П. В. Анненкову - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

6 (18) ноября 1853. Спасское

С. Спасское.

6-го ноября 1853.

У нас с Вами, любезный Анненков, не переписка идет - а просто перестрелка - раз за разом - только держись - и это меня крайне радует. Это очень мило с Вашей стороны - все другие мои корреспонденты приумолкли,-- но пока Вы мне не измените - я горевать по буду. О существо, исполненное глумления! Не стыдно ли Вам продолжать намекать на то, что "должно быть" - я написал посланные Вам стихи1 - да я бы, во-первых, давно в том сознался - а во-вторых, неужели Вы по тону моего первого письма не могли видеть, что я был так же озадачен, как Вы? Кончится тем, что я вышлю Вам corpus delicti - замасленный лист бумаги, на котором написан оригинал. Я уже послал к тапковскому попу запрос - и тотчас Вас уведомлю, какой я получу ответ2. - А я не виноват, что "Атенеум" меня произвел в "лингвисты" - и нахожу это название даже обидным3.

Из Москвы получил я известие, будто там происходит литературный скандал. Явился какой-то актер Горев-Тарасенков и обвиняет Островского в присвоении себе его комедий из купеческого быта. Мне кажется, это вздор - и во всяком случае это невеселая вещь4.

Жена Тютчева - женщина замечательная, и Вы очень верно поняли ее. Чувства и чутья у ней бездна,-- чувства - не в сентиментальном, разумеется, смысле. В музыке она с необыкновенной быстротой всегда схватывала, в чем дело, и вообще в ней очень редкая смесь тонкости и дельности - простоты - и хитрости, не лукавства - а хитрости. Я раз нарочно при всем тютчевском семействе прочел стихотворение Пушкина "Туча" - предварив, что, по-моему, в нем один слабый стих ("И молния грозно тебя обвивала"). Она тотчас его отгадала (другие все смотрели как гуси на гром - у доброго Тютчева понимания художественного совсем нет) и, когда я закричал: "браво" - она вся вспыхнула - потому что она очень самолюбива, при всей своей ясности. Я понимаю, что в эту женщину можно влюбиться - но она вся поглощена своим мужем - и сверх того в ней есть что-то безжизненное, которое не привлекает. Я часто себя спрашивал, каким образом может она быть сестрой своей сестры и дочерью своей несносной матери? Она весьма робка - но, когда обживется и привыкнет к кому-нибудь,-- говорит {Далее зачеркнуто: Семья}. Я всегда с большим удовольствием слушал, когда она пробирала (в ней желчи не мало) свою сестрицу или Дарию Ивановну - в Петербурге она будет больше смекать про себя.

То, что Вы говорите о Рашели - давно замечено. Она - en province et a l'etranger - считает нужным "поддавать пару". Модные журналы - т. е. журналы мод - Вы знаете, того же придерживаются5.-- А хотелось бы мне - черт возьми - послушать Mme Lagrange! Но увы! Какие у меня могли быть надежды - окончательно лопнули,-- и я опять закупорен по крайней мере на год6. Надо будет стараться извлечь из этого посильную пользу.

Я уже нанял дом в Орле и переезжаю туда около 1-го декабря. Квартера поместительная, и если б Вы вздумали приехать на выборы (которые начнутся 1-го февраля) - Вам было бы очень удобно у меня. Повару меня,.как я уже писал Вам,-- очень хороший.

Что Вы мне ничего не пишете об издании Пушкина? Я из этого заключаю, что оно идет своим порядком.

Сегодня не пишется что-то. Меня смущает большое белое пятно моего окна (белое небо, белый снег на земле). Однако я Вам напишу еще раз перед отъездом отсюда в Орел. Что мне покажет жизнь в губернском городе? Посмотрим.

Прощайте - будьте здоровы - жму Вам руку. Поклонитесь друзьям, Тютчеву и его жене.-- Смотрите, не влюбитесь в нее - если б Вы были женщина, Вы бы любили узкие корсеты не потому, что это красиво - а потому, что это стесняет. В Лагранже тоже должно быть что-нибудь сжимающее.

Прощайте, милый П<авел> В<асильевич>.

Ваш

Ив. Тургенев.