Бирюк - Записки охотника - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

(Из цикла "Записки охотника")

Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес. Гроза надвигалась. Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за леса; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели. Я ударил вожжой по лошади, спустился в овраг, перебрался через сухой ручей, весь заросший лозинками, поднялся в гору и въехал в лес. Дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитыми мраком; я подвигался вперед с трудом. Дрожки прыгали по твердым корням столетних дубов и лип, беспрестанно пересекавшим глубокие продольные рытвины - следы тележных колес; лошадь моя начала спотыкаться. Сильный ветер внезапно загудел в вышине, деревья забушевали, крупные капли дождя резко застучали, зашлепали по листьям, сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Я поехал шагом и скоро принужден был остановиться: лошадь моя вязла, я не видел ни зги. Кое-как приютился я к широкому кусту. Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура. Я стал пристально глядеть в ту сторону - та же фигура словно выросла из земли подле моих дрожек.

- Кто это? - спросил звучный голос.

- А ты кто сам?

- Я здешний лесник.

Я назвал себя.

- А, знаю! Вы домой едете?

- Домой. Да видишь, какая гроза...

- Да, гроза, - отвечал голос.

Белая молния озарила лесника с головы до ног; трескучий и короткий удар грома раздался тотчас вслед за нею. Дождик хлынул с удвоенной силой.

- Не скоро пройдет, - продолжал лесник.

- Что делать!

- Я вас, пожалуй, в свою избу проведу, - отрывисто проговорил он.

- Сделай одолжение.

- Извольте сидеть.

Он подошел к голове лошади, взял ее за узду и сдернул с места. Мы тронулись. Я держался за подушку дрожек, которые колыхались, "как в море челнок", и кликал собаку. Бедная моя кобыла тяжко шлепала ногами по грязи, скользила, спотыкалась; лесник покачивался перед оглоблями направо и налево, словно привиденье. Мы ехали довольно долго; наконец мой проводник остановился: "Вот мы и дома, барин", - промолвил он спокойным голосом.

Калитка заскрыпела, несколько щенков дружно залаяло. Я поднял голову и при свете молнии увидал небольшую избушку посреди обширного двора, обнесенного плетнем. Из одного окошечка тускло светил огонек. Лесник довел лошадь до крыльца и застучал в дверь. "Сичас, сичас!" - раздался тоненький голосок, послышался топот босых ног, засов заскрыпел, и девочка лет двенадцати, в рубашонке, подпоясанная покромкой, с фонарем в руке, показалась на пороге.

- Посвети барину, - сказал он ей, - а я ваши дрожки под навес поставлю.

Девочка глянула на меня и пошла в избу. Я отправился вслед за ней.

Изба лесника состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста. Девочка погасила фонарь, присела на крошечную скамейку и начала правой рукой качать люльку, левой поправлять лучину. Я посмотрел кругом - сердце во мне заныло:

не весело войти ночью в мужицкую избу. Ребенок в люльке дышал тяжело и скоро.

- Ты разве одна здесь? - спросил я девочку.

- Одна, - произнесла она едва внятно.

- Ты лесникова дочь?

- Лесникова, - прошептала она.

Дверь заскрыпела, и лесник шагнул, нагнув голову, через порог. Он поднял фонарь с полу, подошел к столу и зажег светильню.

- Чай, не привыкли к лучине? - проговорил он и тряхнул кудрями.

Я посмотрел на него. Редко мне случалось видеть такого молодца. Он был высокого роста, плечист и сложен на славу. Из-под мокрой замашной рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы. Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза. Он слегка уперся руками в бока и остановился передо мною.

Я поблагодарил его и спросил его имя.

- Меня зовут Фомой, - отвечал он, - а по прозвищу Бирюк*.

______________ * Бирюком называется в Орловской губернии человек, одинокий и угрюмый.

(Прим. И.С.Тургенева.)

- А, ты Бирюк?

Я с удвоенным любопытством посмотрел на него. От моего Ермолая и от других я часто слышал рассказы о леснике Бирюке, которого все окрестные мужики боялись как огня. По их словам, не бывало еще на свете такого мастера своего дела: "Вязанки хворосту не даст утащить; в какую бы ни было пору, хоть в самую полночь, нагрянет, как снег на голову, и ты не думай сопротивляться, - силен, дескать, и ловок как бес... И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет. Уж не раз добрые люди его сжить со свету собирались, да нет - не дается".

Вот как отзывались соседние мужики о Бирюке.

