Пятое письмо - Письма (1831-1849) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

"Первое собрание писем И. С. Тургенева 1840--1883 гг." вышло в свет в конце октября 1884 г. {Книга вышла в свет 29 октября 1884 г. в количестве 6025 экземпляров. См.: Литературный музеум (Цензурные материалы I отд. IV секции Гос. архивного фонда), с. 407. "Предисловие" к книге помечено 28 октября 1884 г.; тот же год стоит на титульном листе; на обложке - 1885.} Редакторы гадания отчетливо сознавали его неполноту и недостатки. Всего в этой книге могло быть напечатано лишь 488 писем к 55 лицам. В предисловии отмечалось, что предлагаемое собрание, "конечно, не исчерпывает громадной переписки Тургенева и составляет, можно сказать, еще весьма небольшую часть всего, писанного им друзьям, знакомым, а иногда и незнакомым ему лицам, из которых далеко не все доставили комитету свою переписку". Существенным недостатком книги было то, что хотя, по словам редакторов, "письма печатались прямо с оригиналов", многие тексты их "были сокращены или доставившими их лицами, или редакциею, в тех местах, которые имеют совершенно интимный характер, или вообще не могли быть признаны пока удобными для печати по близости времени".

Следует, впрочем, отметить, что хотя письма Тургенева напечатаны были в "Первом собрании писем" совершенно неудовлетворительно с точки зрения требований, предъявляемых ныне к публикациям такого рода, многие тексты, вошедшие в это издание, сохранили свое значение до наших дней; они не переиздавались, а так как некоторые из оригиналов теперь утрачены, то эти письма доныне цитируются и воспроизводятся именно по "Первому собранию", являющемуся, таким образом, первоисточником для публикации утраченных писем {Рукопись "Первого собрания писем" Тургенева, составленная и отредактированная В. П. Гаевским и М. М. Стасюлевичем и служившая для набора, хранится в Рукописном отделе Института русской литературы (ф. 293, оп. 1, ед. хр. No 1767--1761). В копиях писем, составляющих этот оригинал, имеются многие места, вычеркнутые затем редакцией, что позволяет пополнить тексты, не сохранившиеся в подлинниках. См. статью: Лемке М. Дополнения к "Первому собранию писем" Тургенева.-- Книга и революция, 1920, No 3--4.}. С другой стороны, известное значение доныне сохраняют за собой также примечания к письмам, так как они "сделаны большею частью лицами, их доставившими".

"Первое собрание писем" имело большой успех {См.: Юбилейный сборник литературного фонда, 1859--1909. СПб., 1909, с. 33.} и вызвало много рецензий и откликов в периодической печати. Суждения о книге, однако, оказались весьма разноречивыми; она возбудила много толков и несогласий. Как это и предвидел В. П. Гаевский, наряду с похвалами по адресу издателей сразу же раздались также раздраженные и недовольные голоса. Большая часть критиков, правда, признавала неоспоримое историческое и литературное значение изданных писем; нашлись, впрочем, и такие рецензенты, которые называли это издание "капитальной бестактностью", "медвежьей услугой" писателю, оскорблением ого памяти.

Сочувственная оценка новой книге дана была в большой статье, помещенной в журнале "Новь". Автор ее, скрывшийся под псевдонимом "Л. Долин", свидетельствовал, что "Письма" Тургенева "составляют настоящее событие дня, о котором не перестают толковать как в печати, так и в частных, особенно литературных, кружках", и подчеркивал, что это не просто собрание писем видного русского писателя, что среди них находятся образцы русской эпистолярной прозы. "Тургенев владел эпистолярной формой в совершенство. Кому случалось когда-либо видеть письма Тургенева в подлиннике, тот, конечно, обратил внимание на то, как они гладко, без всяких помарок, написаны von einem Guß - как говорят немцы. Этой внешней легкости вполне соответствует и плавность внутренняя. Письма Тургенева написаны обычным блистательным его слогом, с той только разницей, что в них он с большей непринужденностью, чем в печати, давал место своему удивительно меткому юмору, который делал такой привлекательной его устную беседу. И если ко всему этому присоединить, что в письмах своих Тургенев касается самых жгучих литературных, а нередко и общественных вопросов, то понятен будет огромный интерес, представляемый вышедшим "Первым собранием его писем". Автор рецензии с горячностью настаивал также на том, что необходимо обнародовать и другие письма Тургенева, по тем или иным причинам не вошедшие в "Первое собрание", и обращался о призывом ко всем, у кого такие письма сохранились: "Обязанность,-- да, говорим мы не обинуясь,-- обязанность людей, у которых есть письма Тургенева, поделиться ими с публикою, каким путем, т, е. отдавши литературному фонду или напечатавши в газетах и журналах,-- это, конечно, безразлично. Тургенев - один из тех писателей, каждая строчка которых драгоценна" {Долин Л. Первое собрание писем Тургенева.-- Новь, 1884, т. I, No 3, с. 492--498.}. Нетрудно заметить, что эта интересная статья, отчетливо выделяющаяся из прочей критической литературы о "Первом собрании писем" своей беспристрастной исторической оценкой опубликованных в этой книге документов, несомненно, принадлежала человеку, имевшему в руках подлинные письма Тургенева и слышавшему его "устную беседу". Действительно, под псевдонимом "Л. Долин" скрылся С. А. Венгеров {Поляков А. С. Труды профессора С. А. Венгерова. Библиографический перечень. М., 1961, с. 15 (No 81).}, молодой в то время критик, уже обративший на себя внимание статьями и литературными этюдами, помещавшимися им в периодических изданиях (под другим псевдонимом: "Фауст Щигровского уезда"), в особенности же книгой о Тургеневе, вышедшей двумя изданиями (1875, 1877) с подлинным именем автора. Именно эта книга привела С. А. Ленгсрова сначала к письменному, а затем и к личному знакомству с Тургеневым, к которому он обращался за разъяснениями биографического характера {Венгеров С. А. Четыре встречи с И. С. Тургеневым.-- Бирюч петроградских гос. театров, 1918, No 2, с. 42--45; встречи эти состоялись в Петербурге в 1876 и 1878 гг. О впечатлении, которое произвела на читателей в конце 70-х годов книга Венгерова "И. С. Тургенев", вспоминал С. Ф. Либрович (На книжном посту. Воспоминания. Записки. Документы. Пг.; М., 1916, с. 417--420). Ср. выше, с. 82--83.}. Любопытно, что в "Первом собрании писем", которое в "Нови" рецензировал Венгеров, помещено было три письма Тургенева к нему самому (под No 188, 204 и 214 от 19 июня 1874 г. и от 24 мая и 10 декабря 1875 г.) и что они напечатаны здесь полностью, без всяких сокращений,-- несомненно, с личного согласия адресата,-- несмотря даже на то, что последнее из этих писем Тургенева поистине беспощадно к молодому критику и не могло не оставить у него чувства глубокой горечи. Тем более последовательным представляется и обращение Венгерова ко всем адресатам Тургенева с призывом к дальнейшей публикации его писем: сам он, как видим, полностью выполнил этот свой долг.

В том же году появилось и несколько других, вполне сочувственных отзывов о "Первом собрании", в частности в провинциальной прессе {Арc. Маркевич в своей заметке об этом издании, дающей довольно подробный его пересказ, назвал его "выдающимся явлением в нашей литературе за последнее время" (Русский филологический вестник, 1884, No 4, отд. 2, с. 17--34). В большой рецензии, помещенной в газете "Киевлянин" (1884, No 263, 29 ноября), говорилось: "Изданием писем Тургенева русская литература обогатилась весьма ценным автобиографическим материалом для характеристики личности нашего знаменитого писателя, а русское общество приобрело как бы новое художественное произведение, в котором каждый найдет для себя много поучительного".}, отклики же других, более влиятельных и, во всяком случае, более распространенных газет и журналов, были гораздо сдержаннее. Так, например, в рецензии, опубликованной в "Новом времени", отмечалось, что "Первое собрание писем Тургенева заключает не более четвертой части его обширной переписки"; поэтому высказывалось пожелание, "чтобы обнародование дальнейшего материала тургеневских писем не затягивалось в долгий ящик", но с той лишь оговоркой, "чтобы этот материал при издании редактировался более осторожно и выбор отличался большей взыскательностью" {Новое время, 1884, No 3140, 23 ноября (автором статьи был В. П. Буренин). Укажем здесь же и остальные газетные статьи о "Первом собрании": Меч Вл. [В. О. Михневич]. Литературное событие.-- Новости и биржевая газета, 1884, No 317, 16 ноября; Оса [Н. А. Баталин]. Дневник писателя. Письма И. С. Тургенева,-- Минута, 1884, No 295, 9 ноября; Ключ к письмам И. С. Тургенева.-- Саратовский дневник, 1884, No 276, 20 декабря; Mинаев Дм. Чем хата богата. Общественные и литературные заметки. Скандальная книга. Издание тургеневских приятелей. Отношение Тургенева к близким людям и современным писателям.-- Одесский листок, 1884, No 264, 29 ноября; Янус. Еще о Тургеневских письмах,-- Новороссийский телеграф, 1884, No 2940, 13 декабря.}. Дальнейшие возражения рецензентов шли именно в этом направлении: их не удовлетворял ни выбор писем, ни принципы их издания. Так, например, П. Н. Полевой в большой статье, посвященной "Первому собранию", объявлял, что, листая томик писем Тургенева, он положительно не мог решить, "чему следует более удивляться: бестактности общества, издавшего письма, или наивности тех лиц, которые решились сообщить писанные к ним эпистолы?". "Трудно себе представить,-- писал он далее,-- более неуклюжую, более медвежью услугу, нежели та, которую оказали памяти Тургенева ого друзья, вновь возбуждая над его едва закрывшеюся могилою все перекоры и всю вражду, которые еще так недавно стихли над прахом почившего писателя". По убеждению критика, собрание писем Тургенева должно было бы явиться в свет "не ближе как лет через 15--20"; теперь уже оно производит странное впечатление, потому что "многие из друзей и приятелей покойного И. С. Тургенева гораздо лучше обрисовываются в написанных к ним письмах, нежели сам автор их, Тургенев". П. Н. Полевой полагал также, что в книге "много балласта", что в нее "внесено много писем, не имеющих ни малейшего значения", и что, наконец, в тексте целого ряда писем напрасно оставлены места, "неудобные и по близости времени", и "по интимному характеру"; "все же многоточия совершенно прозрачны и не оставляют никакого сомнения насчет своего содержания" {Полевой П. Капитальная бестактность. (По поводу собрания писем И. С. Тургенева).-- Живописное обозрение, 1884, No 46, с. 305--307. Необходимо отметить, что П. Н. Полевой и сам находился в сношениях с Тургеневым; в 1877 г. он обратился к нему с просьбой прислать автобиографию для своей "Истории русской литературы", что Тургенев и исполнил; письмо к нему Тургенева от 17 октября 1877 г. (в хорошем факсимильном воспроизведении) П. Полевой напечатал в издававшемся им "Живописном обозрении" еще и 1883 г. (No 39, с. 193), и оно вошло в "Первое собрание писем" (No 201).}.

Статья эта обратила на себя внимание и широко обсуждалась читателями, в особенности потому, что на аналогичную точку зрения встали и некоторые другие органы русской печати. Сходные мысли высказывал, в частности, такой влиятельный и распространенный журнал, как "Русская мысль", в котором также появилась рецензия на "Первое собрание писем" Тургенева, написанная Виктором Михайловским {Русская мысль, 1884, кн. 12, Библиографический отдел, с. 39--40; в той же книжке журнала (с. 5). помещен также написанный В. Михайловским довольно резкий отзыв о письмах Тургенева к М. А. и Н. А. Милютиным, опубликованных в январской книжке "Русской старины"; рецензент и здесь осуждает "погоню за лоскутами бумаги, исписанной рукой знаменитости" и стремится доказать, что "преувеличение уважения... к памяти покойника легко может переходить в ее профанацию"; по его мнению, из 30 писем и записок Тургенева к Милютиным "три-четыре письма могут дать кое-что, очень, очень немногое. Напечатание же остальных мы можем приравнять к тому, если бы вздумалось обладателю клочка волос Тургенева опубликовать фотографию этого драгоценного сувенира".}. Книга в целом вызвала его сочувственную оценку; он даже высказывал пожелание, чтобы в дальнейшем редакция "ускорила ознакомление с драгоценным материалом, поступающим в ее распоряжение", и чтобы последующие сборники писем Тургенева выпускались чаще, хотя бы и в меньшем объеме. Хотя В. Михайловский и находил, что в "Первое собрание" вошло немало ценных писем Тургенева, содержащих в себе "очень важные критические замечания на все наиболее выдающиеся произведения русских писателей этого времени", "еще более важные разъяснения его собственных произведений, его взглядов на русскую молодежь, на одобрительные и не одобрительные стороны ее стремлений" и т. д., но все же, с его точки зрения, в книгу проскользнул ряд не интересных для публики писем или даже "записок" совершенно "ничтожного" значения. Редакция, писал он, поступает правильно, когда "откидывает все то, что имеет совершенно интимный, семейный характер и целые письма того же рода, только мало откидывает, на наш взгляд". Исходя из литературных обстоятельств своего времени и имея в виду то и дело упоминающихся в письмах покойного писателя еще живых людей, их интересы и связывающие их житейские отношения, В. Михайловский внушал, в сущности, ту же мысль, что и П. Полевой,-- о несвоевременности издания подобных документальных материалов, оставшихся от недавно умерших писателей, или о необходимости делать самый строгий отбор; ему не нравилась, в частности, по тем же основаниям, допущенная редакторами "Первого собрания" "слишком частая, иногда неудачная и ненужная замена фамилий буквами, которые в большинстве то ничего не скрывают, то сбивают с толку", "а так как имена заменены буквами при отзывах резких и, главным образом, о людях, враждебных Тургеневу, полные же имена оставлены там, где речь идет о лицах, которым он сочувствовал, хотя в суждениях своих, несколько более мягких, тоже не щадил, или, по крайней мере, прямо в лицо". Можно упомянуть здесь еще довольно желчный фельетон о "Первом собрании писем" П. Д. Боборыкина, в отзывах которого о Тургеневе и его друзьях проглядывает уязвленное самолюбие автора и затаенная личная обида {Боборыкин П. Папеньки-маменьки.-- Новости и биржевая газета, 1884, No 315, 14(26) ноября.}, статью Ф. Булгакова "Литературная неразборчивость", где высказана досада на комитет Литературного фонда, пожелавшего будто бы показать читателям Тургенева в "правдивом неглиже"; критик настаивал на том, что пользоваться частными письмами писателей необходимо "отнюдь не в угоду каким-либо личным своим видам и кружковым распрям", что обязанностью редакторов подобных изданий является "деликатно обращаться с мыслями и чувствами покойного <...> иначе многие из писем потеряют значение исторических документов и сделаются просто орудием пасквиля в руках любителя скандалезности" {Исторический вестник, 1885, No 1, с. 139.} и т. д.

