Л. Н. Толстому - Письма 1859-1861 - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

10(22) марта 1861. Париж

Париж.

22-го марта 1861.

Скажу Вам без обиняков, любезный Толстой, что Ваше письмо меня очень обрадовало, в нем выразилось окончание тех, если не неприязненных, то по крайней мере холодных отношений, которые существовали между нами1. Наша последняя встреча в Париже уже указывала на это - и я писал даже об этом вчера Вашей сестре2; но то, что мы оба сознавали каждый про себя, теперь высказалось - и прошедшим недоразумениям конец. Я уверен, что мы встретимся в России хорошими приятелями и останемся таковыми, покуда бог продлит жизни. Портить ее (жизнь, то есть) позволительно только мальчикам, а мы с Вами уже не молоденькие. Еще раз благодарю Вас за мысль написать мне это письмо, которое разом и навсегда вправило бывший вывих.

Давно ожидаемые и все-таки внезапные известия из России еще сильнее возбудили во мне желание вернуться домой3.

Никакой вероятности устроить в скором времени свадьбу моей дочери нет - и потому я уезжаю отсюда через 5 недель с тем, чтобы вернуться к осени - и всё это время, т. е. весну и лето, проведу в деревне для приведения в окончательный порядок моих отношений с крестьянами. Я очень рад, что уже в прошлом году уговорил дядю устроить ферму в Спасском, а остальные именья посадить на оброк; теперь трудностей будет меньше. Мысль о предстоящей поездке и о пребывании в России меня занимает почти постоянно; я уже вишу - духовным оком - себя с Фетом, Борисовым - ас нынешнего дня и с Вами, в наших полях и рощах и деревянных домиках; представляется мне охота и пр. и пр. Одно горе: не будет с нами Вашего доброго и незабвенного брата, Николая!

Напишите, когда Вы думаете приехать в Ясную Поляну; Вы, кажется, хотели останавливаться на дороге - да и сверх того, фраза: "я жду денег в Брюсселе" - имеет весьма неопределенный смысл. Я надеюсь к началу мая быть в Спасском4.

Вам англичане не понравились... я это несколько ожидал. Мне кажется, Вы не имели времени или случая пробраться до той сердечной струи, которая бьет, например, во многих лицах диккенсовских романов и которая течет довольно глубоко, вообще, в народной почве и в каждом отдельном англичанине. Не должно забывать, что они столь же робки, сколь надменны, и не умеют ни высказываться, ни выказываться. А Герцен, точно, очень стар, бедный! В Огареве есть какая-то московская закваска, которая мне не совсем по нутру, хотя я знаю его за отличного и мягкосердечного человека.

Скажу Вам два слова о здешних русских: Боткина здоровье поправляется очень медлительно; он впал в какую-то мягкую дряблость и ласковость манер; но ум его по-прежнему жив, и тонок, и капризен. Чичерин по-прежнему обозревает весь парижский мир; Долгоруков5,-- но об этом лучше не говорить.

Жаль, что Вы не услышали ни "Орфея" (которого теперь опять дают), ни отрывков из "Альсесты"6 в консерватории.

Жму Вам крепко руку и говорю до свидания.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.