литературный интерес. Если, это предположение справедливо, было бы жаль оставлять их неизданными. С другой стороны, вследствие прежних приязненных, а впоследствии враждебных отношений <с Тургеневым), Вы могли бы затрудниться, по чувству деликатности, печатать письма Т<ургенева>" {ИРЛИ, Р. II, оп. 3, No 30.}. Поэтому Гаевский предлагал напечатать письма Тургенева самому Каткову, в его собственных изданиях, полагая, очевидно, что затем их можно будет перепечатать: "Появление их на неутральной почве, независимо от благотворительной цели издания; представляется удобным". Мы не знаем, какой отклик последовал со стороны Каткова на это осторожное и тактично обоснованное предложение Гаевского, но в "Первом собрании" письма Тургенева к Каткову не появились.

Слухи о подготовляемом издании попадали и в печать, порождая иногда неприятные казусы. В. П. Гаевский еще в октябре того же года отметил, например, что, как это явствует из московской корреспонденции газеты "Новое время", он якобы вскоре "будет читать в Обществе любителей российской словесности письма Тургенева к Савиной". "Между тем,-- записывал Гаевский 8 октября,-- Савина, которую я сегодня видел в заседании и которая вовсе не расположена давать писем к ней, вероятно, имеющих слишком интимный характер, очень удивлена этим известием. Действительно, распоряжаться людьми, не спросивши их, и оповещать об этом Европу,-- по меньшей мере бестактно" {Из дневника В. П. Гаевского.-- Красный архив, 1940, No 3 (100), с. 235.}.

Получил Гаевский также несколько писем из-за границы, в частности письмо от В. Р. Рольстона, содержание которого следующим образом отразил в своем дневнике: "...сообщает, что поручил своему другу и другу Тургенева - Онегину разобрать письма Тургенева и прислать ко мне те, которые он признает заслуживающими издания" {Там же, с. 234. В архиве Гаевского, хранящемся а Государственной Публичной библиотеке им. M. E. Салтыкова-Щедрина, сохранилось два письма Рольстона к Гаевскому относительно писем Тургенева (от 24 сентября и 6 октября 1883 г.) вместе со многими материалами, относящимися к подготовке писем Тургенева к изданию. О том, как Рольстон отбирал письма Тургенева для А. Ф. Отто-Онегина по просьбе Гаевского, см.: Литературный архив. М.; Л., 1951. Т. 3, с. 366.}. Под 14 октября Гаевский сделал и такую запись: "Сегодня получил письмо от Полины Виардо, которая обещает по возвращении в город выбрать из своей корреспонденции с Тургеневым несколько его писем" {Там же, с. 235.}.

Год спустя, когда подготовка к изданию писем Тургенева уже завершалась, Гаевский, подводя итог затраченным на это усилиям, должен был признать, что надежды его далеко не оправдались. M. M. Стасюлевичу, принимавшему близкое участие в отыскании и отборе писем Тургенева, В. П. Гаевский писал 6(18) августа 1884 г., что письма эти расположены в хронологическом порядке и подготовлены к печати: "Собрание их увеличилось письмами: к Грановскому (1840 г.), с которого начинается переписка, к покойному государю со съезжей (1852 г.) и к Н. А. Милютину и его жене (1867--1875). Письма эти напечатаны в "Русской старине", и я забыл отдать их в переписку. Из 30 писем к Милютиным я полагаю перепечатать только 20; остальные же 10 слишком бессодержательны и потому для нашего издания непригодны. Кроме того, есть неизданные письма: 3 к Пыпину, 1 к Глазунову и 1 к Топорову" {M. M. Стасюлевич и его современники. СПб., 1912. Т. III, с. 636.}. Многие первоначально обещанные письма адресатами доставлены не были. Ни одного письма не было получено из-за границы. Особенно Гаевский надеялся на то, что с помощью M. M. Стасюлевича и Анненкова он еще сможет раздобыть хоть несколько писем из обширной переписки Тургенева с П. Виардо. "Переписка с Виардо была бы весьма важным приобретением для нашего издания и вознаградила бы за ту скуку, которую нагонит на читателя масса писем к Полонским,-- сообщал Гаевский Стасюлевичу в том же письме.-- Я не опасаюсь того, что наше издание даст врагам Тургенева повод издеваться над ним: поводы всегда найдутся и без писем; но опасаюсь нареканий, что мы печатаем письма, не имеющие отношения к его общественной деятельности, или бессодержательные. Я выбросил уже несколько десятков писем, и попросил бы Вас еще раз просмотреть наше издание в этом отношении, тем более, что томик выходит довольно объемист" {Там же.-- В упоминавшейся выше небольшой папке бумаг Гаевского с материалами по изданию "Первого собрания" (ИРЛИ, Р. II, оп. 3, No 30) сохранился переписанный писарской рукой перечень: "Письма Тургенева, врученные 18 июня 1884 г. М. М. Стасюлевичу для напечатания"; от другого перечня ("Ненапечатанные и пока не подлежащие печатанию письма Тургенева"), к сожалению, уцелел лишь заголовок.}.

