П. В. Анненкову - Письма (1855--1858) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

26 февраля (10 марта) 1857, Дижон

Дижон.

26-го февраля/10-го марта 1857.

Вы, я полагаю, еще не настолько забыли географию, изученную Вами в нежном возрасте, любезный Анненков, чтобы забыть, что есть на свете и даже во Франции город Дижон, бывшая столица Бургундского герцогства и т. д.1 Но почему я нахожусь в Дижоне - это, я воображаю, для Вас должно быть совершенно непонятно, А дело очень простое: пузырь мой так меня мучил в Париже, что мне присоветовали попробовать перемену воздуха; я вот и выехал в Дижон, а Дижон я выбрал собственно потому, что Виардо дал мне рекомендательные письма к своим здешним знакомым2. Я их еще не представил - но уже влияние воздуха ощутительно. Со дня приезда (т. е. со вчерашнего дня) пузырь мой меня не тревожит - и меня, хотя издали, можно опять принять за человека. Я здесь намерен пробыть неделю, там опять на три недели в это место пытки, называемое Парижем,-- а там в Лондон - и домой.

Но вообразите себе, что я здесь не один. Со мной поехал Толстой, который обрадовался случаю уединиться, чтобы привести к окончанию начатую им большую повесть3. Несмотря на жесточайший холод, царствующий в комнате гостиницы, в которой мы остановились, холод, заставляющий нас сидеть не близ камина, но в самом камине, на самом пылу огня,-- он работает усердно, и страницы исписываются за страницами. Я радуюсь, глядя на его деятельность. Что же касается до меня, то из прилагаемого несомненного, хотя не размазанного г<- - > Вы можете усмотреть, в каком плачевном состоянии находится моя творческая фантазия. С неимоверным трудом выдавил я, давно затасканный лимон, эти последние капли из себя. Сделайте с этим "Вторым днем" что хотите. Присовокупите его к первому и напечатайте или назначьте им мирную могилу на дне ватерклозета - это совершенно в Вашей воле; но во всяком случае передайте Дружинину, что если бы не желание исполнить свое слово и очистить его перед публикой - я бы ни за что не дал бы себе труда переписывать такую дребедень. О денежном вознаграждении, разумеется, и помину быть не может; если он поставит Вам бутылку трехрублевого Лафиту, требовать большего было бы неприлично4.

А мы здесь находимся в Бургундии, в самом центре бургундских виноградников! А? что скажете, почтеннейший? Если бы Вы были с нами, то-то мы нализывались. Здесь мы пьем "Nuit" в 5 фр. за бутылку, которое и за 3 целк<овых> в Петербурге не достанешь. Едим мы тоже сильно. Открылся здесь сыр по прозванию fromage des Riceys - сами боги не едали ничего подобного! Но зато театр здесь и даваемая на оном "Étoile du Nord" - чудо! - посмотрели бы Вы на Русских солдат с киверами, вроде мучных совков, на казаков, на мужиков - и как это всё поет! Такая каша выходит, что вообразить нельзя5. Точно всякий сброд, прохожие прегадкие люди. Вам в мозг <- - >. Никак потом проветриться нельзя. Со всем тем как патриот Гаряйнов6 кричал: Ура! тамбовским дамам,-- так и я кричу: Ура! Дижону за освобождение меня от пузыря.

Напишите мне (в Париж, rue de l'Arcade, No 11) несколько благорассудительных и благопотребных слов. Ваши умные речи живительны для меня, подобно манне; сообщите мне также петербургские новости, сжимая их, по Вашему обычаю, в несколько сочных и приятных изречений. А здесь7 последнее ощущение мое было то, что на рауте у кн. Юсупова у каждой двери два красных лакея с булавами при проходе каждого гостя ударяли дважды в пол - что меня, между прочим, смутило своей неожиданностью.-- A propos, я познакомился с Мериме: похож на свои сочинения; и с Мармие: и этот тоже похож на свои сочинения.

Письмо это вышло как-то чушевато (новое слово - происходит от: чуши) - но, я думаю, все-таки лучше прежнего, которое было мрачновато. До другого раза - а теперь я передаю перо Толстому, желающему прибавить от себя несколько слов. Будьте здоровы и веселы, кланяйтесь друзьям, а я остаюсь душевно Вас любящий

Ив. Тургенев8.