- Так ты Бирюк, - повторил я, - я, брат, слыхал про тебя. Говорят, ты никому спуску не даешь.

- Должность свою справляю, - отвечал он угрюмо, - даром господский хлеб есть не приходится.

Он достал из-за пояса топор, присел на пол и начал колоть лучину.

- Аль у тебя хозяйки нет? - спросил я его.

- Нет, - отвечая он и сильно махнул топором.

- Умерла, знать?

- Нет... да... умерла, - прибавил он и отвернулся.

Я замолчал; он поднял глаза и посмотрел на меня.

- С прохожим мещанином сбежала, - произнес он с жестокой улыбкой.

Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке.

- На, дай ему, - проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. - Вот и его бросила, - продолжал он вполголоса, указывая на ребенка. Он подошел к двери, остановился и обернулся.

- Вы, чай, барин, - начал он, - нашего хлеба есть не станете, а у меня окромя хлеба...

- Я не голоден.

- Ну, как знаете. Самовар бы я вам поставил, да чаю у меня нету...

Пойду посмотрю, что ваша лошадь.

Он вышел и хлопнул дверью. Я в другой раз осмотрелся. Изба показалась мне еще печальнее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял мне дыхание. Девочка не трогалась с места и не поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на плечо спускавшуюся рубашку; ее голые ноги висели, не шевелясь.

- Как тебя зовут? - спросил я.

- Улитой, - проговорила она, еще более понурив свое печальное личико.

Лесник вошел и сел на лавку.

- Гроза проходит, - заметил он после небольшого молчанья, - коли прикажете, я вас из лесу провожу.

Я встал. Бирюк взял ружье и осмотрел полку.

- Это зачем? - спросил я.

- А в лесу шалят... У Кобыльего Верху* дерево рубят, - прибавил он в ответ на мой вопрошающий взор.

______________ * "Верхом" называется в Орловской губернии овраг. (Прим.

И.С.Тургенева.)

- Будто отсюда слышно?

- Со двора слышно.

Мы вышли вместе. Дождик перестал. В отдалении еще толпились тяжелые громады туч, изредка вспыхивали длинные молнии; но над нашими головами уже виднелось кое-где темно-синее небо, звездочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака. Очерки деревьев, обрызганных дождем и взволнованных ветром, начинали выступать из мрака. Мы стали прислушиваться. Лесник снял шапку и потупился. "Во... вот, - проговорил он вдруг и протянул руку, - вишь какую ночку выбрал". Я ничего не слышал, кроме шума листьев. Бирюк вывел лошадь из-под навеса. "А этак я, пожалуй, - прибавил он вслух, - и прозеваю его". - "Я с тобой пойду... хочешь?" - "Ладно, - отвечал он и попятил лошадь назад, - мы его духом поймаем, а там я вас провожу. Пойдемте".

Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того чтобы прислушиваться к стуку топора. "Вишь, - бормотал он сквозь зубы, - слышите?

слышите?" - "Да где?" Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье - мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве.

Глухой и продолжительный гул раздался.

- Повалил... - пробормотал Бирюк.

Между тем небо продолжало расчищаться; в лесу чуть-чуть светлело. Мы выбрались наконец из оврага. Подождите здесь", - шепнул мне лесник, нагнулся и, подняв ружье кверху, исчез между кустами. Я стал прислушиваться с напряжением. Сквозь постоянный шум ветра чудились мне невдалеке слабые звуки: топор осторожно стучал по сучьям, колеса скрыпели, лошадь фыркала...

"Куда? стой!" - загремел вдруг железный голос Бирюка. Другой голос закричал жалобно, по-заячьи... Началась борьба. "Вре-ешь, вре-ешь, - твердил, задыхаясь, Бирюк, - не уйдешь..." Я бросился в направлении шума и прибежал, спотыкаясь на каждом шагу, на место битвы. У срубленного дерева, на земле, копошился лесник; он держал под собою вора и закручивал ему кушаком руки на спину. Я подошел. Бирюк поднялся и поставил его на ноги. Я увидел мужика, мокрого, в лохмотьях, с длинной растрепанной бородой. Дрянная лошаденка, до половины закрытая угловатой рогожкой, стояла тут же вместе с тележным ходом.

Лесник не говорил ни слова; мужик тоже молчал и только головой потряхивал.

- Отпусти его, - шепнул я на ухо Бирюку, - я заплачу за дерево.

