В. П. Боткину - Письма (1855--1858) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

25 октября (6 ноября) 1856. Париж Париж. 6-го ноября нов. ст. 1856. 25-го октября ст. ст. Милый Боткин, Твое письмо1 меня душевно обрадовало - и я потому только не сейчас ответил тебе, что мне хотелось, переехавши в Париж, выслать тебе мой адресс. Но тут случились неприятности: первую квартеру, которую я нанял, я принужден был бросить, до того она оказалась холодна. Теперь я поселился Rue de Rivoli, No 206 - кажется, не дурно. Кроме этой маленькой неприятности, со мной случилась другая, большая, вероятно для того, чтобы до-= казать мне на деле, что полного счастья быть не может: вообрази, старая моя болезнь, невралгия в пузыре, после 6-летнего молчанья, вернулась на 4-й день моего переезда в Париж! Хотя она не очень сильна и хотя доктор уверяет меня, что это скоро пройдет - что эти невралгии имеют привычку просыпаться, когда человек попадает в тот воздух, где он их схватил,-- однако, признаюсь, это сильно меня сконфузило - воспоминания о том, как я мучился, мало представляют утешительного. Однако я все-таки останусь здесь - что бы ни случилось.-- Благодарю тебя за участие, которое ты принимаешь в моей жизни; - действительно, я очень был счастлив всё это время - может быть, потому что "цветы последние милей роскошных первенцев полей"2. Теперь, если проклятая болезнь моя мне не помешает - я уже составил себе программу, как проводить время; утром работать (у меня уже совсем сложен в голове план романа, и я набросал первые сцены.3) - а вечером быть у друзей, выходить и т. д.-- "Современник" я получаю через Брандуса; по моему настоянию, Галиньяни, выпишет "С. П.бургские ведомости" - друзья меня тоже не забудут - и я не буду отрезан от России4.-- Спасибо тебе за все сообщенные известия; многое меня порадовало - и всё приходящее из России мне дорого. Не знаю, потому ли, что я за границей, но мне очень понравилась августовский и сентябрьский No-а "Современника". Чернышевского я бы, пожалуй, побранил за его нецеремонное обращение с живыми людьми, которых он, не спросись, вытаскивает за ворот из их частной жизни au grand jour de la publicitê, как говорят французы 5; но дорогое имя Б<елинского> меня подкупает - и я с сердечным умилением читал иные страницы6. Кто такое г-н Лайбов, автор статьи о "Собеседнике"?7 Вообще многое меня в "Современнике)" порадовало - иное даже и не зависящее от редакции. Наблюдай за ним, пожалуйста - Чернышевскому нужен ментор, а Панаеву (entre nous soit dit) нянька8; я никого не вижу и не знаю, кто бы мог так отлично исполнить эту роль, как ты. Il faut que tu aies la haute main sur tout cela - я во Франции привыкаю говорить по-басурмански.

Я получил из России письма - мне говорят, что мой "Фауст" нравится (они имели глупость напечатать его с переводом Гётева "Фауста")9 - но я не буду покоен, пока я не узнаю твоего окончательного мнения. Ты заметишь, что я многое исправил по твоим советам10. Впрочем, я это не говорю для captatio benevolentiae - я знаю, что ты во всяком случае скажешь правду. Алекс<андру> Иванычу и Огареву "Ф<ауст>" не понравился11. Я вижу здесь Делаво (который тебе кланяется), он затевает издать новый перевод моих "Записок"12. К удивлению моему, мое имя известно во Франции - и мне предлагают разные издания моих переводов и т. п. Я был у Mr de Mars, rêdacteur en chef de la "Revue des 2 Mondes" - и был очень любезно принят. Вообще, я могу, если захочу, перезнакомиться здесь со всеми литераторами - и я намерен это сделать в течение зимы. Теперь я пока не установился13.

Вчера я обедал у Мельгунова. Он живет здесь с своей quasi-женой, в очень милом антресоле, который он сам меблировал. Это - хотя скучный, но милейший и добрейший человек. Зачем он только так пространно говорит! Он (и Делаво) тебе кланяются. Делаво такой Русофил, что вообразить нельзя. Россия для него верх совершенства - я его не разочаровываю. Что ни говори - а мне все-таки моя Русь дороже всего на свете - особенно за границей я это чувствую.

Получил я письмо от Некрасова из Рима14. Он начинает поскучивать - и с нетерпеньем поджидает Фета, который поехал к нему и теперь уже давно должен быть там.

Как отлично мы проводили время в Куртавнеле! Каждый день казался подарком - какая-то естественная, вовсе не от нас зависящая разнообразность проходила по жизни. Мы играли отрывки из комедий и трагедий (NB. Моя дочка была очень мила в расиновской "Ифигении"15. Я плох во всех ролях до крайности, но это нисколько не вредило наслаждению) - переиграли все симфонии и сонаты Бетховена (всем сонатам даны были, сообща, имена) - потом вот еще что мы делали: я рисовал пять или шесть профилей, какие только мне приходили - не скажу в голову - в перо; и каждый писал под каждым профилем, что он о нем думал. Выходили вещи презабавные - и Mme Viardot, разумеется, была всегда умнее, тоньше и вернее всех.-- Я сохранил все эти очерки - и некоторыми из них (т. е. некоторыми характеристиками) воспользуюсь для будущих повестей16. Словом, нам было хорошо - как форелям в светлом ручье, когда солнце ударяет по нем и проникает в волну. Видал ты их тогда? Им очень тогда хорошо бывает - я в этом уверен.

Ах, если бы не вернулась моя проклятая невралгия!!! Не забывай меня, пожалуйста, и пиши, как только вздумается. Мне всегда очень весело получить от тебя письмо. Рассказывай мне про литературу, про общественную - и про свою жизнь.-- Передай мой поклон Островскому, Писемскому и Григорьеву. Меня самого очень интересует повесть Островекого - а что его "Минин"?17 Неужели Писемский так захандрил, что даже роман свой не кончил? 18 Григорьев не приютился ни в каком журнале?19 - Я давным-давно написал Толстому - и не получил от него ответа. Говорят, он был опасно болен20.

Прощай, милый друг - будь здоров и пиши. Обнимаю тебя и остаюсь

твой

Ив. Тургенев.