Письмо Луи и Полине Виардо - Письма (1831-1849) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

8 (20) ноября 1846, Петербург

St-Petersbourg,

ce 8/20 novembre 1846.

J'ai hate de repondre a la bonne lettre que vous m'avez ecrite tous les deux1, mes chers amis. Elle m'a fait un plaisir veritable, en me prouvant que vous n'avez pas change envers moi. Je vous remercie en meme temps de tous les renseignements que vous me donnez sur votre vie passee et future. Si le sort ne m'est pas tout a fait contraire, j'espere pouvoir faire un petit voyage en Europe l'annee prochaine, des le mois de janvier, si bien qu'il ne serait pas impossible que vous, Madame, ayez un spectateur de plus dans l'Opern-Haus2. Je lis tous les articles des journaux prussiens qui Vous concernent, je vous prie de le croire - et j'ai ete bien heureux et bien content de votre triomphe dans la "Norma"3. Ceci me prouve que vous avez fait des progres, c'est-a-dire de ces progres comme en font les maitres et qu'ils ne cessent de faire jusqu'a la fin. Vous etes parvenue a vous approprier l'element tragique, le seul dont vous n'etiez pas encore entierement maitresse (car pour le pathetique, ceux qui vous ont vue dans "La Sonnambula"4 savent a quoi s'en tenir), et je vous en felicite de tout mon coeur. Quand on a la noble ambition qui vous anime et une nature aussi richement douee que la votre, il n'est pas de couronne a laquelle on n'ait le droit d'aspirer, par la grace de Dieu. Le choix des operas que vous allez donner a l'Opern-Haus me parait admirable (il va sans dire que je prefererais "Les Huguenots" au "Camp de Silesie"5). Pour 1 "Iphigenie", j'oserais vous conseiller de relire avec attention la tragedie de ce nom, de Goethe6, d'autant plus que vous aurez affaire a des Allemands, qui, presque tous, la savent par eoaur, et dont la maniere de comprendre ou de se representer Iphigenie est par cela meme irrevocablement fixee. Du reste, la tragedie de Goethe est certainement belle et grandiose, et la figure qu'il a tracee est d'une simplicite antique, chaste et calme - peut-etre trop calme, surtout pour vous, qui (grace a Dieu) nous venez du Midi. Cependant, comme il y a aussi beaucoup de calme dans votre caractere, je crois que ce role vous ira a merveille, d'autant plus que vous n'aurez pas besoin de faire un effort pour vous elever a tout ce qu'il y a de noble, de grand et de vrai dans la creation de Goethe,-- tout cela se trouvant naturellement en vous. Iphigenie elle-meme n'etait pas une "pale fille du Nord"; un poisson n'a pas de merite a rester calme... Vous prononcez bien l'allemand, vous ne le francisez pas;-- au contraire, vous exagerez un tant soit peu l'accentuation,-- mais je suis sur qu'avec votre application ordinaire vous avez deja fait disparaitre ce leger defaut. Pardon, mille fois pardon de ces conseils de pedant; vous savez qu'ils prennent leur source dans le vif interet que je prends a vos moindres faits et gestes; et puis il n'y a que la perfection qui puisse vous convenir et nous contenter quand nous vous ecoutons. Prenez-vous-en a vous-meme... pourquoi nous avoir gates?

Mon Dieu, que j'aurais ete heureux de vous entendre cet hiver!.. Il faudra que j'en parvienne a bout d'une maniere ou d'une autre.

