Письмо Полине Виардо - Письма (1831-1849) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

7, 8, (19, 20) ноября 1847. Париж

Paris, 19 octobre {Так в подлиннике.} 47.

Savez-vous, Madame, que vos charmantes lettres1 rendent la besogne tres difficile a ceux qui osent pretendre a l'honneur de correspondre avec vous? J'en suis d'autant plus embarrasse qu'une legere indisposition (maintenant entierement dissipee) m'ayant retenu dans ma chambre tous ces jours-ci - je ne puis vous envoyer - comme j'en avais l'intention - une petite revue de tout ce qui se passe a Paris. Me voila donc reduit a mes propres ressources - comme la Medee de Corneille2. C'est fort inquietant. Mais n'importe! Je compte sur votre indulgence... ah, mais - sans plaisanter! - Quelle abominable chose que l'abus de la parole! Voila une phrase qui a force d'avoir ete repetee - ne veut plus rien dire - et quand on l'emploie tres serieusement, on s'expose a n'etre pas cru.-- Enfin! comme dit votre mari.

Je commence par le commencement. Je commence par vous dire que nous sommes tous tres enchantes de l'heureux commencement de vos peregrinations - et que nous attendons avec impatience les nouvelles de votre debut. Nous voyons d'ici tomber les fleurs et nous entendons les bravos. Helas!.. Vous savez ce que veut dire cet - helas!3 Eh bien - vous voila donc au fin fond de l'Allemagne!.. Il faut esperer que ces braves Burger sauront meriter leur bonheur. Vous etes a Dresde... N'etions-nous pas hier a Courtavenel? Le temps passe toujours vite - qu'il soit rempli ou vide, mais il arrive lentement... comme une clochette de troika russe.

Vous avez probablement parcouru Diderot. Il faut avoir lu ses paradoxes4 pour s'en amuser, les refuter et les oublier. Il raffermit.-- a ses depens - dans son lecteur le sentiment du vrai et du beau! Votre esprit si droit, si simple et si serieux dans sa finesse et sa grace n'a pas du gouter beaucoup le babil capricieux, miroitant et dilettantesque du Platon francais. (Jamais homme ne fut plus mal surnomme!) Cependant on y peche par-ci, par-la quelques idees neuves et hardies, ou plutot quelques germes d'idees fecondes - son devouement a la liberte de l'intelligence, son "Encyclopedie" - voila ce qui le fera vivre. Son coeur est excellent; - mais quand il le fait parler, il y fourre de l'esprit et le gate. Decidement - les feux d'artifice du paradoxe ne vaudront jamais le bon soleil de la verite. Et cependant - quoi de plus quotidien que le soleil (pas a Paris, par exemple). Ma foi! Vive le soleil! Vive tout ce qui est bon pour tout le monde!

Mendelssohn est donc mort. Ce que vous en avez dit dans votre lettre a Mme votre mere - nous a paru a tous bien juste5. Je ne le connais presque pas; d'apres ce que j'ai entendu de lui - je suis tout pret a l'estimer - beaucoup; l'aimer... c'est une autre affaire. On ne fait de belles choses qu'avec le talent et l'instinct reunis; avec la tete et le coeur... J'ose croire que chez Mendenlssohn la tete predomine. Je puis me tromper... mais du reste, vous savez que je ne tiens pas obstinement a mes erreurs, quand on me met le nez dessus - ce qui n'est pas difficile, vu les proportions de cet organe. Je suis educable...