Раздавались, впрочем, и примирительные голоса, призывавшие к более спокойным и обдуманным суждениям. Так, Д. В. Аверкиев, приступавший к изданию своего периодического "Дневника писателя", в первом же январском выпуске этого своеобразного журнала за 1885 г. объявил, что он намерен "побеседовать... о письмах Тургенева на иной лад, чем принятый в обычных суждениях о них", и вскоре выполнил свое намерение: четыре статьи, в которых он пытался "уяснить, при помощи писем покойного романиста, его истинное значение в ряду других так называемых писателей сороковых годов", печатались в его "Дневнике" в течение большей части этого года {Аверкиев Д. В. Дневник писателя. СПб., 1885, вып. I, с. 6--7; вып. II, с. 62--67; вып. V, с. 159--164; вып. VI, с. 179-- 196; вып. VII--VIII, с. 262--273.}. О самой же полемике, вызванной "Первым собранием писем", он отозвался как о бесплодной и бесцельной. "Письма Тургенева вызвали сенсацию в журналистике, впрочем, столь же поверхностную, преходящую, как сама ежедневная пресса. Всякий выхватил из них, что ему было на руку, и, потренькав на излюбленной струнке, почел свое дело оконченным. Одни с радостью и не без изумления открыли, что и Тургенев умел сказать порой крутое и резкое слово... Другие выписали тургеневские резкости ради подтверждения собственного мнения о том или ином писателе. Многие находили, что издание "Писем" Тургенева вообще преждевременно; отчасти это, конечно, справедливо, но не исключительно в данном случае, а относительно всех подобных изданий. Тургенева даже упрекали в двоедушии, в том, что он иначе отзывался в глаза, чем за глаза. Смеем думать, что Тургенев был виновен в таком недостатке настолько же, насколько повинно в нем и остальное человечество... Издатели "Писем" получили свою долю хулы. Их упрекали в том, что они поместили резкие отзывы об одних и скрыли таковые о других. Издатели могли бы на то ответить, что они обнародовали пока только "первое собрание писем", как значится на обертке. Притом, замочу от себя, есть не малое число либеральных авторитетов, которые только тем и держатся, что простецы думают, будто Тургенев был о них высокого мнения". Остановившись далее на нескольких, "столь взволновавших многих" неодобрительных отзывах Тургенева о других писателях (Некрасове, Достоевском, А. К. Толстом и др.)? встречающихся в только что обнародованных письмах, Д. В. Аверкиев пытался найти им объяснение и прибавлял: "Вообще, нельзя не заметить, что Тургенев был не силен в кулаке; резкость, чем бы она ни вызывалась, была ему не к лицу; отзывы, сделанные им в раздражении, вовсе не метки; они не задевают, а только касаются тех, к кому они относятся" {Там же, вып. II, с. 62--67.}.

Отметим также, что в самый разгар полемики в русской периодической печати приводились также мнения о "Письмах" Тургенева зарубежных литераторов, подкреплявшие споривших теми или другими аргументами. Так, например, газета "Новости" в специальной заметке поместила отзыв о "Первом собрании писем", принадлежащий маститому польскому писателю Юзефу Крашевскому, полагая, что он появился "весьма кстати" ввиду возникших в России разногласий и толков об эпистолярном наследии Тургенева. Ю. Крашевский прислал этот отзыв в письме, направленном из крепости Магдебург в редакцию варшавского "Tygodnik illustrowany". По мнению Крашевского, письма Тургенева, изданные в Петербурге, "чрезвычайно интересны для тех, кто желает ближе познакомиться с ним как с писателем и человеком". "Я читал,-- прибавляет Крашевский,-- интересный этюд об этой переписке в "Крае" ("Kraj"), впрочем далеко не исчерпывающий предмет {Статья, озаглавленная "Korespondencja Turgienieva" и опубликованная в Журнале "Kraj", 13(20) stycznia, 1885, принадлежит В. Д. Спасовичу (перепечатана в его сочинениях: Wlodzimierz Spasowicz. Pisma, t. VI. Petersburg, 1892, s. 221--240). Спасович дает здесь характеристику Тургенева как писателя и человека, снабженную многочисленными цитатами из его писем, опубликованных в "Первом собрании".}. Я полагаю, что изданное собрание писем Тургенева не обнимает собою всей переписки, оставшейся после Тургенева, который, может быть, не хотел ее публиковать" {Новости и биржевая газета, 1885, No 96, 9(22) апреля. Q письмах Тургенева к Ю. Крашевскому см.: Mikulski T. Z korespondencji Turgienieva.-- Zeszyty Wroclawskie, 1950, Nr. 3--4, s. 85-87.}.

Шум, поднятый в русской печати по поводу "Первого собрания писем", огорчил, прежде всего, несколько преданных друзей Тургенева. Им казалась ненужной и неуместной возникшая полемика, так как они, в частности, хорошо знали, что опубликованные письма мясе не составляют важнейшей части его эпистолярного наследия. "Что Вам сказать насчет писем? - писала M. Г. Савина к А. Ф. Кони 18 ноября 1884 г.-- Я страдала не менее Вас. Ведь мы его предвидели: хотя, впрочем, подобного я не ждала. Сегодня "Театральный мирок" (есть такая газета) упрекает меня за сокрытие "интересной переписки" и говорит, что письма "такого лица есть общее достояние", что имена современников можно заменить инициалами и что я зарываю талант в землю. Воображаете Вы себе, как бы их разобрал Боборыкин? Истинно - бедный Иван Сергеевич!" {Тургенев и Савина, с. 93. М. Г. Савина имеет в виду статью "Арабески" в журнале "Театральный мирок", 1884, No 46. См. также статью П. Боборыкина "Папеньки-маменьки".}.

Ближайшим следствием этой полемики было то, что дальнейшая публикация писем Тургенева замедлилась и что многие лица, обладавшие неопубликованными письмами его, не вошедшими в "Первое собрание", воздержались от их обнародования и спрятали их еще глубже от посторонних взоров {Письма Тургенева к М. Г. Савиной оставались неопубликованными до 1918 г., к В. Я. Карташевской - до 1919 г.; письма его к гр. Е. Е. Ламберт увидели свет лишь в 1915 г., хотя она умерла в том же 1883 г., что и Тургенев. Незадолго до смерти Е. Е. Ламберт передала эти письма А. Д. Свербееву, который принес их в дар Московскому Румянцевскому музею с тем, чтобы они хранились в запечатанном пакете двадцать лет; впоследствии он увеличил срок еще на пять лет. Лишь в сентябре 1914 г. "музей получил возможность исполнить свою обязанность и удовлетворить давним ожиданиям русского образованного общества" (Письма И. С. Тургенева к графине Е. Е. Ламберт. М., 1915, с. X).}. Но в сущности ближайшие современники Тургенева еще не понимали - да и не могли понять по естественным причинам - значение его писем как документальных литературных источников. Не понимали этого ни В. П. Гаевский, произвольно сокращавший тексты полученных им писем или выбрасывавший их из книги, готовившейся к изданию, целыми пачками, ни даже Анненков, роль которого для истории сохранения и дальнейшей публикации переписки Тургенева должна быть подчеркнута особо.

С Анненковым Тургенев, как известно, находился в долголетней переписке. Из огромного количества писем, полученных им от Тургенева, Анненков предоставил для "Первого собрания" только два - от 24 декабря 1864 г. (5 января 1865 г.) и от 1(13) мая 1882 г. и сделал это по понятным причинам: первое служило опровержением сведений о дочери Тургенева, сообщенных в "Воспоминаниях" Н. В. Берга; второе, уже и ранее опубликованное в "Русской старине", 1883 г., представляло собою нечто вроде литературного завещания. "Все, что отыщется после меня в моих бумагах, как-то: начатые романы, повести, неконченные и недоделанные, рассказы - а равно и мои личные записки и корреспонденцию, также рукописи напечатанных сочинений, предоставляю Вам самим, любезный Павел Васильевич, в полное распоряжение и употребление, смотря по Вашему усмотрению",-- писал Тургенев в этом письме" Хотя это письмо не имело юридической силы, но с ним все же вынуждены были считаться. Именно на этом письме основаны были надежды В. П. Гаевского и М. М. Стасюлевича, что им удастся получить для издания хоть несколько писем Тургенева к П. Виардо {M. M. Стасюлевич и его современники, т. III, с. 636.}; предполагалось также, что Анненков будет допущен к разбору обширной корреспонденции Тургенева, сохранившейся в его бумагах в Париже {Еще в начале января 1885 г. Анненков напоминал Стасюлевичу о необходимости запросить П. Виардо, "когда намерена она назначить мне в Париже день передачи писем Тургенева, на что я уполномочен покойным письменно" (M. M. Стасюлевич и его современники, т. III, с. 435).}. П. Виардо предоставила ему это право, о чем Анненков сообщал Стасюлевичу: "Получил письмо от Mme Viardot. Она замечает: "В моем письме ("потерянном", по замечанию Анненкова.-- М. А.) я говорила вам, что если бы Тургенев и не просил вас разобрать его корреспонденцию, то я попросила бы вас об этом, как его самого близкого друга, как самого надежного судью его литературной деятельности"" {Там же, с. 419.}.

Осуществить это удалось только весною 1885 г. В письмах Анненкова к Стасюлевичу находится много весьма любопытных данных о том, как происходил самый процесс разбора корреспонденции Тургенева. Характерно, между прочим, что писем, полученных и сохраненных Тургеневым, оказалось так много, а на просмотр их потребовалось столь продолжительное время, что Анненков не смог справиться с этой работой в кратковременное пребывание свое в Париже и увез с собою большую часть предоставленных ему бумаг в Дрезден, потом в Берлин. Продолжая эту работу, он писал Стасюлевичу: "Я получил там (в Париже) всю корреспонденцию Тургенева, в которой между разным хламом встречаются однако же письма великого значения - между прочим тут множество и Ваших отчетов, Все вместе представляет по объему нечто вроде цепи Юнгфрау или Индейских гор. И все это надо разобрать и прочитать, что я и начал делать, но не одолел еще и четверти, хотя уже послал г-же Виардо целый транспорт прочитанных бумаг Т<ургенева> по почте. Удивительно, как покойник сберегал все записочки, тысячи просьб о пособиях, советах, брульоны своих повестей с пометками и поправками своими и проч.". "Г-жа Виардо,-- прибавлял Анненков далее,-- собирается все просмотренные бумаги бросить в огонь (их держать негде, так как она уже продала свой дом на rue de Douai за 260 тыс. фр.). Не сыщете ли Вы покупщика бумаг в императорской библиотеке или между частными людьми? Обидно было бы по-деревенски просто жечь то, что нам не нужно, хотя другим, может быть, и пригодилось бы" {Там же, с. 438.}. Как видно из последующих писем Анненкова, разбор этих бумаг занял у него несколько месяцев, до самого конца 1885 г. 19 июля Анненков писал, что "занят был разбором громадных кипов бумаг из кабинета Тургенева и еще не пришел к концу. Три кипы прочтены и возвращены владелице, а остается еще три" {Там же, с. 441.}. Просвет наметился только к началу ноября того же года. "Извещаю вас,-- писал Анненков 2 ноября,-- что дремучий лес переписки Тургенева, в котором я вращался все лето, начинает редеть, показываются кусты, доносятся знакомые голоса и все предвещает близкое появление поляны, а с нею и полного света божьего" {Там же, с. 443--444.}, и еще через несколько дней: "Кончил, батюшка, разбор переписки Тургенева и вздохнул полной грудью. Думал, что не одолею, а тут новая беда: надо передать, что вычитал в фолиантах всех просителей, которых легион. Представьте, есть и такие, которые рекомендовали ему воспользоваться премией, кажется "Нивы", за лучшую повесть, посидеть дня два-три и полученную премию выдать как пособие просителю. Вы думаете, Тургенев был возмущен наглостью просителя? Нимало. Он отыскал его и облагодетельствовал" {Там же, с. 445--446.}. В письме от 12 ноября мы находим своего рода итог проделанной Анненковым работы, то общее впечатление, которое он вынес от чтения множества писем, адресованных Тургеневу: "Я обрел в бумагах г-жи Виардо, ей возвращенных, обильную жатву для внутренней литературной нашей истории, для изображения затей и капризов самого Тургенева, для картины потачки его женским друзьям в их капризах, перенесенных и в литературу, и разных их привередничаний. Я перечитал возы всех этих глупостей, в которых Тургенев постоянно является однако же гуманным европейцем, и отправил целые обозы их обратно, назад в Париж, удержав при себе те, которые почему-либо мне показались интересными" {Там же, с. 449.}.

