|
ГЛАВА II
Давали Фенеллу (4-ое представление). В узкой
лазейке, ведущей к кассе,
толпилась непроходимая куча народу... Печорин,
который не имел еще
билета и был нетерпелив, адресовался к одному
театральному служителю,
продающему афиши. За 15 рублей достал он кресло
во втором ряду с левой
стороны - и с краю: важное преимущество для тех,
которые берегут свои ноги и ходят
пить чай к Фениксу. - Когда Печорин вошел,
увертюра еще не начиналась и в
ложи не все еще съехались; - между прочим прямо
над ним в бельэтаже была
пустая ложа, возле пустой ложи сидели Негуровы,
отец, мать и дочь; - дочка
была бы недурна, если б бледность, худоба и
старость, почти общий
недостаток петербургских девушек, не затмевали
блеска двух огромных глаз и
не разрушивали гармонию между чертами довольно
правильными и остроумным
выражением. - Она поклонилась Печорину довольно
ласково и просияла улыбкой.
"Видно, еще письмо не дошло по адресу!" -
подумал он и стал наводить
лорнет на другие ложи; в них он узнал множество
бальных знакомых, с
которыми иногда кланялся, иногда нет; смотря по
тому, замечали его или нет;
он не оскорблялся равнодушием света к нему,
потому что оценил свет в
настоящую его цену; он знал, что заставить
говорить об себе легко - но знал
также, что свет два раза сряду не занимается
одним и тем же лицом; ему
нужны новые кумиры, новые моды, новые романы,...
ветераны светской
славы, как и все другие ветераны, самые жалкие
созданья... в коротком
обществе, где умный, разнообразный разговор
заменяет танцы (рауты в
сторону), где говорить можно обо всем, не боясь
цензуры тетушек, не
встречая чересчур строгих и неприступных дев, в
таком кругу он мог бы
блистать и даже нравиться, потому что ум и душа,
показываясь наружу,
придают чертам жизнь, игру и заставляют забыть
их недостатки; но таких
обществ у нас в России мало, в Петербурге еще
меньше, вопреки тому, что его
называют совершенно европейским городом и
владыкой хорошего тона. - Замечу
мимоходом, что хороший тон царствует только там,
где вы не услышите ничего
лишнего - но увы! друзья мои! зато как мало вы
там и услышите.
На балах Печорин с своею невыгодной наружностью
терялся в толпе
зрителей, был или печален - или слишком зол,
потому что самолюбие его
страдало. - Танцуя редко, он мог разговаривать
только с теми дамами,
которые сидели весь вечер у стенки - а с
этими-то именно он никогда не
знакомился... у него прежде было занятие -
сатира, - стоя вне круга
мазурки, он разбирал танцующих, - и его колкие
замечания очень скоро
расходились по зале и потом по городу; - но раз
как-то он подслушал в мазурке
разговор одного длинного дипломата с какою-то
княжною... Дипломат под своим
именем так и печатал все его остроты, а княжна
из одного приличия не
хохотала во всё горло; - Печорин вспомнил, что
когда он говорил то же самое
и гораздо лучше одной из бальных нимф дня три
тому назад - она только
пожала плечами и не взяла на себя даже труд
понять его; - с этой минуты он
стал больше танцовать и реже говорить умно; - и
даже ему показалось, что
его начали принимать с большим удовольствием. -
Одним словом, он начал
постигать, что по коренным законам общества в
танцующем кавалере ума не
полагается! -
Загремела увертюра; всё было полно, одна ложа
рядом с ложей Негуровых
оставалась пуста и часто привлекала любопытные
взоры Печорина; это ему
казалось странно - и он желал бы очень наконец
увидать людей, которые
пропустили увертюру Фенеллы; -
Занавес взвился, - и в эту минуту застучали
стулья в пустой ложе;
Печорин поднял голову, - но мог видеть только
пунцовый берет и круглую
белую божественную ручку с божественным
лорнетом, небрежно упавшую на
малиновый бархат ложи; несколько раз он пробовал
следить за движениями
неизвестной, чтоб разглядеть хоть глаз, хоть
щечку; напрасно, - раз он так
закинул голову назад, что мог бы видеть лоб и
глаза... но как на зло ему
огромная двойная трубка закрыла всю верхнюю
часть ее лица... - у него
заболела шея, - он рассердился и дал себе слово
не смотреть больше на эту
проклятую ложу.. - первый акт кончился, Печорин
встал и пошел с некоторыми
из товарищей к Фениксу, стараясь даже нечаянно
не взглянуть на ненавистную
ложу. -
Феникс ресторация весьма примечательная по
своему топографическому
положению в отношении к задним подъездам