Et a propos comment va "die deutsche Sprache"? Parfaitement j'imagine. J'ai deja pris un maitre d'espagnol - el senor Castelar6. J'ai beaucoup travaille tout ce temps-ci; je viens d'expedier un gros paquet a notre Revue7. C'est que je tiens a tenir mes promesses. J'acheve de lire en ce moment un livre de Daumer sur les Mysteres du Christianisme8. Ce Daumer est une espece de fou, qui veut a toute force prouver que le Christianisme primitif, judaique, considere comme secte, n'est autre chose que le culte de Moloch renouvele, que les premiers Chretiens sacrifiaient et mangeaient des victimes humaines; et que Judas n'a trahi son Maitre que parce qu'il ne pouvait vaincre l'horreur que lui inspirait un pareil repas. Daumer depense beaucoup d'erudition pour prouver que cette horrible coutume s'est maintenue dans l'Eglise jusqu'au 14-e siecle! Ce ne sont que des folies; - mais ce qu'il y a de vrai dans son idee - c'est le cote sanglant, triste, antihumain de cette religion qui devrait etre toute d'amour et de charite. Vous ne sauriez vous imaginer l'effet penible que font toutes ces legendes de martyrs qu'il vous raconte les unes apres les autreif toutes ces flagellations, ces processions, ces ossements adores, ces autodafe, ce mepris feroce de la vie, cette horreur des femmes, toutes ces plaies et tout ce sang!.. C'est tellement penible que je ne veux plus vous en parler. Grace a Dieu, ce n'est pas meme du Chinois pour vous.

Dans ma prochaine lettre je vous donnerai des nouvelles sur l'Opera-National9, sur la "Cleopatre" de Mme de Girardin (qui a reussi, a mon grand regret)10 etc., etc.. Cependant - des aujourd'hui je puis vous dire que j'ai assiste hier soir a la premiere representation de "Didier, l'honnete homme"11, nouvelle piece de Scribe - aux "Varietes". La donnee n'en est pas neuve - mais c'est parfaitement manigance... Ferville y a ete admirable de verite, de noblesse et de sensibilite. Or, il parait qu'une piece identiquement pareille a ete donnee hier soir au "Gymnase" sous le nom de "Jerome le Macon"12. C'est Bouffe qui y remplissait le role de Ferville. Je ne sais comment ces beaux esprits se sont rencontres,-- mais il est de fait que le "Gymnase" a fait relache avant-hier et a repete jour et nuit, pour etre pret le meme jour que l'autre theatre. J'irai voir ce "Jerome" - et vous ferai part de mes impressions. Bouffe est certainement bien plus Mendelssohn que Ferville. Mais Ferville est peut-etre plus Rossini que lui13. Enfin nous verrons - et si j'ai dit une betise - je serai le premier a crier mon mea culpa.

Tous les votres se portent bien. Je vois Mme votre mere deux fois par jour.-- Avant-hier nous avons ete - toute la famille - (si j'ose m'exprimer ainsi) - voir "La Belle aux cheveux d'or"14. C'est fort amusant et fort splendide.

Je m'imagine que vous avez deja ete chez les Kaskel15 et que vous vous y etes fort... amusee. Par malheur, il est impossible de trouver ici le "Dresdner Tagblatt"; nous ne saurons pas comment la critique - Sie construiren wird - pour le moment, mais nous avons l'experience du passe.

"Le Moniteur" annonce officiellement que Mlle Alboni est engagee au Theatre-Italien et qu'elle y debutera le_2 decembre dans le role d'Arsace16.

Sur ce, Madame, je prie Dieu de vous avoir en sa sainte et bonne garde. Portez-vous bien surtout et n'oubliez pasvqs amis qui vous sont bien devoues - ce qui n'est pas etonnant le moins du monde, car enfin... ma foi, a quoi l'absence serait-elle bonne, si on ne pouvait pas meme en profiter pour dire aux personnes ce qu'on pense d'elles?.. Mais je m'arrete a l'idee que vous devez avoir pour le moment un bourdonnement perpetuel de compliments dans les oreilles - et je me borne a vous dire - enfin tout ce que vous voulez.

J'espere que votre mari se porte bien, qu'il va chasser a outrance et nous ecrire un joli petit article la-dessus17. Je vois assez souvent Mlles Viardot18. Je lui serre la main ainsi qu'a vous, j'embrasse la petite Louise de tout mon coeur. Si Mme Schumann se souvient d'un gros monsieur russe qu'elle a vu a Berlin19 - dites-lui que ce gros monsieur la salue. Et quant a son mari, dites-lui donc de souffler sa bougie une fois pour toutes et d'aller se coucher. Il faut cependant finir cette lettre! Je vais la porter a Mme votre mere pour qu'elle y mette quelques mots.

Bonjour... portez vous bien de toutes les facons - -- - et voila.