Данное свидетельство заслуживает внимания. С одной стороны, это характеристика тех эпистолярных материалов из архива Тургенева, которые и доныне находятся в Париже (в Национальной библиотеке) и в значительной части уже опубликованы. Современный исследователь может судить о них беспристрастнее и вернее, чем Анненков, потому что среди этого "ненужного хлама", который он вернул владелице, несмотря на перспективу их сожжения (что, впрочем, П. Виардо не осуществила), оказалось немало ценных литературных документов, а все они вместе взятые составляют, конечно, ценнейший материал для комментария к письмам самого Тургенева и суждений об их адресатах. С другой стороны,-- и это следует подчеркнуть особо, - Анненков "удержал при себе" те письма к Тургеневу, которые показались ему интересными, положив начало тому эпистолярному фонду из бумаг Тургенева, который в конце концов оказался в России и составил документальную основу для целой серии изданий двусторонней переписки Тургенева или писем к нему разных лиц. В числе писем, отобранных Анненковым из парижского архива Тургенева, оказались, прежде всего, его собственные письма к Тургеневу; по-видимому, он изъял их полностью {Русское обозрение, 1894, январь, с. 5. Публикация их началась в том же журнале в 1898 г.}. "Удержал" Анненков также письма к Тургеневу членов семьи Аксаковых, показавшиеся ему важным источником для понимания идейных разногласий Тургенева со славянофилами в 40--50-е годы: эти письма напечатал Л. Н. Майков по оригиналам, предоставленным ему Г. А. Анненковой, вдовою критика {Русское обозрение, 1893, август, с. 449. Письма эти вместо c ответными письмами Тургенева были напечатаны здесь не полностью; впоследствии опубликовано было еще несколько писем Тургенева к Аксаковым из той же пачки, находившейся у Анненкова (Литературный архив. М.; Л., 1953. Т. 4, с. 188--196).}. При себе Анненков на всякий случай оставил еще ряд писем к Тургеневу, проливавших свет на историю сложных взаимоотношений или даже драматических столкновений писателя с их авторами, например письма Гончарова. Анненков позаимствовал оттуда несколько цитат для своей статьи "Шесть лет переписки с Тургеневым" (напечатанной еще при жизни Гончарова), где очень кратко рассказано о "литературном недоразумении", происшедшем между Гончаровым и Тургеневым и о последовавшем за этим "третейском суде" (23 марта 1860 г.); полностью письма Гончарова, долго лежавшие в бумагах Анненкова в подлинниках, увидели свет лишь полвека спустя {И. А. Гончаров и И. С. Тургенев по неизданным материалам Пушкинского Дома / Предисловие и примечания Б. М. Энгельгардта. Пб., 1923, с. 9--10. Что же касается писем к Гончарову Тургенева, то они почти полностью были уничтожены самим Гончаровым. Уцелели лишь два письма: 1) от 7(19) апреля 1859 г., то самое, которое Гончаров давал списывать своим знакомым (опубликовано Л. Н. Майковым в "Русской старине", 1900, кн. 1, с. 18--19), и 2) письмо от 14(26) марта 1864 г., случайно забытое Гончаровым в читанной им книге и потом найденное в этой книге у его племянника (опубликовано М. Суперанским в "Вестнике Европы", 1908, кн. 12, с. 460). Кроме того, отрывки из двух писем к нему Тургенева (от 21 июня (3 июля) и 11(23) ноября 1856 г.) Гончаров включил в свою "Необыкновенную историю" с таким примечанием: "Выписываю здесь несколько мест из оставшихся у меня немногих писем Тургенева, где он упоминает о моих романах вскользь. Большую часть писем, после примирения с ним, я сжег. Уцелели случайно только четыре или пять. Не знаю, сохранятся ли они у меня в бюро - и на случай их утраты привожу несколько фраз" (Сборник Российской Публичной библиотеки. Пг., 1924. Т. II, с. 153--155). Оригиналы этих писем, по-видимому, не сохранились.}. Таково же происхождение обнаруженных в бумагах Анненкова нескольких писем к Тургеневу А. А. Фета. С одного из них (от 12 января 1875 г.) - последнего, написанного Фетом перед его разрывом с Тургеневым,-- Анненков даже снял копию, попавшую к M. M. Стасюлевичу {М. М. Стасюлевич и его современники, т. III, с. 478--480; Садовский Б. А. Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916, с. 173-175.}; впоследствии нашелся и подлинник его, а также трех других писем Фета к Тургеневу {Бухштаб Б. Четыре письма А. А. Фета.-- В сб.; Тургенев. Материалы и исследования / Под ред. Н. Л. Бродского. Орел, 1940, с. 33-45.}, несомненно взятых Анненковым из того же парижского архива Тургенева. Из бумаг Анненкова, после смерти его вдовы - Г. А. Анненковой (в 1899 г.), хранившихся в разных; местах и частично рассеявшихся {О части архива Анненкова, находившейся в Симбирске, и о судьбе хранившихся там писем Тургенева см. в статьях: Столов Ник. 1) Литературные находки в Ульяновске, 1922--1926.-- Ульяновский Общественник, 1927, No 7, с. 49--50; 2) К переписке И. С. Тургенева с П. В. Анненковым.-- Край Ильича, No 3, Казань, 1928, с. 43--49.}, почерпнуты были для издания также некоторые другие письма к Тургеневу, восходящие к тем же "кипам", которые предоставлены были П. Виардо в 1885 г. для первого просмотра. Нет, однако, сомнения, что многие письма к Тургеневу всевозможных корреспондентов, бывшие у Анненкова в руках и им читанные, впоследствии были утрачены. И сам Анненков, как мы видели, отнесся к ним довольно небрежно, не предвидя, что все они в целом со временем смогут представить значительный исторический интерес; иные из них, вероятно, были растеряны при обратной доставке их в Париж или в последующий период их хранения у П. Виардо и ее наследников.

Еще до поездки в Париж для ознакомления с архивом Тургенева Анненков приступил к работе над циклом статей о Тургеневе, основанных на личных воспоминаниях о нем. Начало положено было очерком "Молодость Тургенева" ("Вестник Европы", 1884, кн. 2) {Ему предшествовала известная мемуарная статья Анненкова "Замечательное десятилетие" (Вестник Европы, 1880, кн. 5), вся XXXIV глава которой была в значительной степени посвящена Тургеневу и его дружбе с Белинским. Тургеневу она показалась "просто чудесной": "...меня он вывернул, как перчатку, показав мне самому все мое сокровенное",-- писал он M. M. Стасюлевичу 7(19) мая 1880 г.}, но следующая статья, "Шесть лет переписки с Тургеневым", задержалась и увидела свет лишь год спустя ("Вестник Европы", 1885, кн. 3 и 4), потому что в это время им велись переговоры с П. Виардо о рукописном наследии Тургенева. Статья "Шесть лет переписки с Тургеневым" была отдана в печать до того, как в руках Анненкова оказалась основная часть парижского архива Тургенева; он располагал лишь письмами Тургенева к нему самому, которые и составили документальную основу его очерка; он успел включить в него лишь малую часть парижских материалов. Однако эта вторая мемуарная его статья о Тургеневе появилась в печати уже после выхода в свет "Первого собрания писем", в составлении и редактировании которого Анненков также принимал участие; следовательно, он не мог не учесть впечатления, произведенного этой книгой на читателей и критиков, да и сам не считал ее удачной: ему представлялось, что обнародованные письма Тургенева далеко не оправдывают тех надежд, какие на них возлагались. Опытный мемуарист-повествователь, далекий от интересов архивиста-публикатора, Анненков полагал, что издание текста писем Тургенева, не сопровождаемых пояснениями самих адресатов и не подчиненных определенному литературному или критическому заданию, не оправдывает себя и ведет лишь к недоразумениям. По его мнению, письма писателя должны публиковаться не полностью и как бы вставляться в соответствующую им рамку; ошибочно давать их в руки читателя в виде документов самодовлеющего значения, так как этот читатель не в состоянии будет ни оценить их надлежащим образом, ни дополнить их соответствующими фактическими справками для лучшего понимания. Отрицательно отзываясь о некоторых читанных им письмах Тургенева, которые не годятся в печать, потому что хотя и "напоминают некоторые обстоятельства его жизни", но "проливают мало света на его личность", Анненков замечал в письме к M. M. Стасюлевичу: "Придется шарить в собственных воспоминаниях и в них искать настоящего ключа к его образу мыслей" {M. M. Стасюлевич и его современники, т. III, с. 419.}; в другом, более позднем письме (12 ноября 1886 г.), говоря о работе над статьей О переписке Тургенева, Анненков существенной ее стороной считал не столько включенные в нее письма или отрывки из писем, сколько собственные пояснения к ним, на том основании, что пока владельцы подобных эпистолярных документов, "как у нас всегда бывает, не обнаруживали охоты - делиться ими с публикой" {Там же, с. 448--449. По признаниям Анненкова, ни одна из старых его работ не потребовала столько труда, как эта: "Классификация и перебеление писем Тургенева заняли у меня столько времени, что я не ожидал" (там же, с. 432).}. Таким образом, Анненков предпочитал сплавлять в единое целое и письма писателя, отобранные для воспроизведения, и собственные воспоминания об их авторе, видоизменяя несколько столь привычный для него мемуарный жанр. Тем не менее в цикле его мемуарных статей о Тургеневе в этом смысле также наблюдается известная эволюция: сначала в них главенствовали собственно воспоминания, рассказ от первого лица; затем письма, включавшиеся в текст повествовательной статьи, становились не дополнительной, иллюстрирующей ее частью, тесно сплетающей отзывы автора этих писем о событиях и людях с суждениями самого мемуариста, но частью важнейшей, органической, как бы сюжетной основой, к которой лишь пристраивались эпизоды, взятые из собственных воспоминаний их публикатора. Так написан мемуарный очерк "Шесть лет переписки с Тургеневым", в который вставлено свыше 30 писем Тургенева 1856--1862 гг., приведенных в больших выдержках или с небольшими сокращениями; комментируются они множеством весьма существенных фактических данных из жизни Тургенева периода его разрыва с "Современником", жизни за границей, начала работы над романом "Отцы и дети". Следующая и последняя работа Анненкова этого цикла, написанная им незадолго до смерти,-- "Из переписки с И. С. Тургеневым в 60-х годах" ("Вестник Европы", 1887, кн. 1 и 2),-- сохраняя важнейшие особенности его предшествующих мемуарно-документальных очерков, уже отходила от них, так как увеличивала документальную часть за счет воспоминаний в собственном смысле: очевидно, Анненков, подавленный грудой рукописных материалов, оказавшихся в его распоряжении, находился теперь у них на поводу; он привел на этот раз и большее количество писем Тургенева, и осторожнее сокращал их. На той же документальной основе, после разбора парижских бумаг, написана была им также статья "К ссоре Тургенева с Толстым", не увидевшая света при жизни не только Анненкова, но и Л. Н. Толстого {Там же, с. 449.}.

Позиция, занятая Анненковым в спорах относительно публикации писем покойных писателей, представляется очень типичной именно для 80-х годов. Издание переписки недавних деятелей без сокращений в то время осуждалось не им одним, что и высказалось вполне явственно в полемике, возникшей по поводу "Первого собрания писем" Тургенева. В известной мере Анненков следовал здесь также и более старой традиции, в частности мнению самого Тургенева. Когда дочь Пушкина, графиня Н. А. Меренберг, предоставила Тургеневу для печати письма своего отца к матери, Тургенев первоначально пришел к заключению, что "эти письма скорее могли бы быть предметом биографического "этюда" - чем поступить голым материалом в литературно-публичный водоворот"; так, по крайней мере, изложил точку зрения Тургенева именно Анненков {Там же, с. 78--79.}. Когда же Тургенев все же решился на опубликование этих писем и обнародовал их в "Вестнике Европы", раздались протестующие голоса, тем более, что он, по собственным словам, ограничился "только самыми необходимыми и немногочисленными исключениями" {Подробную характеристику исключений и поправок, допущенных Тургеневым в тексте писем Пушкина, представил В. И. Срезневский (Пушкин и его современники. СПб., 1904. Т. 1, вып. II, с. 12--13) на основании корректуры первой их публикации; Характерно, однако, что, по его наблюдению, "в изданный в "Вестнике Европы" текст писем многие поправки Тургенева не введены и текст представлен в более неприкосновенном виде, чем предлагал Тургенев". И. А. Гончаров в статье "Нарушение воли" (1889) засвидетельствовал, что "о письмах Пушкина, изданных под редакцией Тургенева, поднялся в свое время в обществе дружный ропот против многих писем поэта, очевидно не предназначенных в печать", и объяснял это не проявленным Тургеневым, как редактором их, "недостатком такта и деликатности" или "неуважением к памяти Пушкина": "...напротив: Тургенев именно и погрешил благодаря страстному поклонению Пушкину". Очень типичным для того времени является также отзыв о письмах Пушкина, опубликованных Тургеневым, принадлежащий Г. Е. Благосветлову (в письме к А. П. Пятковскому от 2 марта 1878 г.): "За что и про что Тургенев взялся рекомендовать и редактировать этот домашний хлам, которому дальше семейного бюро не следовало ходить? Что сбарышничал Стасюлевич, это понятно, но дети-то за что топчут память отца? Ведь эта переписка роняет Пушкина хуже, чем "Записки" Виголя - их автора. Да что в ней интересного? Что в ней общественного? Неужели все обеденные меню и записки прачек составляют исторические документы? Пора бы этой пошлости положить конец, вразумив этих дураков, что не всякий же домашний сор имеет право на историческое значение" (Русская старина, 1915, No 3, с. 645). См. также: Измайлов Н. В. Тургенев - издатель писем Пушкина к H. H. Пушкиной.-- Тургеневский сборник. Материалы к Полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева. Л.: Наука, 1969. Вып. 5, с. 399--416.}.