Dans la lettre que j'ai ecrite a Mme votre mere, j'ai donne quelques details sur le theatre d'ici, ce qui me dispense de revenir la-dessus. Je prefere vous feliciter sur l'emploi de votre temps a la campagne... Oui, certes, je suis bien curieux de voir de votre ouvrage...7 Patience! Je n'ai pas encore recu le petit livre de Viardot (que je remercie beaucoup de son bon souvenir), mais je l'ai deja lu8, et j'y ai retrouve cet esprit sobre et fin, ce style elegant et simple dont la tradition semble vouloir se perdre en France. A propos de litterature, le prince Karol du dernier roman de Mme Sand ("Lucrezia Floriani"), parait etre Chopin9? Je vous dirai (si cela peut vous interesser) que nous avons reussi a fonder un journal a nous10, qui paraitra des la nouvelle annee et qui s'annonce sous des auspices tres favorables. Je n'y participe qu'en qualite de collaborateur. Je travaille beaucoup pour le moment, et je ne vois presque personne. Ma sante est bonne, mes yeux ne s'empirent pas, ce qui deja est un grand bonheur. J'ai trois petites chambres assez jolies ou je vis en vrai solitaire avec mes livres, que je suis enfin parvenu a rassembler des quatre parties du monde - mes esperances et mes souvenirs. J'aurais bien voulu avoir ici l'excellent cheval que je montais a la campagne, mais la vie est si chere a Petersbourg. C'etait une jument anglaise bai clair, admirable d'allure, de douceur, de force et de vigueur. Je sais bien une personne a laquelle j'aurais voulu pouvoir l'envoyer cet ete... devinez-vous cette personne? J'ai eu de meme le bonheur de faire l'acquisition d'un excel-lentissime chien de chasse, ou plutot d'une chienne. Elle se nomme Pif (drole de nom, n'est-ce pas? pour une chienne); ma jument, au contraire, a ete baptisee (par une vieille Anglaise11 qui demeure chez ma mere) Queen Victoria. J'avais un autre chien, un griffon, monstre de laideur, bon a rien, mais qui s'etait attache a moi. Celui-la repondait au nom de Paradise Lost... Voila bien du bavardage et de l'enfantillage. J'en rougis et vous prie de l'excuser.

Il faut que vous me promettiez de m'ecrire le lendemain de votre premiere representation allemande; d'ici la, si l'envie vous en prend, tant mieux. De mon cote, maintenant que la digue est rompue, je vais vous inonder de lettres. J'ecris cette fois-ci a votre adresse, car je ne sais si Viardot est encore a Berlin. Il est cependant etrange que nos lettres se soient perdues! Mille - non - un million d'amities a tous les votres. Je crois que vous n'avez pas besoin de тез protestations d'amitie et de devouement pour y croire; nous sommes deja de vieux amis, des amis de trois ans 12. ie suis et serai toujours le meme; je ne veux pas, je ne puis pas changer. Permettez-moi de vous serrer bien amicalement les mains; je fais les voeux les plus sinceres pour votre bonheur. A revoir, un beau jour; ah! je crois bien qu'il sera beau, ce jour-la! Louise n'est pas encore assez grande demoiselle pour se formaliser d'un gros baiser que je donne a sa petite joue rondelette. Adieu, encore une fois.

Votre tout devoue

J. Tourgueneff.

Voici ma veritable adresse:

Kirpitchnoi Pereoulok, maison Brounst.

Луи и Полине Виардо С французского:

С.-Петербург.

8/20 ноября 1846.

Спешу ответить, мои дорогие друзья, на любезное письмо, написанное вами обоими1. Оно доставило мне истинное удовольствие! доказав, что вы ко мне не изменились. Вместе с тем благодарю вас Sa все сведения, которые вы мне сообщаете о вашей жизни в прошлом и будущем. Если судьба не будет мне совсем уж враждебна, я надеюсь совершить маленькое путешествие по Европе в будущем году, начиная с января, так что не будет ничего невозможного в том, что вы, милостивая государыня, получите одного лишнего зрителя в Opern-Haus2. Я читаю все статьи прусских газет, которые вас касаются, прошу вас этому верить, и я был очень счастлив, очень доволен нашим триумфом в "Норме"3. Это мне доказывает, что вы сделали успехи, то есть те успехи, которые делают и никогда не перестают делать подлинные артисты. Вы достигли того, что усвоили себе элемент трагический, единственный, которым вы еще не вполне владели (так как что касается элемента патетического, то видевшие вас в "Сомнамбуле"4 имеют о нем уже определенное мнение), и я вас поздравляю от всего сердца. Когда обладаешь воодушевляющим вас благородным честолюбием и столь богато одаренною, как ваша, натурой, нет того венца, на который, с божией помощью, нельзя было бы притязать.

