Полине Виардо - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

С французского:

Париж.

Среда, 10 апреля 1850.

Добрый день, милостивая государыня. Guten Morgcn, theuerstes, liebstes Wesen {Добрый день, самое дорогое, любимое существо (нем.).}.

Ну как же вы были добры, говоря нам столь ласковые слова в своем письме1 - поистине - это может утешить в разлуке. Если бы только разлука не была столь скверной вещью. Ах! вы так нежно любимы и заставляете так сожалеть о себе! Известие о смерти бедного брата Гуно, должно быть, вас очень огорчило2; я всё последнее время только об этом и думал; в данный момент вы ему, вероятно, пишете. Я вижусь с ним каждый день. Чувствует он себя довольно хорошо. Правда, я предвижу, вот что: он захочет поселиться вместе со своей матерью, и мне нечего говорить вам, как это будет для него неудобно. Впрочем, посмотрим. В вашем письмо вы говорили ему о бедной г-же Беер, которая тоже потеряла недавно сына3: вы можете себе представить, как всё, о чем вы ему сказали, должно было его взволновать и в то же время поразить. По не менее странному совпадению, в прошлую пятницу - как раз накануне дня смерти его брата - у нас с ним состоялся длинный разговор о бессмертии души... На следующий день, ни о чем не догадываясь, я иду к нему: незнакомая женщина с растерянным видом открывает мне дверь. У меня тотчас же появилось дурное предчувствие; она вводит меня в маленькую комнату. Входит Гуно и говорит: "Ах! мой друг - моего брата нет больше в живых!.." Мы долго оставались вдвоем: время от времени он поднимался для того, чтоб пойти взглянуть на свою мать. Пришел старый благообразный священник; он попытался его утешить, гонор" о блаженстве, которое, по всей вероятности, было суждено покойному. Потому, что за несколько дней до того он причастился. Так вот! уверяю вас, что, несмотря на благие намерения доброго старика, это звучало фальшиво и, главное, ничуть не уменьшало скорби...

Я, как могу, стараюсь быть ему полезным: здесь я проведу еще 4 или 5 дней; уеду только тогда, когда увижу, что он пришел в себя. Что до меня, то я совершенно оправился от моей ангины... да и моя благоверная4 тоже, как будто, намерена сменить гнев на милость. До завтра. Бог да благословит вас тысячу раз! Будьте здоровы.

Четверг.

Гуно чувствует себя хорошо. Теперь ему приходится заниматься множеством формальностей; смерть делового человека всегда оставляет в жизни ужасную пустоту, и эту дыру хочется заткнуть как можно скорее... Вы понимаете, что я не говорю здесь о пустоте, образовавшейся в привязанностях. Тем не менее, я думаю, что, как только Гуно сможет немного перевести дух, он опять примется за работу.

Вчера я впервые видел Рашель в "Андромахе"5. Эта роль, исполненная ненависти и ревности, словно создана для нее. Ее голосу, содрогавшемуся от бешенства и прозрения, позавидовала бы и гиена. Жест, с которым она посылает Оресту свое последнее проклятие, великолепен... Она делает полуоборот, чтобы бросить его ему в лицо, подобно тому, как рыбак закидывает свою сеть - это очень выразительно и очень красиво, И все же ее таланту не хватает многого: или, вернее, ей по хватает одного: сердца - и того подлинного благородства, которое исходит только из него. Ей свойственно лишь благородство тела, липни; вместо сердца у нее - старая монета в одно су, позолоченная по способу Руольца; ни один величавый или взволнованный звук не вылетел из этого, сведенного судорогой, продажного рта. Это натура абстрактная; неудивительно, что она хорошо себя чувствует только в старых французских трагедиях, которые, сколь они ни прекрасны (вы знаете мое восхищение Расином и Корнелем), всего только абстракции. Гермиона - Ревность, Андромахи - Супружеская верность, и т. д., и т. д. Но при этом - какая тонкость, какая точность наблюдения, какое изящество психологической разработки, какое знание малейших колебаний страсти и какое совершенство, какая правдивость выражения! Эти мимолетные колебания Расин умеет запечатлеть с помощью одного стиха, подобно тому, как одной булавкой прикалывают нескольких бабочек. В наше время так не пишет никто, даже г-н Понсар6. Кстати о Понсаре, сегодня я совершил в карете длительную прогулку по Елисейским полям вместе с добряком Рено, который измучил меня александрийскими стихами собственного сочинения. В глаза я его лицемерно расхваливал, но вам-то я могу сказать, что это нечто весьма ничтожное... настолько ничтожное, что попросту ничто.

Добрый вечер, будьте здоровы... Я не могу еще назначить день моего отъезда, но когда думаю о том, что покину Францию, может быть, надолго, сердце мое сжимается... Бедный Куртавнель! в этом году я его больше не увижу... Терпение. Geduld, Geduld nnd wenn {Терпение, терпение, и когда... (нем.).}... До завтра.

Пятница вечером.

Сейчас вы дебютируете в Перлине в "Гугенотах". Все мои помыслы о вас и с вами. (Их здесь давали; г-жа Лаборд имела, как говорят, большой успех. Кстати, г-жа Югальд окончательно потеряла голос и едет на Юг. Ее роль в новой опере Тома,7 отдали м-ль Лефевр.) Гуно я не застал сегодня дома. Я оставил ему записку, назначив свидание с ним на завтра, на улице Дуэ8. Думаю, что уеду в воскресенье, в восемь часов вечера. Мой паспорт в порядке, чемоданы наполовину уложены. И все-таки, не знаю... мне жаль покидать Париж. В особенности удерживает меня Гуно. Тем более, что и моя благоверная не слишком ворчит. Я очень печален... я хотел бы.... не знаю чего. Не хочется продолжать письмо в таком расположении духа. Желаю вам всего наилучшего... До завтра.

Суббота вечером.

Сегодня я получил ваше письмо, добрая и дорогая госпожа Виардо, а также письмо от Виардо9. Вот - в двух словах - результаты. Я виделся о Руно сегодня, на улице Дуэ (он сказал мне, что написал вам)10. Его мать принимает ваше предложение приехать в Куртавнель, как только установится хорошая погода; и я от этого в восторге за, нее и за Гуно; другое же предложение (я говорю о перемене места жительства) оказалось неприемлемым по многим причинам; Гуно должен был сам вам их наложить11. Тем более неприемлемо оно, если уж принято первое предложению, в сущности говоря, единственно важное. Что же касается предложения, сделанного в письме Виардо12, то в конце концов я показал письмо Гуно; он был им живо тронут и просил меня разрешить ему оставить его у себя, чтобы показать матери... Не думаю, чтобы сейчас, они особенно нуждались в деньгах. Однако это предложение сделано с такой деликатностью, что, несомненно, ничто не помешает им его принять, если они сочтут это необходимым. Между тем я решил остаться в Париже еще на неделю; Гуно я смогу видеть чаще, чем до сих пор, а его обещание показать мне то, что он уже сочинил13, быть может, вернет его в рабочее состояние. Он прочел нам письмо, которое вы ему написали: вы добры, как ангел. Вам незачем просить меня быть к нему добрым; я испытываю к нему подлинно дружеское чувство. Итак, вы можете писать мне еще сюда. Я доволен, что уеду из Парижа только через неделю. Прощайте, вы очень добры, и вал здесь очень любят. Тысяча добрых пожеланий Виардо.