Упреки Тургеневу раздавались тогда с разных сторон и доходили до него в форме слухов или даже непосредственных угроз. Об одном из таких случаев он сам сообщал М. М. Стасюлевичу (в письме от 25 марта 1878 г.): "Вообразите! Меня какой-то А. В. письменно предуведомил, что сыновья Пушкина нарочно едут в Париж, чтобы поколотить меня за издание писем их отца. - Почему же меня, а не родную сестру, разрешившую печатание? Впрочем, я полагаю: это просто сплетня, если не мистификация". Это не помешало Тургеневу через несколько лет опубликовать еще два письма Пушкина и одно - его отца, Сергея Львовича, извлеченных из архива Н. И. Тургенева {Вестник Европы, 1880, кн. 12, с. 819--821. О принадлежности этой публикации И. С. Тургеневу см. в заметке М. К. Клемана в сб.: И. С. Тургенев. Материалы и исследования / Под ред. Н. Л. Бродского. Орел, 1940, с. 14.}.

В середине 80-х годов, когда тогдашние исторические журналы "Русский архив", "Русская старина", "Исторический вестник" непрерывно печатали документальные материалы, в том числе и эпистолярные, требования предъявлять особую "разборчивость" при их обнародовании слышались отовсюду. В "Русской мысли", например, с многократными и весьма энергичными заявлениями по этому поводу выступал В. Михайловский, не упускавший случая поговорить лишний раз о необходимости строгого отбора при подготовки к печати документов из частных архивов, кстати напомнив тут же мнения иностранных писателей и публицистов, восстававших против "вторжения в частную жизнь знаменитых людей после их смерти", или разбранить тех отечественных литераторов, которые, с его точки зрения, ревниво берегли или предавали гласности любой клочок бумаги, если только на нем имелись строки, начертанные писательским пером. Об этом В. Михайловский говорил и по случаю появления в печати писем Тургенева, и в связи с критико-биографическим очерком С. А. Венгерова о А. Ф. Писемском, в котором автор довольно широко и, по тогдашнему мнению, бесцеремонно и бестактно воспользовался черновиками писем покойного писателя и письмами к ному разных лиц, предоставленными ему вдовой писателя, Е. П. Писемской. "Не касаясь прав вдовы писателя располагать каждым куском бумаги, исписанной рукой умершего мужа, как наследственной литературной собственностью, мы позволим себе заявить некоторое сомнение относительно такового же ее права на письма живых еще лиц, адресованных к ее супругу, какой бы литературно-критический интерес они ни представляли",-- писал В. Михайловский и прибавлял: "Еще большему сомнению подвергаем мы право литератора пользоваться таким материалом, не заручившись по меньшей мере согласием авторов таких писем на опубликование полностью или отчасти содержания писем и записок, извлеченных из шкафов, ящиков, корзин под столом и мало ли еще откуда" {Русская мысль, 1884, кн. 11, Библиографический отдел, с. 46. Стоит отметить, что в том "довольно обширном собрании писем разных лиц" к А. Ф. Писемскому, которое было предоставлено в распоряжение С. А. Венгерова, по его словам, оказалось "больше всего (до 30) писем от Ив. Серг. Тургенева, с которым покойный бил очень дружен, и от П. В. Анненкова". В своем очерке С. А. Веигеров привел из них несколько выдержек, действительно не всегда удачных, например из весьма интимного письма Тургенева к Писемскому с характеристикой его жены - Екатерины Павловны (см.: Венгеров С. А. Алексей Феофилактович Писемский. СПб., 1884, с. 2, 45, 107). Через два года все эти письма были опубликованы полностью (Тридцать писем И. С. Тургенева к А. Ф. Писемскому.-- Новь, 1886, т. XII, No 23, с. 183--195). С. Ф. Либровичем, отметившим, что они "напечатаны прямо с оригиналов и расположены в хронологической последовательности" и что "только в одном письме, восьмом по порядку, пришлось в двух местах, означенных точками, сделать небольшие сокращения - по близости времени"; в предисловии же к этой публикации сказано: "Напрасно было бы вдаваться в рассуждения - какое значение имеет каждая строчка, упавшая со стола такого светила русской литературы, как И. С. Тургенев. Тем более лишне разъяснять - какой драгоценный дар оставил по себе этот бессмертнейший из бессмертных русских людей в своих письмах".}. Признания же А. В. Старчевского ("Наблюдатель", 1884), что он спас из печи связку писем и бумаг О. И. Сенковского вопреки намерению их владельца, побудили В. Михайловского провозгласить еще раз, что "не должно переходить известной границы, отделяющей документы общественного характера и значения от документов частных, интимных, не составляющих и не могущих составлять публичного достояния по весьма многим соображениям... Против опубликования таких-то рваных бумаг, вытащенных из печей и иных мест, не может, по нашему мнению, но возмущаться чувство порядочности и уважения к неприкосновенности переписки как живых лиц, так и умерших. Тут-то именно и возникает вопрос о разборчивости: что подлежит опубликованию и что не подлежит?-- Вопрос очень деликатный, щекотливый и, кажется, спорный. Мы думаем, что уважение к умершему и осмотрительность по отношению его безответной личности более обязательны, чем в отношении живого человека, могущего возражать, защищаться, объяснять, словом, постоять за себя. Между тем, на практике мы видим совсем иное, совершенно противоположное" {Русская мысль. 1884, кн. 12, Библиографический отдел, с. 2--3.}.

В "Воспоминаниях" К. Ф. Головина находится несколько откликов на тот же, всех волновавший тогда вопрос, и на этот раз по поводу писем Тургенева. "Создалась легенда о его (Тургенева) необычайном мягкосердии",-- пишет он. Но "надо было появиться его письмам,-- плохую услугу оказал ему его друг M. M. Стасюлевич, издав их после смерти великого писателя,-- чтобы двоедушие этого, с виду открыто приветливого человека обнаружилось перед глазами всех" {Головин К. Мои воспоминания. В 2-х т. СПб., 1908. Т. I, с. 219. Речь идет здесь, несомненно, о "Первом собрании писем" Тургенева, изданном В. П. Гаевским при ближайшем участии M. M. Стасюлевича. В качестве примера, иллюстрирующего "двоедушие" Тургенева, обнаружившееся после публикации его писем, Головин ссылается на свое знакомство и беседы с Тургеневым, из которых он убедился, "до какой степени могли казаться интимными его отношения к человеку, которого он в одном из своих писем бранил самым недвусмысленным образом. Этот человек был некто К. А. Чивилев" (с. 219).}. Упоминая в другом месте мемуаров о знакомстве своем с Я. П. Полонским (в 1886 г.), Головин рассказывает: "Темою для разговоров служил нам всего чаще И. С. Тургенев, с которым Яков Петрович был так дружен. Недавно только появились отдельной книжкой письма Тургенева, из которых большая часть была адресована Полонскому. Яков Петрович находил, как и я, что плохую услугу оказали великому писателю, напечатав его корреспонденцию. Непонятно вообще, как позволяют себе с такой бесцеремонностью, едва сошел в могилу крупный человек, копаться в его частной жизни и делать достоянием публики то, что при его жизни, конечно, обнародовать бы не посмели. Разве выдающиеся личности в самом деле вынуждены оплачивать свою известность такою тяжелою данью? Разве их частная жизнь должна быть выставлена напоказ для удовлетворения праздного любопытства?" {Там же, т. II. СПб., 1910, с. 107-108.}. Правда, и Головин не безусловно осуждал обнародование всех писем писателя: письмо умиравшего Тургенева к Л. Н. Толстому и на него произвело сильное впечатление; про это письмо он писал, что оно не будет забыто, "до того истинное благородство звучит противоречием с взаимною нелюбовью, разъединявшею великих писателей" {Там же. с. 60.}.

В конце 80-х годов тот же вопрос о "разборчивости" и праве потомков на эпистолярное наследие писателей был вновь поднят в русской печати в связи с изданной В. В. Стасовым книгой "И. Н. Крамской, его жизнь, переписка и художественно-критические статьи" (СПб., 1888) и с новой силой - в связи с известной статьей Гончарова "Нарушение воли", напечатанной в мартовской книжке "Вестника Европы" за 1889 г. Характерно, что в новой полемике, возникшей по этому поводу, постоянно упоминались письма Тургенева и Крамского как наиболее неудачные образцы публикаций этого рода. Гончаров, например, прямо ссылался на "Первое собрание писем" Тургенева как на пример явного нарушения желаний покойного писателя: "Несмотря на то, что письма Тургенева прошли через руки нескольких лиц, под редакцией старого и опытного литератора В. П. Гаевского,-- и тут проскользнуло несколько писем..., которых Тургенев, конечно, не разрешил бы печатать, и много других, где он делает резюме, а иногда и неоправданные отзывы о людях или сочинениях". Сочувственно откликаясь на завещание Гончарова не печатать его писем после его смерти, Н. С. Лесков писал: "Если деликатность Гончарова некоторые называют "крайностию", то пусть говорящие таким образом вспомнят только, что за суета была поднята распубликованием писем Тургенева и Крамского! Как трясли их кости, когда оставшиеся на земле знакомцы этих покойников с азартом пережившего сверстника стали трясти свои "портфели" и вытащили из своих ящиков тургеневские письма и, наконец, предали их тиснению для разбора: кого, чем и для чего заденут и как оскорбят и опечалят". "Пусть и случай, до которого касалось письмо, уже минул,-- оговаривался Лесков далее,-- или пусть даже ниже выяснилось все в обратном смысле и последующее совсем изменило отношение автора письма к тому, кому оно было написано... Все равно: Ату его!.. Валяй! Печатай! Жестокие нравы!" {<Лесков Н. С.> Замогильная почта Гончарова.-- Петербургская газета, 1891, No 341 (без подписи); см. также: Лесков Н. С. Собр. соч. М., 1958. Т. XI, с. 215.}.

О Тургеневе и его письмах шла речь и во многих других откликах на статью Гончарова. Д. Я. Колбасин - один из старых адресатов Тургенева - написал статью, в которой не только высказывал свое искреннее сочувствие к статье Гончарова и осужденному в ней обычаю, по словам Гончарова, "предавать публичному оглашению частные интимные письма, писанные одним лицом к другому - и только для одного этого лица", но и упомянул о своей переписке с Тургеневым: "У меня сохраняется много писем Ивана Сергеевича, но я никогда не решусь обнародовать их, без строгого выбора писем, имеющих общественный интерес, и писем чисто интимных, в которых Тургенев под минутным впечатлением, а иногда и для красного словца, был несправедлив к заметным литературным деятелям и наверно пришел бы в ужас, если бы эти мимолетные суждения были обнародованы на позорище света" {М. М. Стасюлевич и его современники, т. III, с. 665. Любопытно, что Д. Я. Колбасин вспоминал далее о тех письмах к нему Тургенева, которые увидели свет в "Первом собрании писем", но по-своему объяснил их появление в печати и ни словом не обмолвился о продаже их Г. О. Гинцбургу: "Покойный брат мой (писатель) Елисей Яковлевич Колбасин, без ведома моего, будучи уже лишен зрения, по ошибке напечатал 8 писем, адресованных Тургеневым мне, замешавшихся в его переписку. Если я соберусь когда-нибудь написать воспоминания об отношениях моих к Тургеневу и другим писателям, то будьте уверены, что ограничусь только строгими выдержками из писем, имеющих литературный интерес... Подлинные же письма Ив. С. Тургенева, и то с выбором, я завещаю Одесской Публичной библиотеке" (там же, с. 666).}.