Александринского театра. Бывало,
когда неуклюжие рыдваны, влекомые парою хромых
кляч, теснились возле узких
дверей театра, и юные нимфы, окутанные грубыми
казенными платками, прыгали
на скрыпучие подножки, толпа усастых волокит,
вооруженных блестящими
лорнетами и еще ярче блистающими взорами,
толпились на крыльце твоем, о
Феникс; - но скоро промчались эти буйные дни: и
там, где мелькали прежде черные и белые султаны,
там
ныне чинно прогуливаются треугольные шляпы без
султанов; великий пример
переворотов судьбы человеческой! -
Печорин взошел к Фениксу с одним преображенским
и другим
конноартиллерийским офицером. - Он велел подать
чаю и сел с ними подле
стола; народу было много всякого: за тем же
столом, где сидел Печорин,
сидел также какой-то молодой человек во фраке,
не совсем отлично одетый и
куривший собственные пахитосы к великому
соблазну трактирных служителей. -
Этот молодой человек был высокого роста, блондин
и удивительно хорош собою;
большие томные голубые глаза, правильный нос,
похожий на нос Аполлона
Бельведерского, греческий овал лица и прелестные
волосы, завитые природою,
должны были обратить на него внимание каждого;
одни губы его, слишком
тонкие и бледные в сравнении с живостию красок,
разлитых по щекам, мне бы
не понравились; по медным пуговицам с гербами на
его фраке можно было
отгадать, что он чиновник как все молодые люди
во фраках в Петербурге. - Он
сидел задумавшись и, казалось, не слушал
разговора офицеров, которые
шутили, смеялись и рассказывали анекдоты,
запивая дым трубки скверным
чаем. - Между прочим стали говорить о лошадях:
один артиллерийский поручик
хвастался своим рысаком; начался спор; Печорин a
propos рассказал, как он
сегодня у Вознесенского моста задавил какого-то
франта, и умчался от
погони... Костюм франта в измятом картузе был
описан, его несчастное
положение на тротуаре также. Смеялись. - Когда
Печорин кончил, молодой
человек во фраке встал и, протянув руку, чтоб
взять шляпу со стола, сдернул
па пол поднос с чайником и чашками; движение
было явно умышленное; все
глаза на него обратились; но взгляд Печорина был
дерзче и вопросительнее
других; - кровь кинулась в лицо неизвестному
господину; он стоял неподвижен
и не извинялся - молчание продолжалось с минуту
- сделался кружок, и все
предугадывали историю. - Вдруг Печорин опять сел
и громко кликнул
служителя: что стоит посуда - ему сказали цену
втрое дороже;
- Этот чиновник так был неловок, что разбил ее,
- продолжал Жорж
холодно; - вот деньги - он бросил деньги на стол
- и прибавил:
- Скажи ему, что теперь он может отсюда уйти
свободно. -
Служитель при всех доложил с почтением
чиновнику, что он всё
получил, - и просил на водку!.. но тот, ничего
не отвечая, скрылся.. толпа
хохотала ему вослед; - офицеры смеялись еще
больше... и хвалили товарища,
который так славно отделал противника, не
запутавшись между тем в
историю. - О! история у нас вещь ужасная;
благородно или низко вы
поступили, правы или нет, могли избежать или не
могли, но ваше имя замешано
в историю.. всё равно, вы теряете всё:
расположение общества, карьер,
уважение друзей... попасться в историю! ужаснее
этого ничего не может
быть, как бы эта история ни кончилась! Частная
известность уж есть острый
нож для общества, вы заставили об себе говорить
два дня - страдайте ж
двадцать лет за это. Суд общего мнения, везде
ошибочный, происходит однако
у нас совсем на других основаниях, чем в
остальной Европе; в Англии,
например, банкрутство - бесчестие неизгладимое,
- достаточная причина для
самоубийства. Развратная шалость в Германии -
закрывает навсегда двери
хорошего общества (о Франции я не говорю: в
одном Париже больше разных
общих мнений, чем в целом свете) - а у нас?...
объявленный взяточник
принимается везде очень хорошо: его оправдывают
фразою: и! кто этого не
делает!.. Трус обласкан везде - потому что он
смирный малый, - а
замешанный в историю! - о! ему нет пощады:
маменьки говорят об нем: бог его
знает, какой он человек, - и папеньки
прибавляют: мерзавец! ...
Офицеры без новой тревоги допили свой чай и
пошли; Печорин вышел после
всех; на крыльце кто-то его остановил за руку,
примолвив: я имею с вами
поговорить! - По трепету руки он отгадал, что
это его давешний противник;
нечего делать: не миновать истории.