П. В. Анненков, просмотревший всю собранную к тому времени коллекцию писем и сам принимавший участие в ее пополнении, придерживался того же мнения. Ему казалось, что "переписка Тургенева <...> напоминает некоторые обстоятельства его жизни - это ее единственная заслуга - но света на его личность проливает мало. Она вся состоит из поручений, да из таких приговоров о людях, которые, хотя и понятны в его положении, но в публику и в печать не годятся". "Не понимаю, что будет читать Гаевский в Москве из его переписки. Теперь оказывается, что серьезной корреспонденции с русскими друзьями покойник предавался редко. Он гораздо более говорил с ними по душе, чем писал искренно" {Там же, с. 419.}. Посланные ему Стасюлевичем два письма Тургенева к В. Н. Житовой и письмо его к матери Анненков также признал не подходящими для печати: "Все это довольно незначительно и мало пригодно для какой бы то ни было характеристики покойного" {Там же, С. 420.}.

Особенно много хлопот доставили издателям попытки получить для печати копии писем Тургенева к виднейшим русским писателям. Этими письмами интересовались прежде всего потому, что надеялись встретить здесь содержательные, ответственные суждения Тургенева по важнейшим литературным и общественным вопросам, а также его критические отзывы о произведениях его корреспондентов. Известную роль в настойчивых поисках документальных материалов этого рода играло и то обстоятельство, что о столкновениях, горячих спорах и враждебных взаимоотношениях Тургенева со многими русскими писателями в обществе ходили разнообразные толки и слухи, лишенные всякой достоверности: в переписке его стремились найти отгадку тех сложных причин, которые привели Тургенева к разрыву с ними, справедливо предполагая, что эти причины далеко выходили за пределы недоразумений личного характера.