Приведенные данные достаточно явственно свидетельствуют о том, при каких обстоятельствах и в каких условиях начиналось собирание и издание писем Тургенева. Этот начальный период собирательских и издательских усилий охватывает приблизительно первое десятилетие со дня его смерти. Лишь после этого времени к дальнейшим публикациям его писем стало устанавливаться более спокойное и здравое отношение. Уходили из жизни друзья и сверстники Тургенева, особенно болезненно и тревожно воспринимавшие загробный голос писателя, звучавший в его письмах, впервые появлявшихся в печати, и судивший их самих и их время; прежние споры отходили в прошлое и допускали более трезвые оценки событий давних лет, житейских отношений, былых распрей, преданных забвению; письма, в которых все это было запечатлено с яркостью подлинной реальности, постепенно приобретали значение исторических документов, свидетельств, тем более ценных, чем меньше изменений допущено в них издателями. Правда, и в то время находилось немало людей, понимавших истинную цену эпистолярным материалам и постоянно тревожившихся за их судьбу; это были по преимуществу историки и историки литературы, постоянно имевшие дело с рукописями и отдававшие себе полный отчет в том, какое неожиданное значение в руках умелого ученого может получать порой самая незначительная на первый взгляд автографическая записка. Такой был, например, Ф. И. Буслаев, который в поздние годы жизни "отвернулся от Гончарова", прочтя его статью "Нарушение воли". "Он находил безобразно-возмутительной мысль, что может быть скрыто что-либо из жизни писателя или вообще известного человека - от народа, от критики",-- пишет о Буслаеве близко знавший его В. А. Лебедев {Лебедев В. А. Из жизни Ф. И. Буслаева.-- Русская старина, 1908, февраль, с. 299.}. Большую статью в защиту изданий мемуаров и переписки тогда же напечатал А. Н. Пыпин, утверждавший, что этот материал "бывает нередко исполнен первостепенного интереса". По его мнению, и в воспоминаниях и в переписке людей различного литературного положения "мы можем следить один господствующий исторический вопрос - о тех путях, какими шло литературное развитие. В этих материалах, в случайных письмах, заметках, писанных для себя, интимных рассказах,-- перед нами является то, что вовсе не высказывалось в свое время в печати, а только думалось и чувствовалось; писатель или вообще образованный человек передает здесь нередко сполна ту мысль, которую он должен был или затемнять до неузнаваемости или совершенно умалчивать. Нередко, читая также эти письма, мы бываем поражены их истиной, которая в свое время должна была скрываться; читая о тех стеснениях, какие некогда испытывала литература, мы удивляемся излишеству недоверия, какому они подвергались, ничтожности поводов, поднимавших некогда целые бури, весьма не безопасные для тех, над кем они разражались" {В-н. <Пыпин А. Н.> Литературные воспоминания и переписка.-- Вестник Европы, 1890, кн. 10, с. 716--759.}. Это был трезвый голос подлинного историка, звучавший еще в пору горячих споров о праве потомков заглянуть в рабочий кабинет писателя и о необходимости знать всех тех лиц, без исключения, с какими он находился в устном или письменном общении в различные периоды жизни. Неудивительно поэтому, что именно А. Н. Пыпину обязаны мы сохранением множества ценных писем Тургенева, в частности к Некрасову, и что именно он начал публикацию многих из них, когда представилась возможность.

Вообще в этот период, несмотря на затруднения всякого рода, публикация писем Тургенева, в том или ином виде, продолжалась непрерывно. Большие отрывки из писем вводились в книги воспоминаний, их печатали отдельными сериями - по его адресатам, по месту хранения, по разнообразным поводам, хотя порой еще с традиционными оговорками {Так, например, Л. Н. Майков (в предисловии к изданным им письмам Тургенева к Анненкову) высказывал такое мнение о литературном значении писем Тургенева, которое хотя и казалось привычным, но уже не могло остаться без возражений. Л. Н. Майков обращал внимание на то, что "переписка Тургенева была очень значительна; он имел обычай не оставлять без ответа все получаемые им письма, от кого бы они пи приходили", и заключал отсюда, что Тургенев "не обладал эпистолярным талантом или, по крайней мере, нисколько не заботился придавать своим письмам хотя некоторую литературную форму. Он писал их наскоро, словно по необходимости, и потому немалая их доля - как видно из сборника, изданного в 1884 г.,-- представляет лишь ограниченный интерес" (Русское обозрение, 1894, январь, с. 6). Впоследствии это суждение неоднократно вызывало энергичные возражения (см.: Гревс И. М. История одной любви. И. С. Тургенев и П. Виардо. М., 1927, с. 16-17).}; не менее традиционными были также все еще иногда вызывавшиеся ими протесты заинтересованных лиц. Следуя принципам Анненкова, переписку свою с Тургеневым издал и объяснил А. А. Фет, включивший текст самих писем в книгу своих воспоминаний {Фет А. А. Мои воспоминания. М., 1890; "Отрывки из писем И. С. Тургенева к А. А. Фету" (восполняющие некоторые пропуски или искажения) напечатаны в книге: Северные цветы на 1902 год. М., 1902, с. 180--190; Н. Л. Бродский, сличив письма Тургенева, как они даны в издании Фета, с автографами, пришел к заключению, что они напечатаны "в изувеченном виде" и что "пользоваться эпистолярным наследием Тургенева в редакции Фета невозможно" (Бродский Н. Л. Фет - редактор Тургенева.-- Звенья, М.; Л., 1933. Т. II, с. 469--479). Публикуя их, Фет не только допустил множество ошибок, пропусков и т. д., но и сознательно и упорно придавал им "специфическую окраску". Характеризуя "обработку", которой подвергал письма Тургенева П. В. Анненков, Л. Н. Майков приводил аналогичные примеры, с тем, однако, различием, что оправдывал Анненкова: "Очень понятно, что сам Анненков принужден был ограничиться лишь извлечениями из писем; в его обработке исключены из них не только разные частности и кое-какие резкие выражения, обычные, впрочем, в откровенной дружен кой переписке, но и все то, что И в. Серг. говорил в ней своему корреспонденту о нем самом". Однако "в настоящее время,-- прибавлял Майков,-- уже не представляется надобности в подобных сокращениях: ныне издаваемые письма Тургенева, написанные за четверть века перед тем, могут явиться в печати почти без всяких пропусков, как важный биографический и историко-литературный материал" (Русское обозрение, 1894, январь, с. 6).}; аналогичным образом поступил В. В. Стасов. Публикуя свою статью "Двадцать писем Тургенева и мое знакомство с ним", он предварял ее следующими соображениями: "Приступая к печатанию писем Тургенева, сколько у меня их уцелело, я вначале думал ограничиться, со своей стороны, лишь несколькими небольшими примечаниями, но потом убедился, что мне необходимо войти в некоторые подробности, иначе будет непонятно, почему в продолжении целых 15 лет мы были с ним, и при личных свиданиях, и в переписке - в сношениях самых дружеских, но вместе и в постоянном антагонизме" {Северный вестник, 1888, No 10, с. 145.}. H. В. Щербань, в свою очередь, публикуя письма Тургенева в большой статье "Тридцать два письма И. С. Тургенева и воспоминания о нем", снабдил их обильными комментариями {Русский вестник, 1890, кн. 7, с. 3--28; кн. 8, с. 3--26.}. В 1892 г. в Женеве с объяснительными примечаниями М. П. Драгоманова,-- встречавшегося с Тургеневым и хорошо знавшего многие обстоятельства его жизни,-- впервые опубликованы были письма Тургенева к Герцену; в последующие годы (1893--1864) Публичная библиотека в Петербурге напечатала 33 письма Тургенева к А. А. Краевскому; в журналах увидели свет письма Тургенева к Аксаковым и Аксаковых к Тургеневу; Л. Н. Майков приступил к обнародованию писем Тургенева к Анненкову и т. д. {Десятилетие спустя после смерти Тургенева все еще продолжались споры о праве потомков на знакомство с подробностями частной жизни писателей. Откликом на эти споры явилась статья А. М. Горького, без подписи, в "Самарской газете" (1895, No 81) под заглавием "Как ссорятся великие люди". Поводом для нее послужили новые материалы о ссоре Тургенева с Л. Н. Толстым (в изложении И. Иванова). Горький считал, что у нас "роются пошло и ехидно в жизни писателя", что публике нравится "это переворачивание трупов людей, память о которых, как о много потрудившихся для нее, должна быть свята и дорога ей", и восклицал) "Бедные русские крупные люди! Жалкая русская публика!"! В. Г. Короленко, однако, не согласился с Горьким и писал ему 23 апреля 1895 г., что "жизнь общественного деятеля всегда будет на виду" (Короленко В. Г. Избранные письма. М., 1936. Т. III, с. 92--95; здесь полностью воспроизведена и статья А. М. Горького).} Одновременно началась также довольно интенсивная публикация писем Тургенева в заграничной печати. Необходимо отметить, что еще в 1886 г. в Лейпциге появился немецкий перевод "Первого собрания писем" Тургенева, сделанный Г. Руэ (с некоторыми сокращениями) {Turgeniew I. S. Briefe, Erste Sammlung (1840--1883). Aus dem russisclien ubersetzt und mit biograptnscher Einleitung und Anmerkungen verseheu von Dr. Heinrich Rune. Leipzig, 1886.}; книга эта обратила на себя внимание и надолго сделалась для западноевропейских критиков источником цитат и разнообразных суждений о Тургеневе как о писателе и человеке; с этого же немецкого издания письма Тургенева переводились и на другие языки {См. рецензию на письма Тургенева в переводе Г. Руэ: Harnack О. Zeitschrift fur vergleichende Litteraturgeschichte. 1886, N. F. Bd, III, S. 167-169; см. также: Sсhоlz A. Iwan Turgeniew in seinen Briefen.-- Die Grenzboten. Begrundet voii iulian Schmidt und Gustav Freytag. 1885, S. 346, 464; Кatcher L. Turgenev in his letters.-- Universel Review, 1890, vol. VIII, p. 577--596. В книге Ф. Томсен приведено много писем Тургенева в датском переводе, сделанном с немецкого перевода Г. Руэ (Thomsen Frede. Ivan Turgeniew og Pauline Viardot. Ein Tidsbillede, Kobenhavn, 1915).}. Переводились также и более поздние издания писем Тургенева к разным лицам, появившиеся на русском языке {K. Kawelins und I. Turgenjews social-politischer Briefwech-sel mit A. I. Herzen. Mit Beilagen und Erlauterungen, hrsg. von Prof. M. Dragomanow. Autorisierte Ubersetzung aus dem russischen von Dr. Boris Minzes. (Bibliothek russischer Denkwurdigkeiten, hrsg. von T. Schiemann, Bd. IV). Stuttgart, 1894.}; не обошлось при этом и без забавных недоразумений {Так, например, в журнале "Литературное обозрение" (1899, No 12, с. 525--526), в заметке "Письма Тургенева" были сообщены (приведенные уже и ранее в "Одесских новостях") "извлечения из серии неизданных писем И. С. Тургенева к друзьям", появившихся в американском журнале "Atlantic Monthly"; однако при ближайшем рассмотрении эти "неизданные письма" оказались попросту выдержками из писем Тургенева к В. В. Стасову, опубликованных в "Северном вестнике" (1888, No 10); в "Литературном обозрении" они сообщены в обратном переводе с английского.}.

