|
Глава XI Борис Петрович отправился в отъезжее поле с
новым своим стремянным и большою свитою,
состоящей из собак и слуг низшего разряда; даже
в старости Палицын любил охоту страстно и
спешил, когда только мог, углубляться в
непроходимые леса, жилища медведей, которые были
его главными врагами. Что делать Юрию? - в
деревне, в глуши? - следовать ли за отцом! -
нет, он не находит удовольствия в войне с
животными; - он остался дома, бродит по
комнатам, ищет рассеянья, обрывает клочки
раскрашенных обоев; чудные занятия для души и
тела; - но что-то мелькнуло за углом... женское
платье; - он идет в ту сторону и вступает в
небольшую комнату, освещенную полуденным
солнцем; ее воздух имел в себе что-то особенное,
роскошное; он, казалось, был оживлен
присутствием юной, пламенной девушки.
Кто часто бывал в комнате женщины, им любимой,
тот верно поймет меня... он испытал влияние
этого очарованного воздуха, который породнился с
божеством его, который каждую ночь принимает в
себя дыхание свежей девственной груди - этот
уголок, украшенный одной постелью, не променял
бы он за весь рай Магомета...
- А, это ты, Ольга! - сказал засмеявшись молодой
Палицын. - Вообрази, я думал, что гонюсь за
тенью, - и как обманут!..
- Вас огорчает эта ошибка? - о, если так, я могу
вас утешить, стану с вами говорить как тень, то
есть очень мало... и потом...
- Ради бога - не мало, любезная Ольга! - я готов
тебя слушать целый день; не можешь вообразить,
какая тоска завладела мной; брожу везде... не с
кем слова молвить... матушка хозяйничает, -
...ради неба, говори, говори мне... брани
меня... только не избегай!..
- Как скоро вы забыли московских красавиц;
думайте об них, это вас займет.
- Думать об них - и говорить с тобою? Ольга, это
нейдет вместе!..
- А что я могу сказать вам, степная, простая
девушка? - что я видела, что слышала? - я не
хочу быть вашим лекарством от скуки; всякое
лекарство, со всей своей пользой, очень
неприятно.
- Ты не в духе сегодня, - воскликнул Юрий, взяв
ее за руку и принудив сесть. - Ты сердишься на
меня или на матушку... если тебя кто-нибудь
обидел, скажи мне; клянусь честию, этому
человеку худо будет... - Не надо мне вашей
защиты, вашего мщения... оставьте мою руку!.. вы
хотите забавляться? привозите других, более
покорных, чем я, более способных настроивать
свое сердце и лицо по вашему приказу... мне
грустно, скучно... - да сверх того я не раба
ваша... и так...
- Ольга, послушай, если хочешь упрекать... о!
прости мне; разве мое поведение обнаружило такие
мысли? разве я поступал с Ольгой как с рабой? -
ты бедна, сирота, - но умна, прекрасна; - в моих
словах нет лести; они идут прямо от души; чуждые
лукавства, мои мысли открыты перед тобою; - ты
себе же повредишь, если захочешь убегать моего
разговора, моего присутствия; тогда-то я тебя не
оставлю в покое; - сжалься... я здесь один среди
получеловеков, и вдруг в пустыне явился мне
ангел, и хочет, чтоб я к нему не приближался, не
смотрел на него, не внимал ему? - боже мой! - в
минуту огненной жажды видеть перед собою
благотворную влагу, которая, приближаясь к
губам, засыхает.
- Прекрасны ваши слова, Юрий Борисович, я не
спорю, всё это очень ново для меня... со всем
тем я прошу вас оставить девушку, несчастную с
самой колыбели и потому нимало не расположенную
забавлять вас... поверьте слову: гибель вокруг
меня...
- Сто раз готов я погибнуть у ног твоих!..
- Вы меня не поняли... я кажусь вам странною
теперь, - быть может... но...
- Ты мила по-своему...
- Что за похвалы!.. - с насмешливым видом
воскликнула Ольга.
- Не сердись!.. - возразил Юрий; и улыбаясь он
склонился к ней; потом взял в руки ее длинную
темную косу, упадавшую на левое плечо, и прижал
ее к губам своим; холод пробежал по его членам,
как от прикосновения могучего талисмана; он
взглянул на нее пристально, и на этот раз
удивительная решимость блистала в его взоре; она
не смутилась - но испугалась.
- Перестаньте, - сказала Ольга с важностью, -
мне надо быть одной. Напрасно он старался
угадать в глазах ее намеренье кокетки -
помучить; ему не удалось!..
- Ты довольна будешь мною! - сказал он, медленно
выходя из комнаты. Такие разговоры,
занимательные только для них, повторялись
довольно часто, и содержание и заключение почти
всегда было одно и то же; и если б они читали
эти разговоры в каком-нибудь романе 19-го века,
то заснули бы от скуки, но в блаженном 18 и в
год, описываемый мною, каждая жизнь была роман;
теперь жизнь молодых людей более мысль, чем
действие; героев нет, а наблюдателей чересчур
много, и они похожи на сладострастного старика,
который, вспоминая прежние шалости и присутствуя
на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие
силы. Этот галванизм кидает величайший стыд на
человечество; - оно приближилось к кончине
своей; пускай... но зачем прикрывать седины
детскими гремушками? - зачем привскакивать на
смертном одре, чтобы упасть и скончаться <на>
полу?
Но возвратимся к нашей повести и поторопимся
окончить главу. Ольга старанием утаить свою
любовь еще больше ее обнаруживала; Юрий был
опытен, часто любил, чаще был любим и, выучен
привычкой, читал в ее глазах больше, чем она
осмеливалась читать в собственной душе. - Она
думала об нем и боялась думать о любви своей;
ужас обнимал ее сердце, когда она осмеливалась
вопрошать его, потому что прошедшее и будущее
тогда являлись встревоженному воображению Ольги;
таков был ужас Макбета, когда, готовый сесть на
королевский престол, при шумных звуках пира, он
увидал на нем окровавленную тень Банкуо... но
этот ужас не уменьшил его честолюбия, которое
превратилось в болезненный бред; то же самое
случилось с любовью Ольги.
Юрий не мог любить так нежно, как она; он всё
перечувствовал, и прелесть новизны не украшала
его страсти; но в книге судьбы его было
написано, что волшебная цепь скует до гроба его
существование с участью этой женщины.
Когда он не был с нею вместе, то скука и
спокойствие не оставляли его; - но приближаясь к
ней, он вступал в очарованный круг, где не
узнавал себя, и благословлял свой плен, и верил,
что никогда не любил сильней теперешнего, что до
сих пор не понимал определения красоты; -
пожалейте об нем.
Перейти к чтению
двенадцатой главы>> |
