M. H. и В. П. Толстым - Письма (1855--1858) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

8 (20) декабря 1855, Петербург

С. Петербург,

8-го декабря 1855 г.

Начинаю с того, любезные друзья мои, что во всеуслышание объявляю, что виноват перед вами, особенно перед Вами, милая графиня,-- а Вы знаете, повинной головы меч не рубит. Впрочем, я должен сказать, что, вероятно, давно бы написал Вам, если б не приезд Вашего брата, который выбил меня на некоторое время из колеи1 - теперь я опять попал в нее. Зато я подвергся какому-то карбункулообразному чирею на животе, мне его разрезали - т. е. чирей, а не живот - я кричал, как заяц - ужасно было больно - однако мне теперь лучше - но я всё еще не выезжаю - и дней 6 еще буду сидеть дома. Вы видите, что я не одною мнительностью болен; воля Ваша, от одной мнительности чирей не вскочит. Ну-с, доложу Вам - что у Вас за брат! Я его прозвал за его буйность, дикое упорство и праздность - Троглодитом - и даже остервенелым Троглодитом - что не мешает мне, однако, любить его от души и ворчать на него беспрестанно, как рассудительный дядя на взбалмошного племянника.

Много разных неистовств успел он наделать с тех пор, как приехал - в карты, однако, не играл - и пьянству не предавался. Когда-нибудь расскажу Вам в подробности все его поступки - причину, почему он выехать не мог2 - и т. д. Теперь скажу только, что он прочел нам некоторые отрывки из новых своих вещей - превосходные3, и вообще - если он сам не искалечит своего таланта, он уйдет очень далеко из вида ото всех нас. Здоровье его теперь удовлетворительно - и я стараюсь Удерживать его в четырех стенах. Иславин часто к нам ходит4 - я очень полюбил его - особенно за то, что он сам весьма привязан к Троглодиту, о котором мы часто толкуем с ним, причем дело не обходится без вздохов, возведений очей к небу и пожимания плечей.

Музыка, которую Вы желаете, графиня, завтра же к Вам вышлется.

Здесь довольно много новостей - но не обо всех удобно писать. На днях давали в шахматном клубе обед Тотлебену5, на котором мой проклятый карбункул помешал мне присутствовать. Очень было шумно и оживленно - произносились речи и читались стихи - все морские герои Севастополя (Шварц, Жерве и др.) присутствовали - Майков читал стихи - особенно понравилось следующее четверостишие:

Нахимов подвиг молодецкой Свершил как труженик-солдат, Душой не сознавая детской, Как он был прост, велик и свят...6 Жаль только, что под конец вышел маленький скандал: ученого Якоби (изобретателя гальванопластики) - за его нетрезвые и дерзкие речи - поколотили немножко,6 в чем он потом извинялся7.

Троглодит перезнакомился здесь со всеми литераторами. Он вообще всем нравится, потому что в нем действительно много достолюбезного8; как ему понравились литераторы - это он сам вам расскажет9. Он, кажется, здесь не скучает - но погряз в праздности, как в трактирном пуховике. Я ему дам прочесть это письмо - пусть казнится!

Что вам еще сказать? В опере я был всего два раза - идет она довольно плохо. Нет отличной первой певицы, хотя г-жа Бозио и не дурна. Понравился мне "Трубадур" (новая опера Верди), против которого я, как вообще против Верди, имел сильнейшее предубеждение - но особенно одна сцена в последнем акте удивительно хороша и поэтична10.

Колбасин здоров и кланяется вам. Он трудится теперь над большой биографической статьей о Мартынове, переводчике древних классиков. Этот Мартынов был человек чрезвычайно замечательный - и статья, по словам Некрасова, выходит интересная11.

Очень жалею о несчастье, постигшем семейство барона Дельвига. Но где он сам? Если здесь - то почему не приходит он ко мне?

Кланяюсь всем добрым знакомым - и жму вам всем крепко руки. Если Ник<олай> Ник<олаевич> еще у вас, обнимите его от моего имени.

Будьте здоровы и благоденствуйте. До следующего письма.

Ваш

Ив. Тургенев.