Votre tout devoue

J. Tourgueneff.

P. S. Je n'affranchis pas ma lettre; de cette facon elles ne s'egarent jamais.-- J'ai remis le recu de mille francs a Mme votre mere; je ne vous le dis maintenant que pour avoir le plaisir de vous remercierПолине Виардо С французского:

Париж, 19 октября {Так в подлиннике.} 47.

Известно ли вам, милостивая государыня, что ваши прелестные письма1 задают весьма трудную работу тем, кто осмеливается претендовать на честь переписываться с вами? Я нахожусь в особом затруднении еще и потому, что по причине легкого нездоровья (которое теперь уже совсем прошло), лишавшего меня все эти дни возможности выходить, не могу, как намеревался, отправить вам небольшое обозрение всего происходящего теперь в Париже. И вот мне, как корнелевской Медее2, приходится ограничиваться собственными средствами. Это меня весьма смущает. Но все равно! Я рассчитываю на вашу снисходительность... Ах! но - кроме шуток! - какая ужасная вещь злоупотребление словом! Вот фраза, которая, вследствие постоянного повторения, потеряла всякий смысл, и хотя употребляешь ее вполне серьезно, рискуешь, что тебе не поверят. Но в конце-то концов, как говорит ваш муж.

Начну с начала. Начну с того, что скажу вам, что все мы в большом восторге от удачного начала ваших странствований и что мы с нетерпением ожидаем известий о вашем дебюте. Мы видим отсюда, как летят цветы, и слышим возгласы "браво"! Увы... вам известно, что должно означать это "увы"3!

Итак, вы в самой глубине Германии!.. Надо надеяться, что эти добрые бюргеры сумеют заслужить свое счастье. Вы теперь в Дрездене... Не вчера ли еще были мы в Куртавнеле? Время всегда быстро проходит, будь оно наполнено или пусто, но приходит оно медленно... как звон колокольчика русской тройки.

Вы, вероятно, просматривали Дидро. Надо прочитать его парадоксы4, чтобы позабавиться ими, опровергнуть их и позабыть. Он укрепляет - себе в ущерб - в читателе чувство правды и красоты! Ваш ум, столь прямой, столь простой и столь серьезный в своей тонкости и изяществе, не мог особенно наслаждаться капризной, блестящей и дилетантской болтовней французского Платона. (Никогда не было дано человеку более неудачного прозвища!) Тим не менее у него то там, то сям находишь новые и смелые мысли, или, вернее, кое-какие зародыши плодотворных мыслей; его преданность свободе разума, его "Энциклопедия" - вот что увековечит его. Сердце у шлю превосходное, но, когда он заставляет его говорить, то добавляет в него остроумия и тем портит ого. Несомненно, фейерверки парадокса никогда не затмят ясного солнца истины. А между тем, что может быть обыденнее солнца? (не в Париже, однако). Итак, да здравствует солнце! Да здравствует всё, что хорошо для всех!

Итак, Мендельсон умер. То, что вы о нем говорили в письме к вашей матушке, нам всем кажется очень справедливым5. Я почти не знаю его; судя но тому, что я из него слышал, я вполне готов глубоко его уважать,-- любить же... это дело другое. Прекрасные вещи создаются только талантом в соединении с инстинктом; головою и сердцем... Смею думать, что у Мендельсона голова преобладает. Я могу ошибаться... но, впрочем, вы знаете, что я совсем не упорствую в своих заблуждениях, когда меня ткнут в них носом - что ничуть не трудно, принимая во внимание размеры этого органа. Я поддаюсь воспитанию...

