Глава 4 - Вешние воды - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

Когда Санин часа полтора спустя вернулся в кондитерскую Розелли, его там приняли, как родного. Эмилио сидел на том же самом диване, на котором его растирали; доктор прописал ему лекарство и рекомендовал "большую осторожность в испытании ощущений", так как субъект темперамента нервического и с наклонностью к болезням сердца. Он и прежде подвергался обморокам; но никогда припадок не был так продолжителен и силен . Впрочем, доктор объявил, что всякая опасность миновалась. Эмиль одет был, как приличествует выздоравливающему, в просторный шлафрок; мать намотала ему голубую шерстяную косынку вокруг шеи; но вид он имел веселый, почти праздничный; да и все кругом имело праздничный вид. Перед диваном, на круглом столе,покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, - огромный фарфоровый кофейник шесть тонких восковых свечей горело в двух старинных серебряных шандалах; с одной стороны дивана вольтеровское кресло раскрывало свои мягкие объятия - и Санина посадили именно в это кресло. Все обитатели кондитерской, с которыми ему пришлось познакомиться в тот день, находились налицо, не исключая пуделя Тарталья и кота; все казались несказанно счастливыми;пудель даже чихал от удовольствия; один кот по-прежнему все жеманился и жмурился.

Санина заставили объяснить, кто он родом, и откуда, и как его зовут; когда он сказал, что он русский, обе дамы немного удивились и даже ахнули - и тут же, в один голос, объявили, что он отлично выговаривает по-немецки; но что если ему удобнее выражаться по-французски, то он может употреблять и этот язык,-так как они обе хорошо его понимают и выражаются на нем. Санин немедленно воспользовался этим предложением. "Санин! Санин!" Дамы никак не ожидали, что русская фамилия может быть так легко произносима. Имя его:

"Димитрий" - также весьма понравилось. Старшая дама заметила, что она в молодости слышала прекрасную оперу: "Dеmetrio e Polibio", но что "Dimitri " гораздо лучше, чем "Dеще1г1о".-Таким манером Санин беседовал около часу . С своей стороны дамы посвятили его во все подробности собственной жизни.

Говорила больше мать, дама с седыми волосами. Санин узнал от нее, что имя ее - Леонора Розелли; что она осталась вдовою после мужа своего, Джиованни Баттиста Розелли, который двадцать пять лет тому назад поселился во Франкфурте в качестве кондитера; что Джиованни Баттиста был родом из Виченцы, и очень хороший, хотя немного вспыльчивый и заносчивый человек, и к тому республиканец! При этих словах г-жа Розелли указала на его портрет, писанный масляными красками и висевший над диваном . Должно полагать, что живописец - "тоже республиканец!", как со вздохом заметила г-жа Розелли - не вполне умел уловлять сходство, ибо на портрете покойный Джиованни Баттиста являлся каким-то сумрачным и суровым бригантом - вроде Ринальдо Ринальдини!

Сама г-жа Розелли была уроженка "старинного и прекрасного города Пармы, где находится такой чудный купол, расписанный бессмертным Корреджио!" Но от давнего пребывания в.Германии она почти совсем онемечилась. Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь зовут Джеммой, а сына - Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети - особенно Эмилио... ("Я не послушна?" - ввернула тут дочь; "Ох, ты тоже республиканка!" - ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер... ("Un grand'uomo!" - с суровым видом подхватил Панталеоне); но что все-таки, слава богу, жить еще можно!