§ 77. Всеобщий разум

Л. Фейербах: История философии. Том I. Николай Мальбранш

Представим ещё несколько оснований. Всеми признается, что все люди способны познавать истину; и даже наименее просвещенные философы допускают, что человек причастен некому разуму, которого они не могут точнее определить, поэтому они определяют человека как существо, причастное разуму. Ибо все знают, по крайней мере смутно, что существенное отличие человека состоит в его единстве со всеобщим разумом, хотя обыкновенно никто не знает, что содержит в себе этот разум, и потому старается открыть это. Я знаю, например, что дважды два — четыре и что своего друга надо предпочесть своей собаке, и я уверен, что на свете нет человека, который не знал бы этого так же хорошо, как я. Но я не познаю этих истин в уме других, как и они не познают их в моем. Таким образом, необходимо есть всеобщий разум, который просвещает меня и все умы. Ибо, если тот ум, который я запрашиваю, был бы не тот самый, который отвечает китайцам на их вопросы, то я, очевидно, не мог бы знать этого так определенно, как я знаю, что китайцы понимают те же истины, что и я. Поэтому разум, вопрошаемый нами, когда мы сосредоточиваемся в себе, есть всеобщий разум. Я сказал, сосредоточиваемся, так как я разумею не разум, которому следует страстный человек. Когда кто-либо предпочитает жизнь своей лошади жизни кучера, то, конечно, он имеет к тому основания, но это лишь особенные основания, от которых всякий разумный человек отворачивается с ужасом и которые в действительности неразумны, так как противоречат высшему или всеобщему разуму, который люди вопрошают,

Я уверен, что идеи вещей неизменны, а вечные истины и законы необходимы; невозможно, чтобы они были иными, чем есть. Но я не нахожу в себе ничего неизменного и необходимого, я не могу существовать или быть не таким, каков я на самом деле; существуют умы, не похожие на мой; однако я уверен, что нет умов, познающих другие законы и истины, чем я; ибо всякий ум необходимо признает, что дважды два — четыре и что мы должны предпочитать своего друга своей собаке. Отсюда необходимо заключить, что разум, вопрошаемый всеми умами, вечен и необходим.

Далее, очевидно, что именно этот разум бесконечен. Ум человека ясно познает, что существует и возможно бесконечное число интеллигибельных треугольников, четырех- и пятиугольников и других подобных фигур. Он не только познает то, что у него никогда не будет недостатка в идеях фигур и что он всегда может открывать ещё новые, даже если бы он целую вечность занимался этого рода идеями, но он и воспринимает также бесконечное в протяжении, ибо он не может сомневаться, что его идея пространства неизмерима. Впрочем, бесконечное Мальбранш понимает обычно, да и здесь, как видно на примере иррациональной величины, в крайне нефилософском смысле простой безграничности. Но в отношении к тому, что он хочет этим доказать, совершенно безразлично, как понимается и определяется бесконечное. Разумеется, дух конечен, но бесконечен должен быть разум, который он вопрошает. Ибо он ясно созерцает бесконечное в этом высшем разуме, хотя он его не понимает и не может исчерпать разум; на каждый из его вопросов о чем бы то ни было он имеет готовый ответ.

Но если правда, что разум, в котором участвуют все люди вообще, вечен и необходим, то достоверно, что он не отличается от разума самого бога, ибо только всеобщее и бесконечное существо содержит в себе самом всеобщий и бесконечный разум. Все сотворенные существа особенные, так что всеобщий разум не создан. Ничто сотворенное не бесконечно, так что бесконечный разум не сотворен. Но разум, который мы вопрошаем, не только всеобщ и бесконечен, он также и необходим и независим, мы считаем его даже в известном смысле более независимым, чем самого бога, ибо бог может действовать только сообразно этому разуму, он в известном смысле зависит от него, он должен его спрашивать и следовать ему. Но бог вопрошает лишь себя самого, он ни от чего не зависит. Таким образом, всеобщий разум не отличается от самого бога, он имеет с ним одинаковую вечность и существенность.