Бирюк молча взял лошадь за холку левой рукой; правой он держал вора за пояс: "Ну, поворачивайся, ворона!" - промолвил он сурово. "Топорик-то вон возьмите", - пробормотал мужик. "Зачем ему пропадать!" - сказал лесник и поднял топор. Мы отправились. Я шел позади... Дождик начал опять накрапывать и скоро полил ручьями. С трудом добрались мы до избы. Бирюк бросил пойманную лошаденку посреди двора, ввел мужика в комнату, ослабил узел кушака и посадил его в угол. Девочка, которая заснула было возле печки, вскочила и с молчаливым испугом стала глядеть на нас. Я сел на лавку.

- Эк его, какой полил, - заметил лесник, - переждать придется. Не хотите ли прилечь?

- Спасибо.

- Я бы его, для вашей милости, в чуланчик запер, - продолжал он, указывая на мужика - да вишь, засов...

- Оставь его тут, не трогай, - перебил я Бирюка.

Мужик глянул на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы то ни стало освободить бедняка. Он сидел неподвижно на лавке. При свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие желтые брови, беспокойные глаза, худые члены... Девочка улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки.

Кузнечик кричал в углу... дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали.

- Фома Кузьмич, - заговорил вдруг мужик голосом глухим и разбитым, - а, Фома Кузьмич.

- Чего тебе?

- Отпусти.

Бирюк не отвечал.

- Отпусти... с голодухи... отпусти.

- Знаю я вас, - угрюмо возразил лесник, - ваша вся слобода такая - вор на воре.

- Отпусти, - твердил мужик, - приказчик... разорены, во как... отпусти!

- Разорены!.. Воровать никому не след.

- Отпусти, Фома Кузьмич... не погуби. Ваш-то, сам знаешь, заест, во как.

Бирюк отвернулся. Мужика подергивало, словно лихорадка его колотила. Он встряхивал головой и дышал неровно.

- Отпусти, - повторил он с унылым отчаяньем, - отпусти, ей-Богу, отпусти! Я заплачу, во как, ей-Богу. Ей-Богу, с голодухи... детки, пищат, сам знаешь. Круто, во как, приходится.

- А ты все-таки воровать не ходи.

- Лошаденку, - продолжал мужик, - лошаденку-то, хоть ее-то... один живот и есть... отпусти!

- Говорят, нельзя. Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится.

- Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того... отпусти!

- Знаю я вас!

- Да отпусти!

- Э, да что с тобой толковать; сиди смирно, а то у меня, знаешь? Не видишь, что ли, барина?

Бедняк потупился... Бирюк зевнул и положил голову на стол. Дождик все не переставал. Я ждал, что будет.

Мужик внезапно выпрямился. Глаза у него загорелись, и на лице выступила краска. "Ну на, ешь, на, подавись, на, - начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, - на, душегубец окаянный: пей христианскую кровь, пей..." Лесник обернулся.

- Тебе говорю, тебе, азиат, кровопийца, тебе!

- Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? - заговорил с изумлением лесник. - С ума сошел, что ли?

- Пьян!.. не на твои ли деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь!

- Ах ты... да я тебя!..

- А мне что? Все едино - пропадать; куда я без лошади пойду? Пришиби - один конец; что с голоду, что так - все едино. Пропадай все: жена, дети - околевай все... А до тебя, погоди, доберемся!

Бирюк приподнялся.

- Бей, бей, - подхватил мужик свирепым голосом, - бей, на, на, бей...

(Девочка торопливо вскочила с полу и уставилась на него.) Бей! бей!

- Молчать! - загремел лесник и шагнул два раза.

- Полно, полно, Фома, - закричали, - оставь его... Бог с ним.

- Не стану я молчать, - продолжал несчастный. - Все едино - околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету... Да постой, недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, постой!

Бирюк схватил его за плечо... Я бросился на помощь мужику...

- Не троньте, барин! - крикнул на меня лесник.

Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку; но, к крайнему моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон.

- Убирайся к черту с своей лошадью, - закричал он ему вслед, - да смотри, в другой раз у меня!..

Он вернулся в избу и стал копаться в углу.

- Ну, Бирюк, - промолвил я наконец, - удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый.

- Э, полноте, барин, - перебил он меня с досадой, - не извольте только сказывать. Да уж я лучше вас провожу, - прибавил он, - знать, дождика-то вам не переждать...

На дворе застучали колеса мужицкой телеги.

- Вишь, поплелся! - пробормотал он, - да я его!..

Через полчаса он простился со мной на опушке леса.