Кстати, как идет "die deutsche Sprache" {немецкий язык (нем.).}? Полагаю, что превосходно. Я уже взял учителя испанского языка: el senor Castelar {сеньора Кастелара (исп.).}6. Все это время я много работал; я только что отправил толстый пакет в наш журнал7. Это означает, что я стараюсь держать свои обещания. Сейчас я кончаю читать книгу Даумера о тайнах христианства8. Этот Даумер какой-то безумец, который во что бы то ни стало хочет доказать, что первоначальное, иудейское, христианство, на которое смотрят как на секту, не что иное, как возобновленный культ Молоха; что первобытные христиане приносили в жертву и ели людей и что Иуда только потому предал своего Учителя, что но мог побороть отвращение, вызываемое в нем такою пищей. Даумер тратит много эрудиции, чтоб доказать, что этот ужасный обычай существовал в церкви до четырнадцатого столетия! Всё это только бредни; но что есть истинного в его мысли - так это кровавая, мрачная, бесчеловечная сторона этой религии, которая должна была бы вся состоять из Любви и милосердия. Вы не можете себе представить, какое тягостное впечатление производят все эти предания о мучениках, которые он вам рассказывает одни за другими; все эти бичевания, процессии, поклонения человеческим костям, эти аутодафе, ожесточенное презрение к жизни, отвращение к женщинам, все эти язвы и вся эта кровь!.. Это так тягостно, что я не хочу вам более об этом говорить. Слава богу, для вас - это даже не китайская грамота.

В моем следующем письме я расскажу вам о Национальной опере9, о "Клеопатре" г-жи де Жирарден (которая, к великому моему сожалению, имела успех)10 и т. д. и т. д. Тем не менее ужо и сегодня могу сообщить вам, что я присутствовал вчера в театре "Варьете" на первом представлении новой пьесы Скриба "Дидье, честный человек"11. Тема пьесы не нова, но ловко обработана... Фервиль вызывал восхищение правдивостью, благородством и силой чувства. Между прочим, говорят, что совершенно тождественная пьеса давалась вчера вечером в театре "Жимназ" под названием "Жером-каменщик"12. Роль Фервиля в ней исполнял Буффе. Уж не знаю, как случилось это совпадение, но факт тот, что театр "Жимназ" отменил позавчера представление и день и ночь репетировал, чтобы поспеть к тому же самому дню. Я пойду посмотреть этого "Жерома" и поделюсь с вами моими впечатлениями. Буффе, без сомнения, более Мендельсон, чем Фервиль,-- но Фервиль, может быть, более Россини, чем он13. Впрочем, посмотрим, и если я сказал глупость, то первый закричу mea culpa {моя вина (лат.).}.

Все ваши чувствуют себя хорошо. Вашу матушку вижу по два раза в день. Позавчера мы всей семьей (осмелюсь так выразиться) видели "Златовласую красавицу"14. Это очень забавно и очень роскошно.

Надеюсь, вы уже побывали у Каскелей15 и там хорошо... развлеклись. К несчастью, найти здесь "Dresdner Tagblatt" невозможно; мы не узнаем, как теперь критика Sie construirez, wird {вас представит (нем.).}, но у нас есть опыт прошлого.

"Le "Moniteur" официально объявил, что м-ль Альбони принята в Итальянский театр и будет дебютировать в роли Арзаче16 2-го декабря.

А засим, милостивая государыня, молю бога, да примет он вас под свое святое и надежное покровительство. Главное, будьте здоровы и не забывайте ваших друзей, которые вам совершенно преданы, что нисколько не удивительно, потому что... на что, право, годилась бы разлука, если б нельзя было ею воспользоваться даже для того, чтобы сказать людям то, что о них думаешь?.. Но я останавливаюсь при мысли, что у вас сейчас должен стоять сплошной шум в ушах от восхвалений, и ограничиваюсь тем, что говорю вам... словом, как вам будет угодно.

Надеюсь, что муж ваш здоров, что он будет охотиться до изнеможения и затем напишет нам об этом хорошенькую статейку17. Довольно часто вижу девиц Виардо18. Жму его руку, равно как и вашу, и от всего сердца целую маленькую Луизу... Если г-жа Шуман помнит толстого русского господина, которого она видела в Берлине19, то скажите ей, что этот толстый господин ей кланяется. A что касается ее мужа, скажите ему, чтобы он раз и навсегда загасил свою свечу и отправился спать. Однако, надо кончать письмо! Я отнесу его к вашей матушке, чтоб она приписала несколько слов.

Прощайте, будьте здоровы во всех отношениях; вот и всё.

Совершенно вам преданный

Ив. Тургенев.

Р.S. Я не франкирую письма, так они никогда не теряются. Я вручил вашей матушке расписку в получении тысячи франков и говорю вам об этом теперь только для того, чтобы иметь удовольствие лишний раз вас поблагодарить20. ncore une fois20.