Не без труда удалось, например, раздобыть восемь писем Тургенева к Достоевскому, однако все они относились ко времени их знакомства, задолго предшествовавшему ссоре, а одно из них представляло лишь официальную рекомендацию. Письма эти предоставлены были для издания вдовой писателя, А. Г. Достоевской. Об этом сообщил уже О. Миллер в статье "Несколько слов о взаимных отношениях Достоевского и Тургенева", напечатанной в "Неделе" (1884, No 8). Он писал здесь: "По поводу "Отцов и детей" у Тургенева c Достоевским завязалась переписка, из которой видно, что тогдашние их отношения были самые дружественные. Относящиеся сюда письма переданы были А. Г. Достоевского взявшему за себя издание Тургеневских писем В. П. Гаевскому". К этому сообщению О. Миллер сделал и следующее примечание: "Желательно, чтобы и письма Достоевского об этом, находящиеся, надо думать, в бумагах Тургенева у г-жи Виардо, были доставлены А. Г. Достоевской для будущего дополненного издания писем ее покойного мужа" {Mиллер О. Русские писатели после Гоголя. Чтения, речи и статьи. Изд. 3-е. СПб., 1887. Ч. 1, с. 383.}. Однако О. Миллеру, по-видимому, осталось неизвестным, что на передачу писем Гаевскому А. Г. Достоевская согласилась лишь после его упорных настояний и что при этом половину хранившихся у нее писем она тщательно скрыла у себя от посторонних взоров. Все это обнаружилось лишь в конце 1921 г., из ее собственноручной заметки, найденной в ящике о бумагами Достоевского: "По совету К. П. Победоносцева, мне не следовало никому давать на просмотр имеющихся у меня писем, а тем более дарить их. Единственное исключение было сделано года два-три спустя; когда после смерти Тургенева стали издавать первое собрание его писем, В. П. Гаевский, председатель литературного фонда, зная, что у меня имеются письма Тургенева к моему мужу, упросил меня дать ему их переписать. Я дала 5 писем, которые и появились в изданной им книге" {Из архива Достоевского. Письма русских писателей / Ред. и вступление Н. К. Пиксанова. М.; Пг., 1923, с. 105--106.}. А. Г. Достоевская допустила неточность; на самом деле она предоставила не пять, а восемь писем, об остальных же восьми предпочла умолчать; все 16 писем Тургенева, сбереженные ею, найдены были в том же ящике с бумагами Достоевского. Естественно, что любопытство читателей середины 80-х годов, очень интересовавшихся идейной подкладкой и подробностями ссоры Тургенева с Достоевским и 1867 г., о которой случайные данные были разглашены и проникли тогда же в печать, осталось неудовлетворенным. Добавим к этому, что вскоре после смерти Тургенева в печати появились кое-какие сведения о письме его к П. И. Бартеневу, явившемся откликом и вместе с тем отповедью на письмо Достоевского к А. Н. Майкову (в котором действительно было рассказано о столкновении с Тургеневым в Баден-Бадене). А. Н. Майков отдал это письмо "на хранение" П. И. Бартеневу; слухи о нем быстро дошли и до Тургенева, и он тотчас послал об этом запрос Бартеневу (22 декабря 1867 г. / 3 января 1808 г.); именно об этом письме вновь заговорили в 1888 г. Однако Бартенев печатать его отказался; уточнив некоторые даты, он сообщил лишь, что это письмо Тургенева "про Достоевского" начинается словами: "До сведения моего дошло..." и оканчивается: "Мне остается просить вас извинить меня, что я решился обратиться к вам, по имея чести быть лично вам знакомым" {Бартенев П. Архивная справка.-- Русский архив, 1884, No 3, с. 238 (первоначально эта заметка была напечатана в 1883 г. в "Московских ведомостях" и "Новом времени"); Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев. Переписка / Под ред. И. С. Зильберштейна. Л., 1928, с. 183--185.}. К этому письму Тургенева и прочим документам, возникшим вокруг его ссоры с Достоевским, П. И. Бартенев вернулся в своем журнале лишь тридцать пять лет спустя: только тогда это письмо Тургенева было впервые опубликовано в полном виде {Русский архив, 1902, кн. 3, No 9, с. 144--149; ср.: Русская старина, 1902, кн. 2, с. 330--333.}. Тем не менее существовали копии с него; одна из них еще в 1888 г. поступила в Публичную библиотеку из бумаг Е. П. Ковалевского {Отчет имп. Публичной библиотеки за 1888 г. СПб., 1891, с. 79.}.

Настойчивы были также попытки познакомиться с письмами Тургенева к Л. Н. Толстому: в разыскании их принимала участие целая группа заинтересованных лиц. Так, 19 ноября 1883 г. А. Н. Пыпин обратился с письмом к M. M. Ковалевскому с просьбой о материалах для биографии Тургенева и прежде всего о присылке его писем, потому что "вещи подобного рода у нас еще слитком подвершены опасности исчезновения, от всяких причин, а особенно от неумения их ценить"; при этом Пыпин полагал, что было бы "в высокой степени любопытно", если бы удалось побудить Л. Н. Толстого написать воспоминания о Тургеневе, "потому что их отношения были очень близки"; но "если бы он и сделал это, он, может быть,-- даже вероятно,-- не стал бы входить в собственно историко-литературные подробности писем Тургенева (предполагаемых мной у него - писем с половины 50-х годов), а эти подробности были бы для меня все-таки чрезвычайно интересны" {Из переписки деятелей Академии наук. Л., 1925, с. 35--36.}.