- Извольте говорить, - отвечал он небрежно: -
только не здесь на
морозе: -
- Пойдемте в коридор театра! - возразил чиновник
- они пошли молча.
Второй акт уже начался: коридоры и широкие
лестницы были пусты; на
площадке одной уединенной лестницы, едва
освещенной далекой лампой, они
остановились, и Печорин, сложив руки на груди,
прислонясь к железным перилам и прищурив глаза,
окинул
взором противника с ног до головы и сказал:
- Я вас слушаю!..
- Милостивый государь, - голос чиновника дрожал
от ярости, жилы на лбу
его надулись, и губы побледнели: - милостивый
государь!.. вы меня
обидели! - вы меня оскорбили смертельно;
- Это для меня не секрет, - отвечал Жорж, - и вы
могли бы объясниться
при всех: - я вам отвечал бы то же, что теперь
отвечу... когда ж вам угодно
стреляться? нынче? завтра?... я думаю, что
угадал ваше намерение; по
крайней мере разбитие чашек не было
случайностью: вы хотели с чего-нибудь
начать ... и начали - очень остроумно; -
прибавил он, насмешливо
поклонившись...
- Милостивый государь! - отвечал он задыхаясь; -
вы едва меня сегодня
не задавили, да, меня - который перед вами... и
этим хвастаетесь, вам
весело? - а по какому праву? потому что у вас
есть рысак, белый султан?
золотые эполеты? - разве я не такой же дворянин,
как вы? - я беден! - да, я
беден! хожу пешком - конечно, после этого я не
человек, не только
дворянин! - А! вам это весело!.. вы думали, что
я буду слушать смиренно
дерзости - потому что у меня нет денег, которые
бы я мог бросить на
стол!.. нет! никогда! никогда, никогда я вам
этого не прощу!..
В эту минуту пламеневшее лицо его было прекрасно
как буря; Печорин
смотрел на него с холодным любопытством и
наконец сказал:
- Ваши рассуждения немножко длинны - назначьте
час - и разойдемтесь:
вы так кричите, что разбудите всех лакеев: - и
точно, некоторые из них, спавшие на барских
салопах в коридоре
первого яруса, начали поднимать головы...
- Какое дело мне до них ! - пускай весь мир меня
слушает!..
- Я не этого мнения... если угодно завтра в
восемь часов утра я вас
жду с секундантом.
Печорин сказал свой адрес...
- Драться! - я вас понимаю! - насмерть
драться!.. .. и вы думаете,
что я буду достаточно вознаграждён, когда всажу
вам в сердце свинцовый
шарик!.. прекрасное утешение!.. нет, я б желал,
чтоб вы жили вечно, - и
чтоб я мог вечно мстить вам. - Драться! нет!..
тут успех слишком
неверен...
- В таком случае ступайте домой, выпейте стакан
воды - и ложитесь
спать, - возразил Печорин, пожав плечами - и
хотел идти.
- Нет, постойте, - сказал чиновник, придя
несколько в себя: - и
выслушайте меня!.. вы думаете, что я трус? как
будто храбрость не
может существовать без вывески шпор или
эполетов?... Поверьте, что я меньше
дорожу жизнью и будущностью, чем вы! - моя жизнь
горька, - будущности - у
меня нет... я беден, так беден, что хожу в
стулья; я не могу раз в год
бросить 5 рублей для своего удовольствия, я живу
жалованьем, без друзей,
без родных - у меня одна мать, старушка... я всё
для нее: я ее
провидение и подпора... она для меня: и друзья и
семейство; с тех пор, как
живу, я еще никого не любил кроме ее: - потеряв
меня, сударь, она либо
умрет от печали, либо умрет с голоду... - Он
остановился, глаза его
налились слезами и кровью... - м вы думали, что
я с вами буду драться?...
- Чего ж, наконец, вы от меня хотите? - сказал
Печорин нетерпеливо.
- Я хотел вас заставить раскаяться.
- Вы, кажется, забыли, что не я начал ссору.
- А разве задавить человека ничего - шутка -
потеха!
- Я вам обещаюсь высечь моего кучера...
- О, вы меня выведете из терпения?...
- Что ж? - мы тогда будем стреляться!..
Чиновник не отвечал, он закрыл лицо руками,
грудь его волновалась, в
его отрывистых словах проглядывало отчаяние,
казалось, он рыдал и наконец
он воскликнул... "нет, не могу, не погублю ее!..
" - и убежал - Печорин с
сожалением посмотрел ему вослед и пошел в
кресла: второй акт Фенеллы уж
подходил к концу... Артиллерист и преображенец,
сидевшие с другого
края, не заметили его отсутствия. -
Перейти к чтению
третьей главы>>
|