С конца XIX столетия в заграничной печати также все чаще стали появляться письма Тургенева, извлеченные из архивов западноевропейских писателей. Однако, как и в России, первоначально все эти публикации в писательских кругах встречали двойственное отношение: любопытства, умеренного опасениями, далеко не бескорыстной заинтересованности или показного равнодушия. Первые попытки очертить круг личных отношений Тургенева к французским литераторам наталкивались на значительнее препятствия, так как многочисленные письма его и к нему, о существовании которых сообщалось уже и ранее, оставались еще не опубликованными. Когда в середине 90-х годов французско-русский литератор И. Д. Гальперин-Каминский {И. Д. Гальперин-Каминский (1858--1936), родом из Киевской губернии, закончил свое образование во Франции. В 1890 г. он принял французское гражданство и посвятил себя журнальной и публицистической деятельности. На рубеже XIX--XX вв. он пользовался некоторой известностью как критик и плодовитый переводчик русских писателей (в том числе Тургенева и Л. Толстого) на французский язык и французских (Золя, Доде и др.) - на русский, имея довольно широкие связи как во французских, так и в русских литературных кругах.} предпринял энергичные поиски этих писем во Франции, он с сожалением должен был сообщить, что многие из них оказались для него недоступными, другие, по-видимому, были утрачены или остались неразысканными. Выяснилось, например, что безвозвратно погибли письма Тургенева к Н. Мериме: они сгорели в 1871 г. вместо с другими бумагами писателя при пожаре дома на Rue de Lille в Париже, где находилась квартира Мериме {Halperine-Kaminsky E. Ivan Tourgueneff d'apres sa correspondance avec ses amis francais. Paris, 1901, p. 16. Последующие поиски этих писем Тургенева подтвердили их утрату (Клеман М. К. И. С. Тургенев и Проспер Мериме.-- Литературное наследство, т. 31-32, 1937, с. 708); лишь опубликованные впоследствии 86 ответных писем Мериме к Тургеневу позволили, до известной степени, составить себе представление об их переписке и о характере их отношений друг к другу (см.: Parturier Maurice. Une amitie litteraire. Prosper Merimee et Ivan Tourguenev. Paris, 1952).}. Не могли быть им отысканы и долгое время считались пропавшими письма Тургенева к В. Гюго {Впоследствии были найдены три письма Тургенева к В. Гюго (Stremooukhoff D. Lettres de Tourgenev a Victor Hugo.-- Revue des etudes slaves, 1951, t. XXVII, p. 241--245).}. Доступ же к ряду писем Тургенева, оригиналы которых хранились в частных руках, оказался тогда для Гальперина-Каминского, по разным причинам, и вовсе закрытым. Иные из адресатов этих писем, еще находившиеся в живых, или их наследники не склонны были делать принадлежавшие им документы достоянием читателей, считая публикацию их несвоевременной, даже вовсе излишней; непосредственными же поводами для отказа предоставить их для печати, по-видимому, служили плохо или превратно истолкованные взаимоотношения Тургенева с теми французскими писателями, которых он относил к числу своих друзей. Так, например, И. Гальперину-Каминскому не удалось получить копий с писем Тургенева к Ж. Симону, А. Доде, Э. Гонкуру,-- к последним двум, несомненно, из-за той громкой истории, которая возникла в конце 80-х годов вокруг "Воспоминаний о Тургеневе" И. Я. Павловского: в этой книге, пристрастной и недостоверной, приведены крайне неодобрительные отзывы о Доде и Гонкуре, якобы высказанные Тургеневым в устной беседе {Pavlovsky Isaac. Souvenirs sur Tourgueneff. Paris, 1887, p. 73.}. По разным мотивам письма Тургенева не предоставили для издания также многие другие лица. "Переписка Тургенева с Эмилем Ожье, одним из его близких друзей, по всей вероятности, останется навсегда неизвестной. Несмотря на свои поиски, Поль Дерулед не нашел никаких ее следов,-- писал Гальперин-Каминский.-- Г-же Э. Абу также мало посчастливилось с письмами к автору "Романа доброго малого". Письма к Максиму Дю-Кану, если только они существуют, могут увидеть свет лишь в 1910 г. одновременно с другими оставленными им литературными документами. Г-жа Адан желает сохранить письма Тургенева, чтобы отвести им место в своих мемуарах". Это был довольно неутешительный итог, в особенности если принять во внимание, что Гальперин-Каминский перечислил здесь далеко не всех лиц, к которым он обращался в поисках писем Тургенева. Некоторые из писем к названным им адресатам впоследствии были опубликованы, другие неизвестны и поныне. Тем не менее коллекция писем Тургенева к его "французским друзьям", собранная Гальпериным-Каминским, все же оказалась довольно значительной. Он начал их публикацию в журнале "Cosmopolis" (1896--1897) и в других периодических изданиях, а в 1901 г. выпустил их в Париже отдельной книгой {Halperine-Кaminsky E. Ivan Tourgueneff d'apres sa correspondance avec ses amis francais. Paris, 1901.}; еще ранее, по французским журнальным публикациям, они перепечатывались и в русских изданиях, в переводах, и объединены были в книге в 1900 г. {Письма И. С. Тургенева к Полине Виардо и его французским друзьям, изданные Гальпериным-Камирским. М., 1900. Существует и английский перевод этих писем Тургенева: Tourgueneff and his French Circle, ed. by Ely Halperine-Kamjnsky, tr. by Ethel M. Arnold. London, 1898.} В это первое собрание французских писем Тургенева вошли его письма к Сент-Беву, Т. Готье, Г. Флоберу, Ж. Санд, А. Тома, Э. Золя, Ги де Мопассану, Ж. Кларти, А. Терье, Л. Депре, Дюран-Гревиллю и др. Это собрание во всяком случае уже раскрывало довольно широкую картину многих связей Тургенева с французскими писателями, издателями, музыкантами, артистами и т. д. и намечало пути дальнейших разысканий писем, оставленных им во Франции.

Среди писем, опубликованных Гальпериным-Каминским, может быть наибольшее любопытство читателей привлекли к себе письма Тургенева к П. Виардо, тем более, что появлению их в печати предшествовала довольно громкая история, обошедшая столбцы многих периодических изданий, П. Виардо была еще жива (она умерла 5(18) мая 1910 г.), в 1897 г. до нее дошли слухи о том, что какая-то часть ее переписки с Тургеневым готовится к печати, Она испытала немало волнений, так как всегда упорно противилась этому и не выполнила ни одного из своих обещаний, неоднократно дававшихся ею с 1884 г.,-- предоставить "несколько" писем Тургенева для издания. На этот раз П. Виардо решилась протестовать публично и через своего поверенного В. Герарда опубликовала следующее заявление: "Значительное количество писем, адресованных мне И. С. Тургеневым, были у меня похищены, где, когда и кем, я того определить не могу. Лицо, во владении которого они ныне находятся и которое утверждает, будто оно приобрело их при какой-то распродаже, уведомило меня, что оно намеревается предать их гласности. Лицо это скрывает от меня свое имя, но, по-видимому, оно живет в Орловской губернии. Я поручила ответить этому лицу, что я воспротивлюсь всеми законными средствами опубликованию этих писем. Лучшее средство, которое находится в моем распоряжении, чтобы препятствовать такому нарушению моих прав собственности на эти письма,-- есть обращение ко всей русской прессе с оповещением о краже, жертвой которой я сделалась, и с предупреждением против могущего появиться предложения отдать эти письма в печать,-- предложения, которое никто не мог бы принять, не предвидя моего права преследовать его за это" и т. д. {Исторический вестник, 1898, No 1, с. 415--416.} Подробности этой довольно темной истории доныне остаются недостаточно проясненными. Однако Гальперин-Каминский, приступив в следующем году к публикации части этих писем в "Revue Hebdomadaire", уже с разрешения П. Виардо, рассказал, что будто бы эта связка писем Тургенева была "забыта" или "потеряна" ею в Баден-Бадене, при отъезде оттуда во время франко-прусской войны, что этот пакет был найден неким "просвещенным соотечественником и почитателем Тургенева" среди малозначимых бумаг, в ящике, купленном им у берлинского букиниста, а этот последний, кажется, приобрел его "у вдовы французского врача" {Вестник Европы, 1900, кн. 9, с. 375--376.}. Во всяком случае, "после двухлетних переговоров" П. Виардо разрешила, наконец, обнародование части этих писем, после самого тщательного их просмотра.

Редакторская работа П. Виардо над письмами Тургенева оказалась довольно значительной. Она исключила не только некоторые места, но "даже целые письма, испещренные порой меткими, но отнюдь не злыми замечаниями, направленными против известных лиц, или даже касающихся подробностей частного характера" {Там же, с. 376.}. Эти письма печатались в иностранной и русской прессе в точение нескольких лет ("Revue Hebdomadaire", 1898--1899; "Revue Bleue", 1906), a в 1907 г. они были объединены в особой книге {Ivan Tourgueneff. Lettres a Madame Viardot, publiees et annotees par E. Halperine-Kaminsky. Paris, 1907.}. Это издание перепечатывалось шесть раз.

История публикации писем Тургенева к его "французским друзьям" весьма характерна: отклики, которые эти книги вызвали во Франции, во многом напоминали, с кое-какими местными отличиями, полемические статьи, появлявшиеся в русской печати второй половины 80-х годов по поводу первого русского собрания его писем. К концу века во Франции, как и в России, еще были живы многие современники и корреспонденты Тургенева. Иные из них, как мы видели, прямо противодействовали обнародованию его писем, опасаясь, по-видимому, что эти эпистолярные документы смогут возобновить старые литературные сплетни и пересуды, оживить полузабытую полемику, нанести ущерб установившимся литературным репутациям: все хорошо знали, что Тургенев близко стоял к виднейшим французским писателям своего времени, был широко посвящен в закулисную сторону тогдашней литературной жизни и достаточно откровенен в письменных беседах со своими приятелями. Некоторые французские критики, отзываясь о книге, изданной И. Д. Гальпериным-Каминским, полагали, что он преждевременно предавал гласности такие факты, события, эпизоды из истории литературной жизни, которые не стали еще достоянием истории и допускали нежелательные кривотолки. Другие, напротив, полагали - аналогия с мнением русских рецензентов "Первого собрания писем" Тургенева наблюдалась и здесь,-- что известная часть его французских писем, обнародованных Гальпериным-Каминским, имеет малое значение по своему содержанию, что эти письма потеряли свою злободневность и не имеют большого интереса для читателей, недостаточно посвященных в суть тех житейских дел и отношений, о которых в письмах идет речь. "Меня упрекали за то, что я ничего не выбросил из этой корреспонденции, включая в нее даже записки в несколько строчек, с первого взгляда не имеющие значения,-- вспоминает Гальперин-Каминский.-- Меня, однако, наоборот, единственно заботит то, что на свой страх я пожертвовал некоторыми из этих записок. Помню письмо, полученное мною от одного очень известного русского писателя, где он умоляет меня ничего не пропускать. "Все драгоценно,-- писал он,-- все, что хоть сколько-нибудь ближе знакомит нас с этим великим человеком. В самом деле, одна строка, одно слово, не представляя непосредственного интереса, могут установить какой-нибудь факт, с точностью определить число. Даже самое количество писем, которыми обменялись между собою корреспонденты, свидетельствует уже о степени близости между лицами, их писавшими, таким образом, мы видим, например, что больше всего Тургенев писал Флоберу и Золя. Итак, следует принять во внимание не собственное значение такой-то записки или письма, а совокупность этих литературных документов".

К этим безусловно справедливым замечаниям Гальперин-Каминский прибавил также соображения, высказанные бельгийским критиком его книги: "Между различными статьями, вызванными этой перепиской, я нашел в одной из брюссельских газет остроумные замечания по поводу писем Тургенева к Золя, из которых некоторые показались небезынтересными. Бельгийский журналист начинает с того, что эти письма, написанные на скорую руку, спросонья, беспорядочным слогом, с фамильярной простотой,-- в сущности, но письма, а скорее записки, отличающиеся лаконизмом телеграмм". И все же он признает, что такие письма для нас драгоценны своими откровениями, пояснениями и даже поправками, которые они вносят,-- ведь зависть особенно любит искажать великие имена. Уже из-за одного этого обнародование их законно, и суровые и высокомерные цензоры, говорящие о вредном любопытстве, здесь неуместны. И для автора, и для читателя одинаково важно, чтобы гений был освещен возможно ярче" {Северный вестник, 1898, No 3, с. 88.}.

Несколько позже началась и также шла довольно интенсивно публикация его писем к различным корреспондентам в Германии, Англии и других странах.

Тот же И. Д. Гальперин-Каминский сделал попытку разыскать письма Тургенева к его "немецким друзьям". Сам он считал, что "после многолетних поисков, неоднократных поездок в Берлин, Мюнхен, Висбаден, Страсбург и продолжительной переписки с германскими корреспондентами" ему "удалось собрать если не всю, то наиболее значительную и интересную часть писем, которую он писал им". Однако он ошибался; ему не только не удалось обнаружить наиболее интересные части этой переписки, но с этими письмами в Германии повторилась приблизительно та же история, что и во Франции. Публикация найденных им писем началась в "Revue Bleue" с февральской книжки 1909 г.; русские переводы тотчас же помещались в "Вестнике Европы" {Halperine-Kaminsky E. Lettres de Tourgueneff a ses amis de l'Allemagne.-- Revue Bleue, 1909, 6 fevrier, p. 161--166; 13 fevrier, p. 194--202; 20 fevrier, p. 225--231; 27 levrier, p. 257--263; 6 mars, p. 294--298; Письма Тургенева к его немецким друзьям.-- Вестник Европы, 1909, кн. 3, 4, 5, 6.}. В предисловии Гальперин-Каминский приводит длинный список лиц, с которыми Тургенев состоял в переписке, по свидетельству его старейшего немецкого приятеля Л. Пича; но указывает тут же, что попытки получить письма Тургенева к ним далеко не всегда увенчивались успехом {"Письма Тургенева сохранились только у Л. Пича, Ю. Шмидта, Роденберга, Фридлендера, Ауэрбаха и Цабеля, которые сами или их наследники <...> любезно предоставили в мое распоряжение. Единичное исключение составляет Рейнгольд Линдау, немецкий генеральный консул в Константинополе, отказавшийся мне сообщить имеющиеся у него письма Тургенева, ввиду "невозможности их обнародования"",-- сообщает Гальперин-Каминский (Вестник Европы, 1909, кн. 3, с. 253). Нет никакого сомнения, что имеется в виду не Рейнгольд, а Рудольф Линдау (1829--1910), писатель и дипломат; в юности он жил во Франции и сотрудничал в "Revue des Deux Mondes" и в "Journal des Debats", много путешествовал, состоя при немецких посольствах в разных странах, в том числе и в Париже (1872--1878); в его беллетристических произведениях немецкая критика усматривает отчетливые следы воздействия на него Тургенева. Два письма к нему Тургенева впоследствии были опубликованы, см.: Iоnas G. Turgenevs Briefe an Paul und Rudolf Lindau (1874--1882).-- I. S. Turgenev und Deutschland. Materialien und Untersuchungen. Berlin, 1965. Bd. I, S. 108-- 145.}. "Казалось бы, что особенное значение должны были иметь письма, адресованные к знаменитым романистам,-- Ауэрбаху, Гейзе, Шпильгагену и Фрейтагу", но результат обращения к тем лицам, во владении которых должны были находиться эти письма, был довольно незначительным. Сын Ауэрбаха нашел в бумагах отца только пять писем Тургенева, из которых годным для печати признано было одно, остальные же представляли собой незначительные записки. "Пауль Гейзе, который в начале 50-х годов посвятил восторженную статью ^Запискам охотника", помнит, что он одно время переписывался с русским собратом, но, по его мнению, самый факт исчезновения переписки говорит о ее незначительности, иначе она сохранилась бы у него". Тем не менее впоследствии отыскались и были опубликованы 11 писем Тургенева к П. Гейзе (1862--1882); все эти письма очень содержательны и имеют немаловажное значение для характеристики творчества обоих корреспондентов {Petzet Eriсh. Paul Heyse und Iwan Turgeniew. Westermann's Monatshefte, 1924, april, S. 185--195; Орловский С. <Шиль С. Н.> И. С. Тургенев в переписке с П. Гейзе.-- Печать и революция, 1925, кн. 7, с. 96-111.}.