В ответном письме к Пыпину (от 11 декабря 1883 г.) M. M. Ковалевский известил: Толстой "выразил полную готовность доставить Вам письма Тургенева к нему. Напишите ему два слова об этом предмете, и он вышлет их Вам в Петербург" {Там же, с. 81. В приписке к этому письму M. M. Ковалевский сообщал также: "Посылаю Вам немногие уцелевшие у меня письма Тургенева. Пригодятся ли они Вам, не знаю. По миновении надобности Вы их мне возвратите. Есть кое-что личное в них".}. Известно также письмо самого Л. Н. Толстого к Пыпину по этому же поводу (от 10 января 1884 г.), в котором, между прочим, говорится: "Письма Тургенева с удовольствием вам сообщу. Боюсь, что многих не найду. Я очень неряшлив. Около масленицы поеду в деревню, и что разыщу, то пришлю вам. Секретов, т. е. такого, что бы я скрывал от других, у меня нет никаких. И потому делайте из писем, что хотите. Теперь же посылаю одно письмо, которое мне здесь передала сестра. Мне кажется, что оно вам будет интересно... У нее, кроме этого письма, должны быть интересные письма" {Новое о прошлом. Л. Н. Толстой об И. С. Тургеневе.-- Современник, 1913, кн. 3, с. 312--313; Тургенев и его время / Под ред. Н. Л. Бродского, с. 5--6.}. Обещание это, однако, выполнено не было; поэтому Пыпин обратился еще раз к Толстому через Алексея Веселовского, который и выполнил это поручение. 18 февраля 1884 г. Алексей Веселовский писал Пыпину из Москвы: "Случилось так, что через два-три часа после получения Вашего письма мне пришлось увидеться с Львом Толстым и провести с ним вечер. Я передал ему Ваш вопрос. Он немного сконфузился, вспоминая о своей неисправности, но объяснил ее тем, что письма находятся у него в деревенском доме в холодном помещении, куца он по своему нездоровью боится входить. Вели Вы желаете иметь последнее письмо Тургенева к Толстому, то оно здесь в Москве, "у моей жены", как выразился Т. Об остальной переписке придется отложить хлопоты до лета, когда растворятся, наконец, двери в таинственную холодную комнату. Такую надежду мне прямо подал Толстой" {Из переписки деятелей Академии наук, с. 71.}.

В конце концов, однако, хлопоты А. Н. Пыпина увенчались успехом, и в издание Гаевского удалось ввести 16 писем Тургенева к Толстому, включая и то знаменитое предсмертное письмо из Буживаля от конца июня 1883 г., в котором Тургенев просил Толстого - как своего друга и как "великого писателя русской земли" - вернуться к литературной деятельности. Именно этим письмом и заканчивалось "Первое собрание писем".

Стоит отметить здесь же, что в 90-е годы Л. Н. Толстой с интересом перечитывал изданные к тому времени письма Тургенева к разным лицам и выражал свое удовлетворение тем, что они опубликованы. В. Ф. Лазурский рассказывает в своем дневнике (запись от 31 июля 1894 г.), что Толстой в книжках "Вестника Европы" "отыскал письма Тургенева к Аксакову", "очень обрадовался и стал читать вслух. Письма относятся ко второй половине пятидесятых годов. "Мое время",-- говорил Лев Николаевич. Он останавливался на объяснении упоминаемых Тургеневым мест и лиц, радовался блестящему изложению, восхищался его критическими замечаниями, по поводу его характеристики современной французской литературы повторял: "Удивительно хорошо!" ... На вопрос Марии Львовны он ответил, что у него ("у Сонечки, верно") есть писем десять Тургенева, хороших, длинных" {Дневник В. Ф. Лазурского.-- Литературное наследство. М., 1939. Т. 37-38, с. 476.}.