Выбор опер, исполняемых вами в Opern-Haus, мне кажется прекрасным (разумеется, я предпочел бы "Гугенотов" "Лагерю в Силезии"5). Что же до "Ифигении", то осмелюсь вам посоветовать внимательно перечитать трагедию Гёте того же названия6, тем более, что вы будете иметь дело с немцами, которые почти все знают ее наизусть, вследствие чего их представления об Ифигении уже бесповоротно определились. Впрочем, трагедия Гёте, без сомнения, прекрасна и величественна, а начертанный им образ отличается античной простотою, чистой и спокойной - может быть чересчур спокойной, особенно для вас, которая (слава богу) явилась к нам с Юга. Однако так как и в вашем характере много спокойствия, я думаю, что роль эта превосходно подходит вам, тем более что вам не надо будет делать никаких усилий, чтобы подняться до всего того, что благородно, велико и правдиво в создании Гёте,-- всё это дано вам от природы. Сама Ифигения не была "бледной дочерью Севера"; для рыбы нет заслуги в том, что она остается спокойною... Вы хорошо произносите по-немецки, не на французский лад; напротив, вы несколько преувеличиваете ударения,-- но я уверен, что, с обычным вашим старанием, вы уже избавились от этого легкого недостатка. Простите, тысячу раз простите за эти советы педанта; вы знаете, что они проистекают из того живого интереса, с которым я отношусь ко всем малейшим вашим поступкам и действиям; притом только одно совершенство может идти вам, а нас удовлетворять, когда мы вас слушаем. Пеняйте на себя... зачем вы избаловали нас?

Боже мой, как я был бы счастлив послушать вас этой зимой!.. Надо этого достичь тем или иным способом.

В письме, которое я писал вашей матушке, я сообщил ей некоторые подробности о здешнем театре, что избавляет меня от возвращения к этому предмету. Я предпочитаю поздравить вас с вашим времяпрепровождением в деревне... Да, разумеется, мне очень любопытно увидеть ваши произведения...7 Терпение! Я еще не получил книжки Виардо (которого от души благодарю за добрую память), но уже прочел ее8 и обнаружил в ней тот трезвый и тонкий ум, тот простой и вместе с тем изящный слог, традиция которого, по-видимому, исчезает во Франции. Кстати о литературе: князь Кароль в последнем романе г-жи Санд ("Лукреция Флориани"), по-видимому, Шопен9? Скажу вам (если это может вас интересовать), что нам удалось основать свой журнал10, который появится с Нового года и начинается в добрый час. Я участвую в нем лишь в качестве сотрудника. В настоящее время я много работаю и почти никого не вижу. Здоровье мое хорошо, и глазам моим не хуже, что уже большое счастье. У меня три довольно хорошие комнатки, где я живу настоящим отшельником с моими книгами, которые мне наконец удалось собрать отовсюду,-- моими надеждами и моими воспоминаниями. Я очень бы желал иметь здесь ту прекрасную верховую лошадь, на которой ездил в деревне, но жизнь так дорога в Петербурге. Это была светло-гнедая английская кобыла, с превосходным ходом, кроткая, сильная, выносливая. Я хорошо знаю одну особу, которой бы хотел послать ее этим летом... догадываетесь ли вы, о ком я говорю? Точно так же мне посчастливилось приобрести превосходнейшую охотничью собаку. Ее зовут Лиф (забавное имя, не правда ли, для суки?); кобыле же моей, напротив, дала Имя живущая у моей матери старая англичанка11; она назвала ее Queen Victoria {Королева Виктория (англ.).}. У меня была еще другая собака, грифон, чудовищно уродливая, никчемная, но очень ко мне привязанная. Она отзывалась на кличку Paradise Lost {Потерянный рай (англ.).}... Но довольно болтовни и ребячества. Я краснею и прошу вас меня за них извинить.

Вы должны обещать написать мне на следующий же день после вашего первого немецкого представления; а если у вас явится желание написать еще и до того, тем лучше. Со своей стороны теперь, когда плотина прорвана, я вас затоплю письмами. На этот раз пишу на ваше имя, так как не знаю, находится ли еще Виардо в Берлине. Странно, однако, что письма наши затерялись! Тысяча - нет,-- миллион приветствий всем вашим. Я полагаю, вы не нуждаетесь в моих уверениях в дружбе и преданности, чтобы верить в них; мы уже старые друзья, трехлетние друзья12. Я все тот же и таким всегда останусь; я не хочу, не могу измениться. Позвольте мне очень дружески пожать ваши руки; искренне желаю вам счастья. До свидания в один прекрасный день; ах, уж конечно, он будет прекрасен, этот день!

Луиза еще не настолько взрослая, чтобы обидеться на меня за то, что я крепко целую ее в пухленькую щечку. Еще раз пропадите.

Совершенно вам преданный

И. Тургенев.

Вот мой настоящий адрес:

Кирпичный переулок, дом Брунста.