Ф. Шпильгаген "сразу же заявил о маловажности тех немногочисленных записок, которые он в разное время получил от Тургенева и не счел нужным сохранять". Гальперин-Каминский приводит также письмо, полученное им от вдовы Г. Фрейтага: "Я с радостью сообщила бы Вам письма Тургенева к моему мужу. К несчастью, я ничего по нашла в бумагах его. Он, должно быть, уничтожил их, как уничтожил множество других писем. Между обоими покойными писателями существовали несомненно дружеские отношения, так как Тургенев посылал моему мужу свои сочинения с любезными надписями; с другой стороны, мне известно, какое искреннее уважение и симпатию мой муж питал к Тургеневу" {Вестник Европы, 1909, кн. 3, с. 254.}.

Правда, это были лишь первые собирательские попытки, которые и здесь, как и везде, наталкивались порою на самые неожиданные препятствия и редко исключали необходимость дальнейших усилий. Позднее найдено было множество новых и очень важных писем Тургенева к его немецким корреспондентам в Германии, Австрии и других странах. Таковы, например, не только письма его к Т. Шторму, к австрийской писательнице Марии фон Эбнер-Эшенбах, М. Гартману, многим другим его критикам и переводчикам и даже к Л. Пичу (случайно отколовшиеся от той большой их коллекции, которую в 1923 г. издал отдельной книгой Альфред Дорен) {Storm Gertrud. Theodor Storm und J. Turgeneff. Vergilbte Blatter aus der grauen Stadt. Regensburg und Leipzig, 1922, S. 93--103; Turgeneff und Theodor Storm.-- Ostdeutsche Monatshefte, 1923, Januar, No 10, S. 463--469; Geserick I. Maria von Ebner-Eschenbach und J. Turgenev.-- Zeitschrift fur Slawistik, 1958, Bd. 3, H. 1, S. 43--64; Rammelmeyer A. Zwei Briefe I. S. Turgenews an Ludwig Pietsch.-- Festschrift fur D. Cyzevskyi zum 60 Geb. Berlin, 1954, S. 250--256, и др.}.

Позже других начали появляться в печати письма Тургенева к английским и американским корреспондентам, круг которых также оказался довольно широким (В. Рольстон, С. Джерролд, Г. Э. Чайлд, Дж. Элиот, Дж. Льюис, Т. Карлейль, Э. Госсе и многие другие). Хуже других нам известны письма Тургенева к писателям Испании и Италии, но некоторые из них еще могут быть обнаружены. Так, например, видный испанский романист Перес Гальдос говорил И. Я. Павловскому в Мадриде, вскоре после смерти Тургенева: "Я знаю все его сочинения и люблю как друга, хотя лично никогда не знал. Он писал мне два раза, и я храню его письма как святыню" {Яковлев И. (Павловский И. Я.> Очерки современной (Испании, 1884--1885. СПб., 1889, с. 172.}. Письмо Тургенева к итальянскому критику Д. Чамполи (от 10 апреля 1881 г.) известно лишь в отрывке, напечатанном еще при жизни Тургенева {В газете "Fanfulla delia Domenica", 1881, No 18, 1 Maggio, p. 1--2 (перепечатано в кн.: Giampoli D. Studi letterari, Catania, 1891) Чамполи писал, что, когда он обратился к Тургеневу с просьбой сообщить о себе биографические сведения, русский писатель ответил ему письмом, в котором была такая фраза: "Ma vie n'offre rien de saillant et ne saurait interesser les lecteurs etrangers". Эти слова Тургенева воспроизведены были и в русской печати и впоследствии неоднократно цитировались (см.: Рускин Л. Иностранная летопись.-- Новости и биржевая газета, 1883, No 164, 14(25) сентября; Мандельштам И. Несколько слов об И. С. Тургеневе,-- В кн.: Жемчужины Тургеневской поэзии и прозы. СПб., 1883, с. XXII).}.

К началу XX в. в русской и заграничной печати появились уже многие сотни писем Тургенева. Но пользование ими было крайне затруднено, так как они рассеяны были в самых разнообразных книгах, альманахах, сборниках и газетах, далеко не всегда находимых даже во всех крупных библиотеках. Так как за "Первым собранием" писем Тургенева 1884 г. "второго" не последовало, а раздробление его эпистолярного наследия продолжалось, то уже в то время возникала мысль об объединении всех писем Тургенева, уже изданных, но распыленных и затерявшихся, в каком-нибудь одном сводном издании. В 1901 г. "Литературный вестник" так определял эту задачу: "Обширная переписка Тургенева далеко не вполне известна русской читающей публике, в особенности потому, что целый ряд писем появился в разных сборниках и мало распространенных провинциальных изданиях. Желательно поэтому, чтобы в новое издание писем знаменитого романиста вошло все, что когда-либо было опубликовано в печати" {Литературный вестник. 1901, т. I, кн. 1, с. 23.}. Этот призыв, однако, остался без ответа и еще долгое время не мог найти исполнителей, в частности потому, что новые находки следовали одна за другой с не меньшей быстротой, чем в предшествующие десятилетия. Задача объединения всех этих публикаций в одном сборнике или даже в целой серии их становилась все более сложной и трудной для осуществления. С другой стороны, менялись уже и самые принципы публикации писем, исключавшие возможность механической перепечатки ранее изданных, так как несоответствие их подлинникам становилось все более очевидным. Разноречивые толки, сопровождавшие выход в свет "Первого собрания", теперь были уже невозможны, поскольку письма воспринимались в эти годы, прежде всего, как документы литературного прошлого; правда, отдельные серии писем Тургенева, появлявшиеся в первой четверти нашего столетия, не раз составляли довольно крупные события литературной и научной жизни, по сомнения, какие они возбуждали, и споры вокруг них уже мало походили на те, которые были отражены в русской печати середины 80-х годов.

Опубликованный в 1900 г. законопроект об авторском праве на литературные, музыкальные и художественные произведения включал в себя, между прочим, особую статью (ї 13), Но которой предполагалось запретить издание писем писателя "в течение 50 лет после смерти последнего из корреспондентов", если на то не будет дано согласие его наследниками. В печати началось широкое обсуждение как этого законопроекта в целом, так и в особенности этой его статьи. Русское библиологическое общество посвятило особое заседание обсуждению законопроекта и опубликовало следующий результат прений, возникших по этому поводу: "Если бы такая статья введена была в закон ранее, то мы до сего времени не имели бы писем И. С. Тургенева, А. К. Толстого, Н. В. Гоголя и многих других писателей и таким образом лишены были возможности, в течение очень долгого времени, составить себе правильное понятие о виднейших представителях нашей литературы. С другой стороны, мы видим, что издание писем А. С. Пушкина, И. С. Тургенева и других, состоявшееся вскоре после смерти означенных писателей, не имело никаких печальных последствий ни для доброго имени самих писателей, ни для их корреспондентов". Допуская, однако, возможность таких случаев, когда "опубликование писем в целом их виде, особенно писем, заключающих в себе некоторые интимные подробности, могло бы быть нежелательно для наследников корреспондентов", Русское библиологическое общество полагало, что наследникам следует предоставить известные нрава, но, "во-первых, в течение не более 25 лет со дня смерти последнего из двух корреспондентов, и во-вторых, с тем, чтобы наследникам предоставлено было право не разрешать или запрещать издание всех писем вообще, их право цензуры, в силу которого они могли бы не допускать к печати отдельные письма или же отдельные места в том или ином письмо, как поступила, например, в последнее время г-жа Виардо Гарсия при опубликовании писем к ней И. С. Тургенева" {"Известия о деятельности Русского библиологического общества в 1901 году" (в приложении к "Литературному вестнику", 1901, т. I, кн. 3, с особой пагинацией), с. 41.}.

В этом любопытном документе невольно обращают на себя внимание неоднократные ссылки на письма Тургенева и на историю их опубликования как на примеры типические в своем роде, в особенности допускающие обобщения принципиального характера. В самом деле, именно переписка Тургенева; может быть в большей степени, чем переписка других русских писателей, давала особые основания для постановки общих проблем литературно-общественного и юридического характера - о правах наследников на распоряжение ею, о желательных принципах издания писем, об ответственности тех или иных лиц за вносимые в них изменения или неприкосновенность публикуемого текста и т. д. Именно переписка Тургенева, в том виде как она публиковалась в русской печати, наряду с общими вопросами правового и этического порядка, возбуждала также многие специфические вопросы, не возникавшие при обнародовании писем других русских писателей. Огромное количество писем Тургенева осталось за рубежом, и они постепенно появлялись в заграничных изданиях. Простая перепечатка этих писем в русских переводах создавала уже некоторые юридические затруднения (с точки зрения правил действовавших в то время литературных конвенций), но имела также и чисто литературный аспект: большинство переводов писем Тургенева, печатавшихся в русских журналах и газетах, выполнено было не только ремесленно, но и неряшливо, порою с грубыми искажениями, бессмыслицами, опечатками; поэтому они лишь в силу крайней необходимости могли быть привлекаемы биографами Тургенева к истолкованию его личности и творческой деятельности. С другой стороны, иностранные письма Тургенева для своего понимания требовали особых пояснений и справок, которых ни переводчики этих писем, ни зачастую даже исследователи Тургенева не могли сообщить своим читателям либо из-за недостаточной разработанности его биографии зарубежного периода, либо по неосведомленности в обстоятельствах и подробностях литературной жизни Западной Европы в третьей четверти XIX столетия. Все это приводило к тому, что многие тексты зарубежных писем Тургенева, в том виде, в каком они обращались среди русских читателей, не могли служить надежным источником для изучения Тургенева, хотя и представляли собой первоклассный для этой цели материал.

Не менее печально обстояло дело с текстами русских писем Тургенева: не говоря уже о тех, которые были опубликованы в XIX в., письма, печатавшиеся позже, воспроизводились плохо: с искажениями собственных имен, пропусками, путаницей в датах (чему немало способствовала разница в календарях - русском и западноевропейском, приводившая к нередким ошибкам и Самого Тургенева), с небрежным, неточным, ошибочным чтением самого текста и т. д. В силу этого и русские письма Тургенева были плохо и недостаточно восприняты его исследователями, которые хотя и привлекали их в качестве материалов для своих монографий, статей и очерков о Тургеневе, но ошибались в определении их действительного значения и но в состоянии были пользоваться ими критически и с надлежащей полнотой. Вся русская критическая литература о Тургеневе первой четверти XX столетия полна и ошибочных чтений тургеневских писем, и столь же ошибочных их истолкований. Однако именно в эти десятилетия появлялись уже хорошо исполненные отдельные издания больших серий его писем к отдельным адресатам, например к Л. Н. и Л. Я. Стечькиным (1903), к М. М. Стасюлевичу (1912), к гр. Е. Е. Ламберт (1915), к М. Г. Савиной (1918), к Л. Пичу (1924), к Л. Н. Толстому и Ф. М. Достоевскому (1928), к В. П. Боткину (1930) и др., не говоря уже о многочисленных более мелких публикациях в периодических изданиях. Однако появлявшиеся в этот период опыты оценки писем Тургенева, как особого отдела в его литературном наследии или как специфического источника для понимания его личности, отличались крайней субъективностью или тенденциозностью и в истории изучения Тургенева значения не имели {В. Б<рюсов> в заметке "О письмах Тургенева" утверждал, например, что "письма Тургенева гораздо менее замечательны, чем письма других наших выдающихся писателей - Пушкина, Гоголя, Хомякова, Достоевского". В письмах Тургенева, по его мнению, "слишком много условного, слишком много французских вежливостей. Автор боится обидеть того, кому пишет, перед всеми как-то заискивает, ни о чем не говорит серьезно" (Русский архив, 1902, кн. 1, No 2, с. 367--368). Крайне тенденциозна статья Б. Садовского "И. С. Тургенев. Опыт историко-психологической характеристики" (Русский архив, 1909, кн. 1, No 4, с. 601--629; перепечатана в его книге: Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916, с. 31--56), основанная на подборе цитат из писем Тургенева и воспоминаний о нем современников; пользуясь письмами для своей "психологической характеристики", автор тем не менее отрицает их значение, говоря, например, что даже письма Тургенева к П. Виардо "дают очень мало для биографии знаменитого писателя" (с. 625). Статья Б. Садовского получила единодушное осуждение. К. К. Истомин (""Старая манера" Тургенева", с. 60) справедливо заметил, что, "следуя методу автора, можно очернить любого писателя". На случайных данных основана и столь же тенденциозная статья о письмах Тургенева Д. В. Философова "Суд современников" (в его книге: Старое и новое. Сборник статей по вопросам искусства и литературы, М., 1912, с. 204-217).}.

Еще в конце XIX в.-- по-видимому, не без влияния описанной выше дискуссии по поводу "Первого собрания" писем Тургенева - к письмам Тургенева как к биографическим документам установилось настороженное и недоверчивое отношение. А. Андреева полагала, например, что по этим письмам невозможно представить себе психическое состояние Тургенева даже в те моменты, когда письма были написаны, а еще труднее воссоздать эволюцию его душевной настроенности в какой-либо определенный период; по ее мнению, у Тургенева "часто, как вообще у людей подвижных и впечатлительных, тон интимной переписки отражает только случайные, приходящие ощущения, которые исчезают в общей сложности преобладающего образа мыслей, особенно если письмо адресуется лицам, знакомым с этим образом мыслей. Кроме того, многие склонны из своей жизни отмечать в письмах только то, что вызывает их недовольство, сбывать с души, тяжелые, неприятные впечатления, между тем как все бодрые, жизнерадостные ощущения употребляются ими на энергическую и плодотворную работу. Это видим и у Тургенева: тут он констатирует охлаждение к литературе, отвращение к перу, неспособность к работе, а рядом читаем: "кое-что задумал", "кончил рассказ" и т. д." {Андреева А. И. С. Тургенев в кругу французских литераторов.-- Почин. Сборник Общества любителей российской словесности на 1896 год. М., 1896, с. 555.}.

Однако полтора--два десятилетия спустя, после того как были опубликованы многие десятки и сотни новых писем Тургенева, отношение к ним как к рукописным документам, зафиксировавшим жизненные факты или душевные настроения, резко изменилось. В это время его письмам придавалось уже самодовлеющее и, может быть, даже слишком преувеличенное значение. "Письма писателя,-- утверждала, например, исследовательница Тургенева Т. Ганжулевич в 1915 г.,-- это единственная область, которая дает возможность разглядеть духовный мир писателя-художника, уловить скрытые и для него, двигающие к творчеству нервы его духовного я" {Ганжулевич Т. Интимное в жизни художника.-- Наша старина, 1915, декабрь, с. 1168.}. Характеризуя цикл писем Тургенева к гр. Ламберт, их издатель Г. П. Георгиевский также писал, что "их первое и самое главное значение, конечно, биографическое"; "мало того, в них изложены сокровенные переживания души Тургенева и его творческого гения, и тоже им самим изложены, и значит, не подлежат ни сомнению, ни оспариванию, ни перетолкованию. Поэтому биографическое значение писем Тургенева тесно примыкает к значению их для истории творческих замыслов и для истории его сочинений" {Георгиевский. Г. П. И. С. Тургенев в переписке с графиней Е. Е. Ламберт.-- Голос минувшего, 1914, No 10, с. 192--193. См. также статью Г. П. Георгиевского в кн.: Письма И. С. Тургенева к графине Е. Е. Ламберт. М., 1915.}.

Для той поры, может быть, наиболее справедливую характеристику писем Тургенева как источника для понимания его личности дал А. Ф. Кони - один из немногих оставшихся тогда в живых современников Тургенева, несколько раз встречавшийся с ним, хорошо знавший близких его друзей и долго и пристально его изучавший. В своей речи памяти Тургенева, произнесенной на собрании Академии наук (в марте 1909 г.), А. Ф. Кони говорил: "Драгоценный материал для суждения о Тургеневе дают его письма. В них не только сказывается великий русский писатель со своими печалями и страданиями, с отношением к родине, к жизни и смерти, к искусству и творчеству и, наконец, к самому себе и друзьям, но и блестит его юмор, и тихо светится задушевная грусть... В них Тургенев, говоря о том или другом, незаметно для себя свидетельствует о самом себе" {Кони А. Ф. На жизненном пути. СПб., 1913. Т. II, с. 411. (Ранее напечатано в "Известиях отделения русского языка и словесности Академии наук", 1909, кн. IV, с. 1--39).}.

Одним из инициаторов систематической и планомерной подготовки к изданию полного собрания писем Тургенева выступил, еще за несколько лет до Октябрьской революции, Н. К. Пиксанов. В 1913 г., в письме в редакцию немецкого исторического журнала, Н. К. Пиксанов сообщил об основании под его руководством "Тургеневского кружка" при Высших, женских курсах в Петербурге и от имени этого кружка обратился к немецкой общественности с призывом разыскивать новые документальные материалы к истории жизни и творчества И. С. Тургенева, в частности - его еще не опубликованные письма {Zeitschrift fur Osleuropaische Geschichte, 1913, Bd. III, S. 156.}. В предисловии к вышедшему два года спустя под его редакцией "Тургеневскому сборнику" Н. К. Пиксанов писал: "Составляет настоятельную задачу библиографически зарегистрировать всю массу уже напечатанных писем Тургенева. Но еще более необходимо разыскивать и опубликовывать письма неизданные". Составление полного перечня опубликованных в печати писем Тургенева взяла на себя Н. Г. Богданова, под руководством Н. К. Пиксанова. Эта работа была доведена до 1916 г., но, к сожалению, не увидела света {Тургеневский сборник / Под ред. H. К. Пиксанова, с. X, XIV. Рукопись указателя, составленного Н. Г. Богдановой, с дополнениями Н. К. Пиксанова, в двух экземплярах, сохранилась в Государственной Публичной библиотеке им. M. E. Салтыкова-Щедрина и в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) Академии паук СССР. Позднее группа учеников А. Г. Фомина - О. Збарж, Г. Масловская и А. Пепсин - составила продолжение одного указателя писем Тургенева, доведя его до 1934 г., как раздел работы "Материалы для библиографии И. С. Тургенева за 1917--1934 гг."; рукопись этой работы хранится также в Пушкинском Доме.}.

После широко отмеченного в нашей стране в 1918 г. 100-летия со дня рождения И. С. Тургенева родилось первое намерение издать полное собрание его писем. "Научное издание переписки Тургенева" признано было в то время, по словам Н. Л. Бродского, "важной очередной задачей". "Только имея проверенный текст, восстановленный по рукописям и по печатным изданиям, можно изучать манеру письма, стиль, войти в лабораторию творчества Тургенева, только сведение воедино обширнейшего эпистолярного материала Тургенева, рассеянного по журналам, газетам, сборникам и хранящегося в разных архивах, развернет перед исследователями личность Тургенева с его многообразными интересами",-- писал Н. Л. Бродский, рекомендуя приступить к "организованным и планомерным" розыскам материалов и к их критическому изданию {Бродский Н. Л. Юбилейная литература о Тургеневе.-- Научные известия, 1919, No 2, с. 220--221.}.

Эту задачу взяло на себя "Тургеневское общество", основанное в мае 1919 г. В изданном под редакцией председателя общества А. Ф. Кони "Тургеневском сборнике" сообщалось: "Общество приступило к подготовке к изданию полного собрания его <Тургенева) писем. Избранная с этой целью комиссия, под председательством Б. Л. Модзалевсксго, деятельно работает над собиранием и подготовкой их к печати <...> Издание всего огромного количества писем (около 4000) потребует большой и очень продолжительной работы и займет, по приблизительному подсчету, 8 томов" {Тургеневский сборник / Под ред. А. Ф. Кони. Пб., 1921, с. 10-11.}. Работа начата была довольно интенсивно, но завершить ее не удалось.

В 1935 г. работа над изданием собрания писем Тургенева возобновилась в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) Академии наук СССР под руководством М. К. Клемана, И. Л. Маяковского и Ю. Г. Оксмана. К печати подготовлены были два первых тома. Тексты первого тома, отредактированные М. К. Клеманом, сохранились в машинописных копиях в Рукописном отделе Пушкинского Дома.

В разное время, независимо от полного издания, предпринимались и попытки частичной публикации писем Тургенева в сборниках хрестоматийного типа или в виде "Избранных писем", входивших в состав собраний сочинений писателя. Составитель из таких изданий Н. Л. Бродский, представляя читателю в 1924 г, выборку из 229 писем Тургенева, писал: "Будем надеяться, что настоящее небольшое собрание писем творца "Отцов и детей" побудит наших тургеневистов дать русскому читателю полное собрание переписки Тургенева,-- только имея его в руках, можно ощущать твердую почву при комментировании (Тургенева) <...> сказавшего; моя биография в моих сочинениях" и давшего в письмах ценнейший материал для истории литературного и общественного развития в России" {И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах. Ч. 2. Письма И. С. Тургенева / Под ред. и с прим. Н. Бродского (серия "Историко-литературная библиотека", вып. 7). М., 1924, с. 3.}. Н. Л. Бродский, издавая "Избранные письма" Тургенева в 1949 г. (429 писем; значительная часть из них дана в отрывках и извлечениях), выражал надежду, что в недалеком будущем "встанет вопрос о подготовке академического полного собрания сочинений Тургенева вместе с его перепиской" {Тургенев И. С. Собр. соч. М., 1949, Т. XI, с. 386.}.

Эта работа была начата в 1955 году, когда Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР приступил к подготовке издания Полного собрания сочинений и писем Тургенева в 28-ми томах. Издание было осуществлено в 1960--1968 годах. Эпистолярное наследие писателя составило в нем 13 томов, из которых два последних вышли в свет каждый в двух книгах. В редакционном предисловии к 1-му тому Писем было сказано: "Настоящее издание писем И. С. Тургенева представляет собою собрание всех доныне известных его писем, опубликованных и неопубликованных, сохранившихся в подлинниках (где бы они ни находились) или только в печатных текстах". Этому принципу неизменно следовали на всем протяжении издания его редколлегия и весь коллектив его участников.

Успеху издания немало способствовала постоянная помощь, которую Пушкинский Дом получал со стороны многих научных учреждений и отдельных лиц как в Советском Союзе, так и за его пределами. Интересующийся читатель найдет названия этих учреждений и имена лиц, всемерно содействовавших полноте издания, в соответствующих его томах. Но и здесь хочется особо отметить участие в нем славистов Франции, ГДР, Англии.

И тем не менее, но все, что должно было войти в это издание тургеневского эпистолярия, в него вошло, не все, что было напечатано в нем, печаталось по тем авторитетнейшим источникам, какими являются подлинники тургеневских писем. Так, за неимением этих подлинников, хранящихся в частных собраниях, часть писем Тургенева к Полине Виардо печаталась по их первым, не всегда полным и не свободным от ошибочных прочтений подлинного текста публикациям, подчас переводным. Многие десятки писем писателя вообще Остались за пределами издания, так как их владельцы не пожелали тогда опубликовать их. Значительное количество писем Тургенева выявлено уже в последнее десятилетие.

Однако не эти отдельные неудачи, неизменно сопутствующие любому большому делу, определили значение первого полного собрания писем Тургенева. 6264 письма писателя было напечатано в нем, и из них 1638 писем были опубликованы здесь впервые. Впервые столь полно собранные воедино, письма Тургенева вызвали широкий общественный резонанс, привлекли внимание к ним читателей всего мира. Этому обстоятельству мы и обязаны в первую очередь теми новыми находками, о которых уже отчасти сказано выше. Публикации новонайденных писем Тургенева в последнее десятилетие стали частыми явлениями в нашей и зарубежной печати.

Письма Тургенева к Полине Виардо и членам ее семьи, несколько лет назад предоставленные для публикации ее наследниками, вышли в свет во Франции {Tourguenev Ivan. Nouvelle correspondance inedite. Textes rec, annot. et precedes d'une introd. par Alexandre Zviguilsky. Paris, 1971 (t. 1), 1972 (t. 2); Lettres inedites de Tourguenev a Pauline Viardot et a sa famille. Publ. et annot. par Henri Granjard et Alexandre Zviguilsky avec la collab. de Dusa Perovic. Introd. de Henri Granjard. Lausanne, 1972; Quelques lettres d'Ivan Tourguenev a Pauline Viardot. Textes etablis, introd. er annot. par Henri Granjard. Paris - La Haye, 1974.} и в настоящем издании смогут стать достоянием широкого советского и зарубежного читателя. Войдут в него и десятки других писем Тургенева, неизвестных в пору осуществления первого издания и опубликованных уже после его завершения {См., в частности: Потапова З. Неизвестные письма И. С. Тургенева итальянским литераторам.-- Вопросы литературы, 1968, No 11, с. 84--95; Montreynaud Florence. Les dernieres annees de Turgenev en France. Dix-neuf lettres de Turgenev a des amis francais.-- Cahiers du monde russe et sovietique, 1972, vol. 13, p. 40--56; Waddington P. 1) An unpublished letter of Turgenev to Pauline Viardot.-- Slavonic and East European Rev., 1970, Apr., p. 272--275; 2) Two unpublished letters from Turgenev to the Buloz family.-- Ibid., 1973, July, p. 439--444; 3) Some unpublished letters by Turgenev.-- New Zeeland Slavonic J., 1975, No 1, p. 51--76; 4) Some letters from A. I., I. S. and N. I. Turgeney to Richard Monkton Milnea (Lord Houghton).-- Ibid., 1975, No 2, p. 61-83.}. Будут и новонайденные письма, которые впервые увидят свет на страницах начинающегося издания, и письма, которые еще не открыты или известны пока только их владельцам и узкому кругу близких к ним лиц.

Письма Тургенева - этого несомненного мастера эпистолярного жанра,-- представленные в настоящем издании в значительно более полном объеме, чем это было в предшествующем,-- раскроют нам новые аспекты в его творчестве, подчеркнут лишний раз органическую связь его писем с произведениями, засвидетельствуют многообразие интересов, широту горизонтов, изобилие связей великого художника слова с людьми разных поколений, разных социальных слоев, разных профессий - не только России его времени, но и других стран мира.

M. П. Алексеев.